— Ты в комсомол вступил? — спросил Виктор, и вид у него был такой, будто он и не слыхал никогда о многочисленных провинностях Кешки.
После долгого и тяжелого молчания Кешка сказал:
— Вот поработаю в бригаде, тогда...
Виктор одобрительно кивнул и, считая воспитательную часть разговора на сегодня исчерпанной, заговорил о велосипедах. Ему очень хотелось завести гоночный велосипед, для чего он решил продать свой старый.
— Если купить на рынке раму и колеса, такой велосипед отгрохать можно, не хуже покупного. И обойдется от силы в триста рублей. Кое-что я и сам выточу. А уж пригнать да наладить — это я умею.
Они оба не заметили, как подошел Аркадий Ступин. Аркадий обнял их сзади за плечи и стукнул головами друг о друга.
— Ну, хлопцы, держитесь! — весело сказал он. — С понедельника оба ко мне, а тогда — будьте здоровы! — пощады не ждите. Через три месяца — общецеховое первенство, на меньшее не согласен!
14
В этот день Гаршин пришел на завод в своем лучшем костюме, а в зале совещаний при дирекции появился одним из первых, еще до того, как начали съезжаться приглашенные.
Любимов был уже там — сидел в сторонке, просматривая материалы к докладу. Гаршин подошел, поздоровался.
— Привет, Виктор Павлович! — с широкой улыбкой сказал Любимов.
Они не ссорились, но в последнее время между ними уже не было прежней дружбы, и нарочитая вежливость прикрывала явное охлаждение. Началось с той проклятой подписи, — Гаршин и сам не мог понять теперь, зачем нелегкая дернула его примазываться к чужому проекту! Щепетильность Любимова была покороблена, он несколько дней и в глаза не смотрел. Потом, кажется, забыл. А тут подвернулась история с ротором. Гаршин с усмешкой отметил про себя, что, когда дело дошло до собственных интересов, Любимов откинул щепетильность, даже поблагодарил за спасительную выдумку. Но, верный себе, сказал: «Так вы действуйте!» — и укрылся в кабинете: «Я не я, и лошадь не моя!» Если бы ему не позвонили, что краснознаменцы уже направились в цех, Любимов и дальше предоставил бы Гаршину выкручиваться самому. Впрочем, что толку было в его приходе! Сдрейфил перед Полозовым — и снова в кусты. Удрал из цеха, как мальчишка из чужого сада. А Гаршина оставил на расправу. И вышло, что именно Гаршину пришлось выслушать при всех насмешливый вопрос Диденко: «Это что же у вас получается — совесть под подошву, стыд под каблук? Вам бы фокусником выступать!»
Диденко говорил громко, его слова сразу облетели весь цех, и это было хуже выговора. Кто-кто, а Гаршин знал убийственную силу острого слова.
С тех пор Гаршин и Любимов не разговаривали, только подчеркнуто вежливо здоровались при встречах. Однако сегодня Гаршину было необходимо переговорить с Любимовым, и он спросил, преодолевая неловкость:
— Кто намечается от завода в проектную группу, не слыхали?
— Дмитрий Иванович пошел согласовать с директором, — вполголоса ответил Любимов, — я со своей стороны предложил и вас и Полозова.
Гаршин поморщился. Что значит — «и вас и Полозова»? Как-никак он один из авторов докладной записки, ставить его на одну доску с Полозовым просто нелепо. Может быть, Любимов хочет оттереть его от участия в проектировании?
Но в это время Любимов еще тише сказал:
— Вы, по-моему, наверняка попадете... Хотя Диденко, кажется, возражал.
— А доводы какие?
— Считает, что вы и Полозов слишком заняты на производстве.
Любимов снова погрузился в свои материалы, а Гаршин пошел поближе к двери, чтоб встречать приходящих и перекинуться словом со всеми, с кем нужно.
Зал совещаний быстро заполнялся. Прибыли представители проектной организации. Группами приходили цеховые инженеры и стахановцы. Ждали профессоров Карелина и Савина.
Появился Диденко — сияющий, еще более подвижной, чем обычно. Гаршину было неловко подойти к нему, но он крутился поблизости и слышал, как парторг сказал проектировщикам:
— Не знаю, как для вас, а для завода сегодня — большой день, очень большой!
Несколько дней назад Немирова, Диденко и Котельникова срочно вызвали в Москву. Вернулись они возбужденными и несколько ошеломленными грандиозностью новых задач. В текущем году заводу поручалось изготовить еще две турбины типа краснознаменских.
Правительство значительно расширило программу выпуска турбин на будущий год, а конструкторскому бюро поручило проектирование новых мощных турбин сверхвысокого давления, тех самых, о которых давно мечтал Котельников. Были отпущены средства на модернизацию и расширение турбинного цеха и обслуживающих его цехов.
По заводу передавались подробности разговоров, происходивших в Москве. Министр якобы сказал Немирову, посмеиваясь:
— Видите, как мы на вас навалились! И главное, сами вы в этом виноваты. Я, грешным делом, боялся, что вы Краснознаменку подведете, а потом смотрю — и Краснознаменку не подводят, да еще на готовой турбине по своей охоте регулятор меняют. Значит, сильны! Значит, можно вам дать задачу и покрупнее.
Повторяли и другие слова министра:
— Завод начинает третью реконструкцию. В первые пятилетки он изменился до неузнаваемости, по существу — только название да славные традиции остались неизменными. После войны вы тоже не просто восстановили завод, а возродились на новой технической основе. Теперь перестройка должна быть шире, смелее и новее, чем когда бы то ни было. Завод вступит в коммунизм таким, каким вы его в ближайшие год, два, три переконструируете. Поэтому придайте делу настоящий размах, привлеките новаторскую мысль, не бойтесь помечтать — откинуть лишнее всегда можно, а проект должен быть вдохновенным.
— Так он и сказал — вдохновенным? — переспрашивали люди. И, вернувшись к повседневной работе, еще долго раздумывали над услышанным.
Нынешний «большой день» был днем встречи заводских руководителей инженеров и передовых рабочих с работниками организации, которой поручено составление проекта реконструкции производства. Докладная записка Любимова и Гаршина об основах реконструкции была перепечатана и разложена по столам для ознакомления. Записка и вступительный доклад Любимова должны были послужить основой для широкого обсуждения всех проблем предстоящей работы.
Гаршин возлагал на это совещание большие надежды. Последнее время его преследовали неудачи, одна неприятность следовала за другою, его положение на заводе заколебалось. Он говорил себе: надо выпутаться изо всей этой ерунды, решительным рывком выпутаться во что бы то ни стало!
Сперва он ухватился за Воловика. Договор о содружестве с изобретателем, выдвинутым на государственную премию... Газетные статьи. Фотографы. Киносъемки. В каждом докладе упоминание рядом двух фамилий — Воловик и Гаршин... Все уже пошло на лад, Воловик как будто согласился — и вдруг:
— Вы не обижайтесь, Виктор Павлович. Я не против, но, мне кажется, тут нашего с вами сотрудничества мало. Вы ведь больше практик. А мне бы хотелось связаться с учеными, работающими в этой области. Может, создадим бригаду — конечно, с вашим участием.
Гаршин старался понять, что произошло. Слава богу, он не дурак, чтобы принять все за чистую монету. Отговорили Воловика? Переманили? Может ли быть, что профессор Карелин тоже отговаривал? Он, называющий Гаршина своим другом! Впрочем, как бы там ни было, а коптеть вместе с целой компанией в бригаде — тощища, да и много ли в итоге будет толку?
А тут подоспела новость об ускорении реконструкции цеха. Снова заговорили о записке Любимова — Гаршина. Для разработки проекта завод выделяет нескольких своих инженеров. Попасть в эту группу... заговорить во весь голос с конструкторами, с учеными консультантами, закинуть словечко о переходе в институт, взять тему для диссертации... Момент подходящий. Сегодня будет профессор Савин, Михаил Петрович обещал познакомить их... а предстоящая реконструкция должна обеспечить внимательное отношение ученых к инженеру-практику, пожелавшему разработать такую тему в виде диссертации...
Увидав Карелина, входящего вместе с высоким, сухощавым человеком средних лет, Гаршин устремился к ним навстречу.
— Анатолий Сергеевич, вот это мой молодой друг — инженер Гаршин, о котором я вам говорил.
— Очень приятно. Савин.
Савин оказался человеком той породы, что сразу сбивала Гаршина с толку. Сдержанный до сухости, очень серьезный, до жути немногословный... как подойти к такому, о чем говорить? Ни пошутить, ни посмеяться, ни поболтать на посторонние темы для первого знакомства.
Впрочем, Савин, видимо, знал, что принадлежит к числу нелегких собеседников, и старался быть любезным. Рекомендуя Гаршина, Михаил Петрович шутливо пожаловался:
— Вот, учил-учил, а он переметнулся к технологам.
— Жизнь подтолкнула, Михаил Петрович, — сказал Гаршин и многозначительно улыбнулся Савину — мол, мы-то с вами понимаем, что сейчас технология — царица производства и заниматься нужно именно ею.
— Итак, ваши намерения? — спросил Савин.
Он держал в руке свернутый в трубку экземпляр докладной записки, и это придало Гаршину уверенности. Похлопав пальцами по бумажной трубке, он объяснил, что много поработал над планом реконструкции турбинного производства, увлекся возникающими тут технологическими проблемами и хотел бы посвятить свои силы… Конечно, кое-кому может показаться, что такая тема диссертации слишком обща и практична, но жизнь показывает, что именно эти проблемы нуждаются в научной разработке, что они-то и являются самыми актуальными и важными.
Он начал путаться в словах, не получая отклика, но в это время Савин сказал:
— Совершенно с вами согласен. Организация производства является предметом научного творчества и заключает в себе много интересных вопросов для работы исследователя. Но об этом мы поговорим после совещания.
Он слегка поклонился и направился к своему месту. Гаршин с удовольствием видел, как он углубился в чтение докладной записки, что-то подчеркнул карандашом, в другом месте что-то написал сбоку.