— Алеша! Алеша! Иди сюда! Откуда ты взялся?
Голос был звонкий, ласковый, хорошо знакомый...
Алексей ринулся на голос.
Из переднего окна светло-серого автомобиля выглядывало тоже хорошо знакомое и милое лицо, слегка располневшее и по-новому яркое — не только от природного молодого здоровья, но и от умело применяемой косметики, оттеняющей и густоту ресниц, и красивый изгиб пухлых губ, и закругленные линии бровей. Эти брови, когда-то по-детски наивно выделявшиеся белыми дужками на загорелом лице восемндцатилетней девушки, были теперь темными и более крутыми.
— Леля! — весело удивился Алексей. — Какая ты стала!
Она засмеялась, и этот знакомый короткий смешок, как и прежде, взволновал его.
— Какая же? — кокетливо спросила она и распахнула дверцу. — Садись, подвезу. Садись, садись, Алеша! Я много раз вспоминала тебя.
— И на том спасибо, — сказал Алексей, садясь рядом с нею и сбоку оглядывая ее. Похорошела еще больше. Синяя бархатная шляпка очень идет ей. И эти руки, холеные и полненькие, так мило лежат на баранке. А прическа новая — локоны, и золотистый шарфик под цвет локонов; это она всегда умела — подчеркнуть все, что следует заметить. Только вот брови красит зря, — те белые дужки были такие милые... Впрочем, какое мне дело! Интересно, откуда взялась машина? Наверно, мужа. Вышла замуж... И кто этот разнесчастный счастливец?
— Ты что же это, шофером сделалась?
— Поднимай выше, генеральшей! — вызывающе сказала она и включила мотор. — Куда тебя везти?
— Куда глаза глядят. А это тебе подходит — генеральшей. И собственная машина тебе к лицу, вроде этого шарфика.
Она лукаво поглядела на него из-под опущенных ресниц. Ресницы у нее такие, что пушистей, наверно, и на свете нет. А она умеет ими пользоваться. Ничего не скажешь, зря не пропадают. И когда она успела захороводить генерала? Впрочем, никакого филолога из нее получиться не могло, это и раньше было ясно. Невеста с высшим образованием — вот и весь смысл ее университетской учебы, с грехом пополам, с двойки на тройку...
— Кончила ты университет?
— В общем да, — беспечно ответила Леля и вывела машину из ряда других, стоявших около универмага. Управляла она уверенно, но осторожно, скорость не развивала и других машин не обгоняла. Это было похоже на нее — так вести машину.
— Что значит — в общем?
— Диплом еще не сделала. Готовлю помаленьку.
— Работаешь?
Она улыбнулась и вздохнула:
— Ох, Алешенька, ты все еще надеешься найти во мне труженицу и мыслителя?
Он тоже улыбнулся:
— Нет, Лелечка, не надеюсь. И теперь это уже не моя забота. А шофер из тебя получился разумный, не лихач и не аварийщик. Ты и возишь своего генерала?
— Когда захочется — вожу, — важно сказала Леля. — Обычно это делает наш шофер.
Она помолчала и тихо сказала:
— Мы с тобой так давно не видались... неужели нам не о чем больше говорить?
Ее голос и улыбка, больше чем слова, по-прежнему волновали его.
— Я была уверена, что мы с тобою еще встретимся, — продолжала она, глядя перед собой и нежно улыбаясь набегавшей под колеса мостовой. — Это было нехорошо с твоей стороны — так исчезнуть. Я очень грустила, Алеша.
— Во всяком случае, ты быстро утешилась, — с усмешкой сказал он, стараясь не поддаваться влиянию ее ласковых слов. — Если даже поверить, что ты всерьез грустила. Сколько лет твоему мужу?
Она быстро и зло взглянула на него и ответила с вызовом:
— Ровно столько, сколько нужно, чтоб мужчина научился ценить женщину и выполнять все ее желания.
— О-о! Все?
— Да. Все.
— Не знаю, как для твоего генерала, мне до него, по совести говоря, дела мало... но для тебя это плоховато. Носик-то совсем кверху задрался.
Теперь он сам искоса глянул на нее, — она всегда, бывало, сердилась, если он начинал подшучивать над нею. Но Леля не рассердилась, только круто вывела машину с проспекта на тихую боковую улицу и сбавила скорость, так что машина покатилась совсем медленно, будто задумчиво, — казалось, вот-вот окончательно задумается и станет как вкопанная.
— Ты не в духе сегодня, Алеша?
— Признаться, да.
— Ты женат?
— Нет.
— Какие-нибудь сердечные неприятности?
— Нет.
Она покосилась на него сквозь золотистую прядку волос, танцевавшую у ее щеки, и, выпятив нижнюю губу, дунула снизу вверх, чтобы откинуть мешавшую ей прядку. Это ее знакомое и милое движение неожиданно всколыхнуло в душе Алексея давние и уже позабытые чувства.
— Ты все такая же, — сказал он.
— А ты изменился. Еще не понимаю, в чем, но изменился.
— Кажется, нет.
— Правда? — радостно воскликнула она, на секунду позабыв об управлении машиной и повернув к нему просиявшее лицо. Машина сделала по мостовой странный зигзаг. Леля спохватилась и со смехом выправила ее.
Как она поняла его слова? И почему обрадовалась?
— Так что же у тебя случилось, Алешенька? Ты мне расскажи. Ведь я тебе по-прежнему большой друг. В этом, я надеюсь, ты не сомневаешься?
Друг?.. Она никогда не была ему другом. Но ее участие было приятно. И она удивительно кстати попалась ему на пути именно сегодня, когда так смутно на душе. Кто знает, может, она и переменилась к лучшему? Генерал-то, наверно, человек серьезный и боевой, должен влиять на нее. Да и, в конце концов, была она тогда всего лишь девчонкой, легкомысленной, эгоистичной девчонкой, не в меру избалованной своей милой, слабохарактерной матерью. И множеством поклонников тоже. Всеми этими студентами, которые вертелись возле нее в Публичной библиотеке, отбивая последнюю охоту заниматься.
Он кратко рассказал ей, что с ним сегодня произошло. У него сразу полегчало на душе, потому что, рассказывая, сам убедился в своей правоте. Поймет Леля или не поймет, что высказать всю правду было с его стороны и честно и смело? Скажет ли доброе слово?..
— Ничего, Лешенька, все обойдется, — ласково сказала она и мимолетно погладила ему руку. — Но разве можно так? Промолчал бы — и все. Тебя же никто не тянул за язык.
Он с горечью пробормотал:
— Спасибо за совет.
— Да ведь правда же, — мягко и наставительно продолжала она. — Ты и раньше был такой — наивный, нерасчетливый идеалист... и вечно лез в драку. Как будто ты один можешь всех людей переделать... Но ведь теперь-то ты уже взрослый человек! Пора научиться. В жизни таких, как ты, всегда бьют, Лешенька. А мне очень не хочется, чтоб тебя били...
И она так улыбнулась ему, что вместо прямого ответа на ее поучение он растерянно спросил:
— Почему?
— Не зна-ю! — нараспев протянула Леля и, лукаво посмеиваясь каким-то своим мыслям, молча повела машину дальше. Золотая прядка попрежнему плясала у ее щеки.
— Насколько я помню, ты никогда не была философом, — насмешливо заметил он. — Кто тебе внушил такую житейскую философию? И о какой жизни ты говоришь? Какую жизнь ты знаешь?
— Самую обыкновенную, — неохотно откликнулась Леля. — Не выдуманную, не идеальную, а самую обыкновенную жизнь!
— Знаешь, мне сдается, что эта жизнь, как ты ее понимаешь, — очень неинтересная и унылая жизнь.
— Не знаю, у кого из нас двоих она интересней, — заносчиво сказала Леля и дала полную скорость. Теперь она гнала машину по проспекту, обгоняя другие и лихо проскакивая между трамваями и автобусами. Управлять машиной она, во всяком случае, научилась неплохо, иначе давно произошла бы авария... Занятно, всегда ли она так гонит, когда сердится?
— По-моему, ты расшибешь и машину и нас с тобой, — сказал он. — Слишком дорогая цена за расхождение во взглядах. И за что генералу в один день терять все свое богатство?
— Я тебя ненавижу. Как тогда, — быстро сказала Леля сквозь зубы. Но скорость сбавила.
Некоторое время они молчали, потом он миролюбиво спросил, куда она собирается завезти его.
— Куда придется, — усмехнулась она.
И вдруг, совсем сбавив ход, быстро и гневно заговорила:
— Вот ты меня осуждаешь, и насмехаешься, и, по-твоему, я не так живу, не так смотрю на жизнь... Хорошо, допустим! Но разве я тебя заставляю жить по-своему? Разве я тебе навязываю свои взгляды? Ты не хотел принимать меня такую, какая я есть... ну и ладно! И ладно! Я, кажется, не упрашивала тебя и не звала, когда ты... когда ты...
В голосе ее зазвучали слезы, но она быстро подавила их и продолжала все так же гневно:
— Все вы пытаетесь меня воспитывать... Может быть, вы и правы с какой-то большой точки зрения... Я сама понимаю, что это, наверно, как раз то, что нужно! А из меня не получается. И не получится. Что я, не старалась зубрить, как все? Что я, не старалась ради тебя усвоить всякую всячину хотя бы на четверку? Не могу, хоть убей. Не хочу. Захотела бы — подумаешь, какая сложность! А не хочу, и не нужно мне это, и не тянет меня. И работать... Да, что хочешь говори, а мне подходит именно это — и машина, и лето в Сочи, и международный вагон, и всякие красивые тряпки... А ходить в платочке — не для меня, понимаешь — не для меня!
— Разве я тебя уговаривал ходить в платочке? — оскорбленно вскричал Алексей.
— В платочке или не в платочке, все равно ты хотел, чтобы я была не я, а какая-то другая, идеальная женщина в твоем высоком понимании. А из меня не выйдет. И все это выдумки, просто ты не любил по-настоящему, так, чтобы все откинуть... все принять... А нашелся человек, который меня любит, бережет, создает мне все условия... который все прощает мне и все принимает... Какое право ты имеешь насмехаться и упрекать? Унылая жизнь?! Каждый устраивает свою жизнь по-своему, вот и все.
Его мало затронул смысл этой речи, все это он знал давно, — достаточно поспорили в свое время, сколько раз он уходил от нее в ярости. Его затронуло сейчас ее волнение, эти слезы, непрошено зазвучавшие в ее голосе... Значит, не забыла? Значит, ей не безразлично, как он к ней относится и что думает?
— Я желаю тебе счастья на твой лад, Лелечка, раз уж так вышло, — сказал он примирительно. — Останови, пожалуйста, у какой-нибудь трамвайной остановки, мне пора...