о они отвлекают от более серьезного увлечения – экономики.
Есть такой феномен – гиперюношеская память. Это необычно развитая память в юношеском возрасте. Что-то подобное было у Павла Петровича. Сегодня вижу эту особенность у моего младшего сына. Павлу абсолютно безразлично, что запоминать – номера телефонов в телефонной книге, таблицу умножения или сводки урожайности зерновых, оказавшиеся на моем столе. Видимо, это же было и у меня. Я довольно быстро заметил, что мне не составляет труда запомнить содержание просмотренного статистического ежегодника Югославии или случайно попавшегося учебника. На редкость удобное свойство для учебы в школе и институте. Потом, когда к двадцати годам эта способность начинает ослабевать, чувствуешь себя как без рук, будто в компьютере отказала оперативная память.
Отец, которому по наследству от деда досталась некоторая финансовая безалаберность, всегда тяготился отчетностью и бухгалтерией. Заметив, как лег-ко мне дается все, что связано с цифрами, он повесил на меня, десятилетнего мальчишку, составление ежемесячного финансового отчета корпункта. Не исключено, что и это повлияло в какой-то степени на мой выбор будущей профессии. Однако тогда я еще буквально бредил морем и был убежден, что мне уготована морская служба, судьба флотского офицера. Интереснее этого, считал я, нет ничего на свете.
Летом на школьные каникулы меня обычно отправляли либо к бабушке Валентине Александровне в Свердловск, в дом Павла Петровича, либо к другой бабушке, Лии Лазаревне, которая снимала дачу под Звенигородом в деревне Дунино. Места исключительно красивые. Недаром Михаил Михайлович Пришвин, знаток и ценитель Подмосковья, выбрал себе для жилья именно эту деревню. Наша избушка как раз соседствовала с его дачей.
В бажовском доме в Свердловске все дышало уютом, видно было, что здесь жила большая дружная семья. Теперь семья разъехалась, остались лишь двое – бабушка и мой любимый старший брат Никита, которому контрабандой от родителей поставляю кубинские сигареты. В жизни мне пришлось сменить несчетное количество квартир, но, пожалуй, самое глубокое чувство дома навсегда осталось от маленького деревянного строения на улице Чапаева, окруженного садом, который посадил мой дед.
А в Дунино было очень весело, там большая, шумная детская компания, хорошие друзья, многие из которых потом останутся на годы. Там и моя первая детская любовь, девочка Маша с огромными загадочными глазами. Популярность братьев Стругацких в это время была немыслимая. Маша, дочка Аркадия Натановича, стеснялась этой славы и скрывала от нас свои родственные связи. Позднее, года через три нашей дружбы, я искренне изумился, узнав, что ее отец – один из моих самых любимых писателей. Между прочим, мои пылкие чувства в то время ее ни в малой мере не занимали. Если я и интересовал ее, так это только как своеобразный феномен, котором)' можно было задать самый неожиданный вопрос и получить точный ответ, ну, скажем, об урожае риса в Китае в 1965 году или о производстве стали в Люксембурге в 1967 году.
Потом, годы спустя, мы как бы вновь познакомились, имея за плечами каждый свою судьбу, не слишком удачные браки, детей. Маша вышла за меня замуж, у нас, наверное, самая счастливая семья из всех, что мне приходилось видеть в жизни. Только в последние годы Маша иногда грустит, говорит, что, выходя замуж за надежного внука Павла Петровича Бажова, совершенно не ждала от меня приключений в стиле Аркадия Гайдара.
С Аркадием Натановичем Стругацким мы впоследствии подружились. По-моему, он зауважал меня не как Машиного мужа, а просто как интересного ему человека после одной из моих статей, в которой его привлек нестандартный подход к нашей экономике. Он же поражал меня парадоксальным сочетанием этакого политического инфантилизма с богатейшей интуицией, выходившей далеко за границы возможного, способностью прогнозировать ситуацию далеко вперед. В 70-е годы среди поклонников таланта братьев Стругацких существовала легенда, что на самом деле они инопланетяне, засланные в нашу цивилизацию. Должен сказать, что при общении с Аркадием Натановичем эта идея никогда меня окончательно не покидала. Впрочем, я несколько забегаю вперед.
А тогда Стругацкие действительно были для меня намного больше, чем просто писатели. "Понедельник начинается в субботу", "Трудно быть богом", "Обитаемый остров", многое-многое другое. Книги их во многом формировали мир, нормы поведения, цель в жизни. Смешно, но я действительно точно помню, что твердо решил разобраться в вопросах экономики и причинах инфляции, прочитав завершающую часть "Обитаемого острова". Там Странник говорит Максиму: "Ты понимаешь, что в стране инфляция? Ты вообще понимаешь, что такое инфляция?" Захотелось не быть дурнем и разобраться. Тогда впервые начал искать специальные книжки по экономике. |
Летом 1968 года я был в Дунино, По газетам следил за тем, как развиваются события в Чехословакии. Утром 21 августа услышал о письме безымянной группы членов чехословацкого руководства и об "интернациональной помощи", которую оказывают Чехословакии войска Варшавского Договора. Откровенная ложь официальной версии, аморальность происходящего бросались в глаза даже мальчишке. Что за чушь? Ну какие там войска ФРГ готовятся вторгнуться в Чехословакию? И что это за правда, которую навязывают народу с помощью танков?
Уютный привычный мир моего детства, где было все так хорошо и понятно, где были прекрасная добрая идея, красивая страна, ясные цели, вдруг дал трещину и начал рушиться. Детство неожиданно кончилось.
ГЛАВА II
Знакомство с марксизмом • Адам Смит в подарок •
В мире запретной литературы • Кто виноват?
И что делать? • Московский университет •
В лабиринтах социалистической экономики •
"Рыночный социализм"? • Институт системных
исследований • Готовых рецептов нет •
Только радикальная реформа!
ОСЕНЬ 68-го. Снова Югославия. Белград встречает хмуро. В Сербии традиционно доброе отношение к русским, здесь их любят, пожалуй, больше, чем где бы то ни было в мире, может быть, за исключением Черногории. Сейчас, после пражских событий, настроение настороженное. Опасаются, что за вторжением в Прагу наступит очередь Югославии.
Мне хочется разобраться в том, что же произошло, в чем причины крушения уютного, светлого мира и справедливой идеи? Бросаюсь к книжкам. Именно тогда открываю для себя мир оригинального марксизма. Для многих моих современников знакомство с марксизмом прошло скучно, через школьное обществоведение, банальные, заезженные цитатки, поразительно унылые курсы исторического и диалектического материализма, нудную зубрежку.
Мне довелось открыть марксизм для себя по-другому – самостоятельно, следуя осознанному желанию разобраться в происходящем. Я помню, каким огромным событием стало знакомство с ним: "Коммунистический манифест", первый том "Капитала", "Анти-Дюринг", "Происхождение семьи, частной собственности и государства" и, особенно, – том за томом работы Г.Плеханова.
Полученные ранее разрозненные знания по истории, от Момзена до Ключевского, приобрели вдруг внутреннюю гармонию, сложились в единую, логичную, убедительную картину мирового развития.
В Югославии круг разрешенного чтения был существенно шире, чем в Советском Союзе. Роясь в книгах Бернштейна, Гароди, Шика, постепенно проделываю путь, естественный для горячего энтузиаста марксистской методологии, пытающегося применить его к социалистическим реалиям. Бюрократия, как новый класс, вставшая над обществом, корни ее могущества в присвоении государственной собственности, противоречия между огосударствленной бюрократической собственностью и потребностями развития производительных сил, отсутствие стимулов к труду, инновациям – все это вырисовывается как важнейший экономический антагонизм бюрократического социализма.
Прочитанный "Новый класс" Милована Джила-са очень хорошо ложится на это формирующееся мировоззрение, подводит к осознанию необходимости покончить с монополией бюрократии на собственность. И перейти от бюрократического государственного социализма к социализму рыночному, базирующемуся на рабочем самоуправлении, широких правах трудовых коллективов, рыночных механизмах, конкуренции. А поскольку бюрократия по доброй воле собственность не отдаст, предстоит тяжелая борьба за нее. Борьба эта будет нелегкой, но успешной: ведь бюрократический социализм, это очевидно, не эффективен, он сковывает инициативу и самодеятельность людей, их свободу, а следовательно-и рост производительных сил. Все в точности по Марксу.
Но то, что кажется логичным в теории, на практике выглядит по-иному. Мне повезло, что я оказался в Югославии, ведь именно Югославия – полигон рабочего самоуправления и рыночного социализма. Хочу разобраться в перипетиях экономической реформы и понимаю бесконечную ограниченность собственных экономических знаний. Пытаюсь поправить дело. Старший брат Никита дарит книжку, ставшую любимой на десятилетия, – двухтомник
Адама Смита 1938 года, изданный в мягком переплете. Здесь другая – либеральная и тоже целостная картина мира.
Достаю изданный в 1963 году небольшим тиражом базовый университетский учебник экономики, очень популярный в эти годы в Америке, да, пожалуй, и по всему миру, – "Экономику" П.Самуэльсона. Убеждают прагматичный анализ и изложение закономерностей действия рыночных механизмов. И хотя остаюсь ортодоксальным марксистом в понимании закономерностей общественного развития, впервые закрадываются сомнения, а состоятельна ли микроэкономическая база "Капитала"? Или трудовая теория стоимости? Уж больно архаичны они в сравнении даже с упрощенным миром учебника Самуэльсона.
В Москве мне повезло: попадаю в школу № 152, лучшую из всех, в которых довелось учиться. Здесь необычно приятная, либеральная атмосфера. Литературу преподает Ирина Данииловна Войнович, моя любимая учительница, жена прекрасного писателя Владимира Войновича. Скучный, казенный курс русской литературы у нее становится живым, ярким. Сокращая до минимума время, отведенное учебным планом на изучение романа "Мать" Горького или "Любови Яровой" Тренева, Ирина Данииловна посвящает нас в российскую поэзию серебряного века, вместе с нами обсуждает прозу М.Булгакова, в