«На лестнице дома № 12 стоял караул Преображенского полка. Ко мне вышел офицер, я себя назвал, он ушел за инструкциями и, тотчас же вернувшись, пригласил меня наверх». (Набоков, «Временное Правительство», с. 26).
161. По словам Милюкова, при отречении Михаила присутствовали: кн. Г. Е. Львов, П. Н. Милюков, А. Ф. Керенский, Н. В. Некрасов, М. И. Терещенко, И. В. Годнев, В. Н. Львов, А. И. Гучков, М. В. Родзянко, В. В. Шульгин, И. Н. Ефремов, М. А. Караулов. (Милюков, «История второй русской революции», т. I, в. I, с. 54). Шульгин в своих записках не указывает М. А. Караулова и И. В. Годнева, приведенных у Милюкова, хотя и говорит при перечислении присутствующих лиц, что были «и другие».
В список присутствующих Шульгин включает Ржевского, Бубликова и Шидловекого. Относительно Бубликова существует определенное указание в «Воспоминаниях о мартовской революции 1917 г.» Ломоносова, что Бубликов в это время был в министерстве путей сообщения, Ломоносов же указывает, что в это время на Миллионной находился Лебедев, привезший туда копию акта об отречении из министерства путей сообщения.
162. По словам Шульгина, порядок высказывавшихся был такой, хотя Шульгин и оговаривается: «я не помню всех речей»: Милюков, Керенский, Гучков, Шульгин.
По словам Милюкова, заседание шло таким образом: «Необходимость отказа пространно мотивировал М. В. Родзянко, после него А. Ф. Керенский. После них П. Н. Милюков развил свое мнение, что сильная власть, необходимая для укрепления нового порядка, нуждается в оплоте привычного для масс символа власти. Временное Правительство одно, без монарха, говорил он, является “утлой ладьей”, которая может потонуть в океане народных волнений, стране при этих условиях может грозить потеря всякого сознания государственной силы и полная анархия раньше, чем соберется Учредительное Собрание. Временное Правительство одно до него не доживет и т. д. За этой речью, вопреки соглашению, последовал ряд других речей в полемическом тоне. Тогда П. Н. Милюков просил и получил, вопреки страстному противодействию Керенского, слово для второй речи. В ней он указывал, что хотя и правы утверждающие, что принятие власти грозит риском для личной безопасности великого князя и самих министров, но на риск этот надо итти в интересах родины, ибо только таким образом может быть снята с данного состава лиц ответственность за будущее. К тому же вне Петрограда есть полная возможность собрать военную силу, необходимую для защиты великого князя. Поддержал П. Н. Милюкова один А. И. Гучков. Обе стороны заявили, что в случае решения, несогласного с их мнением, они не будут оказывать препятствия и поддержат правительство, хотя участвовать в нем не будут». (Милюков, «История второй русской революции», т. I, в. I, с. 54).
На то, что в силу состоявшегося решения Милюков и Гучков уходят из состава Временного Правительства, указал Набокову и кн. Львов. «Что Гучков уходит – это не беда: ведь оказывается (sic), что его в армии терпеть не могут, солдаты его просто ненавидят. А вот Милюкова непременно надо уговорить остаться. Это уже дело ваше и ваших друзей помочь нам», передает слова Львова Набоков («Времен. Правительство», с. 27). Замечателен этот отказ от Гучкова – готовы были идти на все, чтобы создать «приемлемое» по внешности правительство.
183. Шульгин, как монархист, идеализирует великого князя, другие буржуазные мемуаристы, как Шидловский и Родзянко, замалчивают роль и деятельность Михаила Александровича в февральские дни как пассивного участника событий. А между тем из ряда отрывочных показаний видно, что прежде, чем князь дошел до отречения, он проявлял большую активность. Ориентировался в обстановке и находясь все время в связи с Родзянко, пытался помочь ему в осуществлении программы прогрессивного блока и спасти монархию. Совершенно неверно, что великий князь появился в Ленинграде лишь 3 марта. По вызову Родзянко Михаил был в Ленинграде уже 27 февраля, 1 марта (14) вел переговоры с Бьюкененом, 3 марта состоялось его отречение; – можно думать, учитывая революционную обстановку тех дней что он и не уезжал из Ленинграда, а был все время там – пока шла февральская революция.
В своих воспоминаниях Родзянко рассказывает, что он 27 февраля вызвал в Ленинград из Гатчины великого князя Михаила Александровича, что между ними, при участии Некрасова, секретаря Думы Дмитрюкова и члена Думы Савина состоялось совещание, на котором великому князю заявили, что единственным средством спасти положение является то, что он «должен был явочным порядком принять на себя диктатору над городом Петроградом, понудить личный состав правительства подать в отставку и потребовать по телеграфу по прямому проводу манифеста государя императора о даровании ответственного министерства. Нерешительность, – добавляет Родзянко, – великого князя способствовала тому, что план этот не был приведен в исполнение». (Родзянко, «Государственная Дума и февральская 1917 г. революция»).
Во всяком случае попытки осуществить этот план великий князь делал, как это видно из показаний Хабалова и Бьюкенена, осуществление же зависело не только от решительности, но и от реальных сил.
Ген. Хабалов на своем допросе следственной комиссии Временного Правительства показывал, что вечером 27 февраля им и верными правительству войсками был занят Зимний дворец. Между начальниками шел спор, где держаться – в Адмиралтействе или Зимнем – ген. Хабалов по стратегическим соображениям был за Адмиралтейство: «Адмиралтейство по своему положению дает возможность обстреливать три улицы: Вознесенский проезд, Гороховую и Невский проспект т. е. подступы от трех вокзалов». Во время этого спора «приехал во дворец великий князь Михаил Александрович, который в этот день был в городе (хотел уехать в Гатчину, но не мог выехать и приехал во дворец). Великий князь также высказался, что лучше не занимать дворец, причем он попросил и меня, и военного министра, обоих…» («Падение царского режима», т. I, с. 203). Очевидно, великий князь был посвящен в предмет спора. К сожалению, следственная комиссия, сама неясно представлявшая свою цель, не допросила подробно ген. Хабалова об участии в событиях великого князя.
Другое указание на то, что Михаил. Александрович принимал активное участие в событиях, имеется у Бьюкенена. В своих «Мемуарах дипломата» Бьюкенен пишет: «В среду 14-го числа великий князь Михаил Александрович, остановившийся в частном доме близ посольства, пригласил меня к себе. Он сказал мне, что, несмотря на то, что случилось в Бологое (задержание царского поезда), он все еще надеется, что император прибудет в Царское Село около 6 часов сегодня вечером; что Родзянко должен представить для подписи его величеству манифест, дарующий конституцию и уполномачивающий Родзянко избрать членов нового правительства, и что сам он, равно как и великий князь Кирилл Владимирович, дали свои подписи под проектом этого манифеста с целью подкрепить позицию Родзянко. Его высочество сказал, что он надеется увидеть императора вечером, и спросил меня, не пожелаю ли я что-нибудь ему сказать. Я ответил, что я просил бы только его умолять императора от имени короля Георга, питающего столь горячую привязанность к его величеству, подписать манифест, показаться перед народом и прийти, к полному примирению с ним» (Бьюкенен, «Мемуары дипломата», с. 133, изд. Гос издат). Конечно, к Бьюкенену Михаил Александрович ходил не ради его прекрасных глаз. Вопрос ставился чрезвычайно ясно. Хотели, пытались заручиться поддержкой Англии на случай проведения в жизнь программы буржуазного переворота. Первого марта Родзянко еще надеялся и боролся, великий князь помогал ему и добывал союзников.
164. По свидетельству Шидловского, вместе с Родзянко был позван и князь Львов (Шидловский, «Воспоминания», ч. II, с. 89).
165. Первоначальный текст акта об отречении Михаила был написан Некрасовым. Это утверждение Шульгина подтверждает и Набоков В. Д. и Милюков П. Н., но этот проект был, говоря словами Милюкова, «очень слаб и неудачен». Для редактирования проекта был вызван Набоков, по его предложению был вызван Нольде (Набоков, «Временное Правительство», с. 32).
«К нам же присоединился В. В. Шульгин, – пишет Набоков, – текст отречения и был составлен нами втроем, с сильным видоизменением Некрасовского черновика». (Набоков, «Временное Правительство», с. 32). Шульгин упоминает еще Некрасова и Керенского как принимавших участие в составлении манифеста.
166. Акт об отречении Михаила. – При составлении самого акта было необходимо решить ряд вопросов. Набоков так излагает принципиальные соображения, из которых они исходили и к которым пришли при составлении акта:
«Для того, чтобы найти правильную форму для акта об отречении, надо было предварительно решить ряд преюдициальных вопросов. Из них первым являлся вопрос, связанный с внешней формой акта. Надо ли было считать, что в момент его подписания Михаил Александрович был уже императором, и что акт является таким же актом отречения, как и документ, подписанный Николаем II? Но, во-первых, в случае решения вопроса в положительном смысле, отречение Михаила могло вызвать такие же сомнения относительно прав других членов императорской фамилии, какие в сущности вытекали и из отречения Николая II, с другой стороны, этим санкционировалось бы неверное предположение Николая II, будто он в праве был сделать Михаила императором. Таким образом, мы пришли к выводу, что создавшееся положение должно быть трактуемо так: Михаил отказывается от принятия верховной власти. К этому, собственно, должно было свестись юридически ценное содержание акта. Но по условиям момента оказалось необходимым, не ограничиваясь его отрицательной стороной, воспользоваться этим актом для того, чтобы в глазах той части населения, для которой он мог иметь серьезное нравственное значение, – торжественно подкрепить полноту власти Временного Правительства и преемственную связь его с Государственной Думой. Это и было сделано в словах: “Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему я облеченному всей полнотой власти”. Первая часть формулы дана Шульгиным, другая мною». (Набоков, «Времени. Правит.», с. 33, 34).