Из кабинета послышался телефонный звонок.
– 2с, – рассеянно повторил Андрей и пошел к телефону.
– Постой… – спохватился Йо.
Сняв трубку, Андрей услышал сплошной сигнал, линия уже была пуста.
– Ты что задумал? – сказал Йо из гостиной.
Андрей набрал домашний номер декана.
– Декан, – прошептал он Йо, давая понять, что декан звонит ему, а не наоборот.
Йо хотел что-то сказать, но Андрей остановил его взмахом руки и обратился в трубку:
– Добрый вечер…
– Добрый… – удивленно отозвался декан.
– У меня тут проблемы. С архивом. Один из документов я не получил совсем, а другой, извините, оказался обрезан. Что это значит?
Йо в дверях делал какие-то жесты и молча брался за голову.
– Это может значить одно, – ответил декан. – Статус вашего допуска не дает права на получение этих документов.
– А вы уже догадываетесь… – не договорив, Андрей ткнул подступившего Йо пальцем в грудь.
– Догадываюсь… – вздохнул декан.
– И как скоро?
– Я дам все распоряжения немедленно, господин майор.
– Хорошо. Я посылаю своего человека в архив.
– Какого человека?
Андрей оглянулся на Йо.
– …Ах, – опять вздохнул декан, – своего хранителя.
– Это мой хранитель?
– Да, – сказал декан, будто мог видеть Йо. – Всего доброго.
– Всего… – Андрей бросил трубку, похлопал Йо по плечу и пошел в столовую.
– Это безумие, – сказал Йо.
Андрей взял банку пива, открыл ее, но не сделал глотка, пока не услышал, как грохнула входная дверь.
Йо не было больше получаса. Все это время Андрей провел за столом в гостиной, перечитывая протокол и разглядывая фотографию пистолета. Он уже хотел звонить посыльному, как дверь прихожей снова грохнула.
Йо был не один. С ним, разматывая с катушки рыжий шнур и бренча закинутым за спину полевым телефоном, задом вперед, ступая с носков на пятки с таким напряжением, будто пятился для разбега, шел долговязый тип в синем лаборантском халате. Йо снисходительно поглядывал на своего спутника. Когда они были посреди комнаты, Йо показал Андрею пальцем на синего халата и беззвучно, одними губами, сказал что-то. Андрей поджал рот, давая знать, что ничего не понял. У стола синий халат снял с плеча телефон, отпер трубку, подул в нее. Это был пожилой человек, на голову выше Йо, с обрюзглым лицом, бровастый и хмурый. Связь вскоре была налажена, и только затем он соизволил представиться:
– Корнилий…
Андрей молча смотрел на него.
– …Можно просто – Корней.
– А можно проще: рогатый, – вставил Йо, положив перед Андреем запечатанный неподписанный конверт.
– Что это?
– Наш резчик.
Андрей вскрыл конверт. На листочке с оборванным левым полем значилось: «Т. Лембке, опер. псевд. Шабер, ст. агент следств. кафедры ФБ; приказ об увольнении с кафедры № 0337241/А, приказ об увольнении с ФБ № 0337241/Б». Обратная сторона листочка была чиста, Андрей зачем-то посмотрел его на просвет, вложил обратно в конверт и бросил на стол.
– Сначала конверт должен быть заклеен, и вы должны подписать его, – сказал Корнилий.
– Зачем? – спросил Андрей.
Корнилий, сопя от усердия, сам запечатал конверт клеящим карандашом. Ноготь правого мизинца его был отпущен и походил на винтовочную пулю. «Все», – заключил он и уже хотел подать конверт Андрею, но его бесцеремонно перехватил Йо. Со словами: «Не споткнись…» – тот выхватил конверт и передал Андрею. Андрей нашел на столе ручку и расписался на клапане. Йо с чинным поклоном протянул конверт Корнилию, но, замерев, сказал:
– Вот дерьмо.
Можно было подумать, с ним случился ревматический прострел. Но дело заключалось не в приступе боли – с видом старомодного кинозлодея, прижав локоть к боку, Корнилий держал у бедра короткоствольный револьвер.
– Шут, – прошептал Йо.
Корнилий жестом потребовал отдать конверт. Йо лишь попятился. В этот момент зазвонил полевой телефон. Корнилий, не спуская глаз с Йо, взял трубку.
– Шут, – повторил Йо.
Корнилий отмахнулся револьвером.
– А вот черта с два! – вскричал Йо. – Черта с два я буду участвовать в этом… – Он не договорил, прерванный громоподобным, до звона оглушительным выстрелом.
Андрей видел, как вздрогнул Корнилий, и подумал, что тот все же выстрелил, но и для самого Корнилия это стало неожиданностью. Как будто получив удар по затылку, он вжал голову в плечи, выронил трубку и обернулся к прихожей. С перебитой ножкой, чинно, как падающая мишень в тире, опрокинулся стул, стоявший возле него. Что-то звякнуло. Корнилий попробовал дотянуться до толстой щепы, воткнувшейся ему в ляжку, охнул и сел на ковер. Андрей тоже поглядел в прихожую. В дверях стояла Марта. В ее вытянутых руках, уже отставленный в сторону, словно источник дурного запаха, дымился дамский пистолет. С приоткрытым ртом она еще щурилась от выстрела. Когда Андрей подошел к ней, она спрятала пистолет за спину и попятилась. Андрей нащупал ее руку и забрал оружие.
– Я купила его, – шептала Марта, заикаясь и дрожа, как осиновый лист, – когда вы вернулись…
Андрей привлек ее к себе и обнял.
Йо стоял над поверженным и все еще не смевшим коснуться щепы Корнилием и кричал в трубку полевого телефона:
– Ну, поиграем теперь, поиграем? Давай! Алло! И вставай, шут гороховый! Подъем! Труба зовет!
Глава VIIКухня
Все как будто повторялось. Ее пробуждение, как и накануне, было легким и мгновенным. Она очнулась в беседке и увидала над собой акацию. Под головой у нее лежала подушка без наволочки, простыня сбилась комом в ногах. Лужа возле беседки съежилась и зацвела. Сквозь пустые окна детсадовского фасада носились воробьи. Встав, Диана налегла на перильца, потянулась и пошла в душевые.
Пропадавшая в решетке вода напомнила ей осклизлый свод, она тотчас продрогла, закрыла краны, наскоро вытерлась и поднялась в зимний сад. Тут возле окна она замерла, как над обрывом: четырехэтажный дом, что стоял на противоположной стороне улицы – на первом этаже его была еще аптека со змеей в витрине, – дом этот снесли. Вместо него, точно приставшая к ране вата, расползлось облако кирпичной пыли. Диана обмахнула стекло: вчера еще, со своими папами и мамами, в доме обитала чуть не половина воспитанников ее группы, номера квартир записаны в регистрационной книге. Господи, думала она, удивляясь даже не тому, что пропал дом, а тому, что номера в книге врут: нельзя иметь домашним адресом облако. Внутри облака ползали два бульдозера, его кровавая тень лежала на дороге и плечах рабочих, собиравших цепную ограду, и казалось, это зарево бушующего где-то далеко вверху пожара.
Она сбежала в вестибюль и снова споткнулась, как перед преградой: за директорским столом сидел молодой, лет двадцати пяти, модно стриженный человек в дымчатом костюме. Он держал возле уха квакающий транзистор, не слышал ее шагов и ужасно смутился, когда Диана встала перед ним руки в боки.
– Добрый день! – приветствовал он ее, выключив радиоприемничек и вскочив со стула.
Диана поморщилась: приветствие его было таким громким, будто она еще не вышла из коридора, но смутилась еще больше, когда, взглянув в его чистые глаза, поняла, что он смотрит не на нее, а именно в коридор. Горлом при этом молодой человек продолжал вторить мелодии и, несомненно, был уверен, что Диана не слышит его.
– Эй, – осторожно позвала она.
С улыбкой, какой обмениваются владеющие общей тайной люди, молодой человек вышел из-за стола, кивнул Диане (в ее направлении), пустым окнам с рассевшимися на рамах воробьями и поставленным голосом объявил во всеуслышание:
– Я здесь!
Выходка его, наверное, хорошо смотрелась бы в начале пьесы, но тут, в пустом вестибюле, он походил на помешанного. Диана уже не сомневалась, что он не видит ее (не хочет видеть, притворяется, как те два попа, – какая разница) и не увидит, даже если она подойдет и стукнет его по лбу. Поразило ее другое: что, если все они – и попы, и этот франт, и Хирург – в самом деле видят не то, что она? Что, если идет спектакль, в котором она выхватывает только отдельные куски и таково условие постановки: прерывность? Что в таком случае это за спектакль? И в чем смысл действия, если его стараются не столько показывать, сколько прятать?
Она обошла молодого человека и встала на крыльце. В спину ей падали громкие, взвешенные слова:
– …простите, но это бессмысленно. Быть здесь и не сделать ни шагу… Это, если угодно, подвигает нас в другую сторону.
– Это в какую? – раздался голос Хирурга.
Обернувшись, Диана увидела, что тот стоит возле стола.
– Вы… вы сами знаете, – ответил молодой человек, пятясь в угол.
Лицо его шло красными пятнами. Оказавшись в углу, он с облегчением, как в укрытии, приложился ухом к стене.
– Хорошо. – Хирург отодвинул радиоприемник. – Я так понимаю, ждете вы много чего, но чего – не знаете сами. А раз так, можете поверить: на самом деле не ждете ничего. Неопределенности вы не терпите…
– Нет… я… – сконфуженно замялся молодой человек. – Ну, вы же понимаете…
Хирурга, по всей видимости, он мог только слышать и, обращаясь к нему, смотрел то в коридор, то в окна; когда же говорил Хирург, взгляд молодого человека стрелял по всему вестибюлю, словно защищаясь от удара, он поднимал руку к подбородку, и под мышкой у него вырисовывалась угловатая выпуклость кобуры.
Хирург вдруг посмотрел на дверь. Диане показалось, он что-то сказал.
– Что? – спросила она.
Хирург произнес тоном доброго известия:
– Птицы.
Оглянувшись, она увидала за калиткой трех полицейских и с ними человека в штатском, с табличкой на лацкане пиджака; человек этот что-то говорил стражам порядка, и те, как один, с подчиненным видом слушали его.
Из окна на втором этаже вдруг послышался телефонный звонок. Чуть запоздав, трель рассыпалась эхом в глубине дома. Диана снова посмотрела на Хирурга. Тот пожал плечами. Звонок прозвучал опять, и, более не колеблясь, скорым шагом она пошла на второй этаж. Из лестничного пролета выпорхнул воробей и с чириканьем, бросаясь от стены к стене, устремился по коридору впереди нее.