ьва с ослом и трупом у дороги?
– Ну… разумеется, – неуверенно ответил Андрей.
– А вы знаете, что это сделано по личному заказу… – Шабер оттолкнулся от перил. – Впрочем, бог с ним… А вот почему вам вообще позволили встретиться со мной – не думали? Почему даже подталкивали к этой встрече?
– Никто меня не подталкивал.
– Бросьте. После смерти Якова ваш приезд сюда был только вопросом времени, пары дней.
– После чьей смерти?
– Это консультант надзорной группы по комитету, придворный эскулап.
– Это была автокатастрофа.
– Ну и что?
– Вы считаете, его убили?
– Нет, я считаю, он не пережил своего счастья.
– Какого счастья?
– Посвящения в рыцари ордена Иоанна Иерусалимского.
– Вот как, – хмыкнул Андрей. – И он тоже, значит…
– Тоже, да не совсем… – Шабер достал из кармана тренькавший телефон, взглянул на него и сбросил звонок. – Я уверен, бедняга понятия не имел о решении Великого Магистра. В отличие от Факультета. Которому, скорей всего, и была адресована утечка.
– А чем он не угодил комитету?
– Да ничем. В том-то и дело.
– Я все равно не пойму: зачем кому-то подталкивать меня к вам, если наша встреча – для этого кого-то – так опасна?
– Ваша смерть – у меня или попросту в моем присутствии – это единственный вариант для Факультета заполучить меня и избавиться от вас.
Андрей усмехнулся.
– Так. А зачем эта встреча была нужна вам?
– Выговориться, – выдохнул Шабер. – Убрать камень с души. Свалить с больной головы на здоровую. Как угодно. При условии, конечно, что вы останетесь невредимы.
– А почему этого нельзя было сделать с помощью газет?
– Да я сразу окажусь на улице. Со всеми вытекающими, как говорится. Соль в том, что я не могу приближаться ни к моим бывшим друзьям, ни к нынешним. Факультет спит и видит меня в образе отбивной. Ордену я интересен только здесь, в виду Факультета. Что касается нашего разговора, то тут все играют с огнем.
– И отчего не стреляют еще?
– А оттого, что мало кто знает о подземном коридоре… Да и в противном случае вы навряд ли услышали бы свой выстрел.
– Что – тоже снайпер?
– Учитывая степень участия наших устроителей – не «тоже».
– А что?
– А тот же самый.
– …участия устроителей? – переспросил Андрей.
– Вы все-таки помните фреску на Факультете? – ответил вопросом Шабер. – Льва, осла и труп у дороги?
– Ну, в общем.
– Так вот это было сделано по заказу советника. И это сцена из Третьей книги Царств, когда божьего человека, которого обманул пророк, задрал лев. И этот пророк, когда раскаялся, похоронил несчастного в своем семейном склепе.
– И что?
– А то, что в родовом поместье господина советника имеется чужое захоронение. Знаете, кто там?
– Кто? – опешил Андрей.
Шабер хотел что-то сказать, но тут у него опять заголосил телефон. Прочитав сообщение, он уставился в бинокль на окрестности. Андрей, припоминая роспись свода в факультетском вестибюле, тоже стал смотреть вниз, на петлявшую среди холмов дорогу. Он вспомнил льва с окровавленной мордой и щиплющего траву осла, однако тело божьего человека виделось как в тумане. Он уставился на дорогу, словно подыскивая место для трупа. Так его взгляд достиг обсаженной елями усадьбы. «Глупости», – подумал он, сам не зная о чем, но тотчас понял, что это мальтийская резиденция, откуда они с Шабером бежали под землей. Вид усадьбы и воспоминание о фреске составили какую-то неуловимую, фантастическую картину. Он вдруг ощутил, что всё окружавшее его – и вересковые холмы, и усадьба, и заброшенный храм – являлось как бы продолжением потаенной местности внутри него. Наважденье это длилось сущий миг, он ничем не выдал его. Краем глаза он смерил Шабера, все еще смотревшего в бинокль, и потолкал перила, как бы сличая их со своим открытием, с мыслью, что он стоял на лоджии, выходившей на боковой фасад знаменитой церкви-маяка.
Шабер, ахнув, подал ему бинокль и сказал взглянуть на усадьбу. Андрей поднес обрезиненные окуляры к глазам. Возле чаши фонтана с зеленым львом он увидел Корнилия и двух полицейских, державших под руки монахиню. Лицо старухи было красным от крови. Сцена эта, как, вероятно, полагал Шабер, должна была произвести на него впечатление, но Андрей почувствовал лишь брезгливость. Если что и впечатлило его, так это чрезвычайно обособившееся, неустойчивое из-за мощных объективов поле зрения. Поморгав, он вернул бинокль оторопевшему Шаберу.
Час спустя в гостинице, куда его отвез настоятель церкви и, по совместительству, смотритель маяка, с ключом номера он получил от портье чистый запечатанный конверт. В конверте была фотография, обернутая листком с императорским водяным знаком. На снимке Андрей увидел девушку, что при участии цесаревича была доставлена во Дворец. Снятая по пояс, в грубом свитере и шапочке, она глядела вниз и сбоку от себя, будто ласкала собаку. На листке энергичным почерком Государыни значилось: «Утренний паром. Встречаешь и прячешь у себя. Отвечаешь головой. Ждешь личного приказа – моего». В ответ на вопрос Андрея, кто доставил письмо, портье попросил минутку, позвонил куда-то и виновато развел руками.
Глава IXЧертог
Утро было пасмурным. Проснувшись в восемь, Диана пыталась снова заснуть, уверенная, что еще не рассвело.
В игровую натащило вишневого цвета. На первом этаже стояли распахнутыми все двери. После бессонной ночи Хирург спал в детском покое. У него был жар, подушка под головой намокла от пота. На полу чернели разводы засохшей грязи. Дальнюю половину комнаты наспех занавесили – как будто отчеркнули – простынями: чистые чередовались с грязными, целые с рваными, убогая эта маскировка покоилась внахлест на протянутой от стены к стене и подпертой доской бечеве. Прикрыв поплотнее дверь, Диана пошла в комнатку сторожа. Здесь она освободила от проволоки петли «пирамиды» – как именовал старик свой личный шкафчик, – взяла и покачала на руках тяжеленное ружье. От двустволки пахло табаком. Расщепленный приклад был обмотан изолентой, в ложбине между стволами цвела ржавчина. Как ни старалась, Диана не могла переломить этот охотничий раритет – рычажок, освобождавший доступ к казенной части, залип в пазу. К тому же патроны, сколько она знала, с опорожненными от греха гильзами сторож носил с собой, припугивая насмешников из старших групп. Она поставила ружье обратно в шкаф и спустилась в сад.
На месте снесенного дома раскинулся огромный шатер с пирамидальной крышей. Стрельчатый вход формы перевернутого декольте был прикрыт марлевой занавеской. Диана привстала на носки: далеко справа, от дома с антилопой, на проезжую часть выпирала плотная, какая-то лоснящаяся толпа. Подобно мареву, над кукольными головами в масках и колпаках маячили парчовые хоругви, золотые штандарты и лакированные кресты. Чем больше масок и знамен являлось на улице, тем тише становилось вокруг – не потому что не было слышно шарканья ног или покашливанья, а потому что обычная толпа не способна молчать, так оглушительно безмолвно бывает только траурное шествие. Будто накрывший рождественскую ярмарку паводок, шествие катило к саду, и сквозь кроны акаций ее течение было похоже на струящуюся змеиную чешую. Слышался раскатистый клекот вертолета. Диана пошла было к калитке, но встала на полдороге. Спектакль, который пытались прятать от нее и в котором она принимала участие, как нечаянно выскочившая на сцену собака, – спектакль этот, по-видимому, близился к развязке. Хирург больше не мог защитить ни себя, ни ее. Феб и еще некто, называвшийся Йотом, договорились кончить все до темноты. Ночью сад сожгут, сровняют с землей и зальют хлорной известью, как накануне клозет. Муниципалитету на этом месте обещаны не то корты, не то бассейн. Новый сад будет отстроен там, где сейчас стоит шатер с вивисекторами. Переделают всю улицу целиком, включая фонари и подземные коммуникации. От толпы разило потом, как от спортивной команды после матча. Под картонными доспехами, под холщовыми тогами, под фальшивыми рясами и бумажными стихарями на всех участниках хода были одинаковые кальсоны, аптечки, рации, наручники и пистолеты. Этот потешный сброд, рекрутированный из курсантов военных училищ якобы для участия в киномассовке, имел приказ уничтожать всякого, кто препятствовал бы его движению. Диана бросила в толпу камешком. Тот попал кому-то в шлем со звуком, с каким отзывается пустая коробка.
– Горох о стену, – сказала она и вернулась в дом.
Искать огромный пистолет, которым ее пытались брать на испуг третьего дня, было глупо. Во-первых, стрельба тут ничего не решила бы. Во-вторых, этого огромного недоразумения в кобуре, доставленного Хлыщом Хирургу, скорей всего, вообще не существовало в природе. Вложенный в зонт цветок был, а пистолета не было.
Зайдя в душевые, Диана рассеянно заглядывала в кабинки и околачивала косяки. Выложенный кафелем подвал был сейчас наиболее удаленным от змеящейся толпы убежищем. На луженых хоботках смесителей, в дырчатых раструбах душевых шлангов сияла роса. В цинковом корытце плавал резиновый лебедь. Диана встала у стены и, как будто оценивая расстояние, смотрела на дверь предбанника.
Попасть снова в комнату к спящему Хирургу она больше не могла, и знала об этом, однако, движимая любопытством, все-таки попыталась пройти. Перед входом в детский покой не было никакой преграды, дверь оставалась открытой, однако всякий раз Диана промахивалась так, будто хотела войти внутрь радуги. Тот же самый фокус ожидал и людей Феба, вздумай они нагрянуть к Хирургу. Фебу это было известно не хуже ее. Он и не торопился. Крестный ход, оползавший сад, академики в полевой лаборатории, запасной взвод штурмовиков, скрытые посты охраны и наблюдения и бог весть что еще – вся эта марионеточная машинерия по капле отвоевывала у сада его священное пространство, перекраивала под себя.