– …Вы открывали дверь? – говорила горничная шепотом. – Входную – открывали?
– Что? – не расслышал он.
Марта указала пальцем на запертую ванную:
– Как он сюда попал?
– Кто?
– Не знаю. Я думала, вы открыли.
Андрей пересел в кресле. Спросонья он не придал значения шуму воды и шаркающим звукам, доносившимся из-за двери, но вдруг шум воды оборвался, всхлипнула сливная горловина и послышалось посвистыванье, сдобренное шорохом полотенца.
Зазвонил настольный телефон. Андрей снял трубку и, поджав ее плечом, дотянулся до пистолета в ящике.
– Слушаю…
– Это декан, господин крон-капитан, – промурлыкала трубка. – Имею честь сообщить, что вы получили допуск.
– Раскошелились.
– Не в этом дело, господин крон-капитан. Вы сами получили его.
– То есть?
Трубка сообщила тоном шпионского откровения:
– Просроченный проездной, господин крон-капитан. Просроченный проездной… Высочайшим соизволением. Не смею больше…
– Послушайте, вы в своем уме?
– …Не смею больше занимать вас, господин крон-капитан. До свидания. – Раздался сигнал отбоя.
Андрей бросил трубку.
– Пожалуйста, иди к себе, – сказал он горничной и поскреб пистолетом в ящике.
Марта молча удалилась на свою половину. В двери клацнула защелка. Андрей выпустил пистолет. На столе перед ним лежала папка черной кожи. Он раскрыл и закрыл ее. Отчет об инциденте № 7 занимал листов полтораста, но не объем пачки, конечно, смутил его. Дело было в этой полуобморочной возне. Андрей встал и, потягиваясь, прошелся по комнате. Чего-то подобного он ждал все два года, пока находился при цесаревиче. Безмятежная, в сущности, жизнь эта была ему если не по душе, то и не в тягость, и он, хотя и подозревая о скрытых ее течениях, не помышлял ни о чем подобном. То, что он знал и видел до сих пор, описывалось общеизвестными законами. Даже тот день, когда его отец заслонил собой раненого престолонаследника, не выбил камушка хотя бы из-под одного закона. И вот все в одночасье начинало крениться, съезжать куда-то из-за бумажки, добытой на улице. «Бред», – думал он, возвращаясь к креслу и глядя на немолодого улыбчивого человечка, как ни в чем не бывало стоявшего у стола. Густой дух яблочного мыла шел от рыхлого, румяного и хмельного лица незваного гостя.
– Ты ходишь сквозь стены? – сказал Андрей.
Человечек довольно кивнул, повертел лысоватой головой, подтащил себе стул и плюхнулся на него.
– Не всегда… Это… не мой профиль.
– Ну, конечно, – передохнул Андрей. – Ломать дурака на панели – вот твой профиль.
– Ломать дурака, ваше высочество, это искусство.
– Я тебе не «ваше высочество», дурак.
– Ну, как знать… – Человечек хитро прищурился. – А может, я только по вторникам и средам дурак? Сегодня среда?
Андрей опустился в кресло.
– Три эс – что это?
– Из-за Фантома.
– Чего?
– Вы не помните?
– Не знаю никакого Фантома.
– Этот тот, кто покушался на его высочество.
– Но… – Андрей, замолчав, услышал потрескиванье обшивки подлокотника, и увидел, как его побелевшие пальцы давят ее. – Он же застрелен, еще тогда. И почему Фантом, если…
– Двенадцать лет назад, как и сегодня, был использован смертник, марионетка. А фантомами называют макеты тела, их, если знаете, привлекают в музеях, на лекциях – ну, для обозрения… Короче говоря, сначала пошутили, а потом прижилось.
– А отчего ты думаешь, что сегодня – тоже смертник?
Человечек обмахнул лоб.
– Оттого что в пистолете у него не было ни одного боевого патрона.
– Но в автобусе убитые. И девушка – она, по-моему, так и не выжила.
– Про девушку не знаю. А заложники, причем оба, убиты из огнестрельного оружия.
– Холостыми патронами?
– Винтовочными пулями.
– Как так?
– Вот так. В городе еще. Снайпером. Причем не одним.
Андрей придвинул к себе папку, листы съехали вбок. Человечек глубоко, до слез, зевнул и встряхнул головой:
– Но это еще не все.
– Что еще?
– Эти двое убитых.
– В смысле?
– У обоих руки в крови по локоть.
– И что?
– Странное, я бы сказал, какое-то попутное, возмездие.
– Ладно. А смертник – его личность установлена?
– Как и двенадцать лет назад.
– Как и двенадцать лет назад – что?
– Одиночка. Накануне сделал взнос наличными на счет… э-э… приюта, кажется. Миллион сто пятьдесят тысяч с копейками. Тютелька в тютельку, как и двенадцать лет назад – вот я о чем.
– И на этом основании ты делаешь вывод…
– На этом основании я ничего не делаю. Сумма, о которой идет речь, никогда не обнародовалась точно. Двенадцать лет назад для газет ее округлили до миллиона.
Андрей подровнял листы.
– Значит, либо это фантом, либо… – Он чихнул. – Кто-то изнутри.
– Капитан, вы сидите на мокром полотенце, – сказал человечек.
Андрей вытянул из-под себя нагретое полотенце и бросил его на ковер.
– Как тебя зовут, кстати?
Человечек, прежде чем ответить, поглядел на него исподлобья.
– Йо-рик.
Андрею показалось, что он ослышался. Он даже перестал искать носовой платок.
– Как, прости?
– Но мне больше нравится Йо. Просто Йо…
– Почему Йо?.. Впрочем, как хочешь… И, кстати, это была твоя идея… ну, весь этот маскарад с аккордеоном?
– И да, и нет.
– Как так?
– Ну… как бы… обычай. Инициация. Хлопушка в лицо. Да еще скажите спасибо, не эти кретины из канцелярии, а ваш покорный слуга… Ну, короче говоря, чистое язычество: ночью, на главной улице Факультета, вы видите то, что могли увидеть только в кошмарном сне. И в то же время это тест.
– Тест?
– Ну да.
– На сообразительность?
– На реакцию. Если бы это был тест на сообразительность, то вы его провалили.
– А ты понимаешь, что я мог застрелить тебя?
– Понимаю. Оттого и… принял. И прошу, давайте закончим об этом.
– Ладно.
– А вы вот лучше спросите, кого отрабатывали по этой, внутренней версии.
– И кого отрабатывали?
Йо смахнул со стола невидимые пылинки.
– Вас.
Андрей непонимающе улыбнулся.
– Ме-ня?
– Ну, а что ж… Ведь, судите сами, кто бы ни стоял за этим, а одного он добился. Во Дворец он пролез.
– С ума вы здесь, что ли, все посходили?
– Записывать сюда его высочество, согласитесь, было бы верным сумасшествием. Но, смею уверить, что и этот тест вы… – Йо не договорил, прерванный ударом курантов.
Андрей увидел, что держит в кулаке носовой платок.
– Ладно. Хватит на сегодня.
– Да уж… Вас бы в мой колумбарий.
– Куда?
Йо встал.
– Ну, в архив…
Росту в нем было не больше метра шестидесяти, и только теперь Андрей разглядел, что он горбат – замысловатая куртка с подкладными плечиками и капюшоном топорщилась на спине, будто под нее сунули теннисный мяч.
Доро´гой во Дворец он пробовал сосредоточиться на истории с автобусом – впереди, несмотря на ночь, был доклад Государыне, – но мысли шли вразброд. Он полез в бар за коньяком, вспомнил про доклад и пристукнул по колену. На подъезде к восточным воротам, как будто не понимая, где оказался, он привстал и прильнул к стеклу. Дорога была пуста. Полицейские маячки, медицинские тележки, белые халаты, кровь – все это сошло, словно волна, кошмар. Выдохнув, он отвалился на спинку, посидел немного, потом снова полез в бар, налил коньяку и, подразнив бокалом кого-то за потолком, выпил.
Глава IIIОранжерея
Проснулась она легко, сразу открыла глаза и увидала над собой акацию. Пахло мокрой землей. Она поднесла к лицу ладони и, словно вспомнив что-то, тотчас отняла их, бросила вдоль тела. Она лежала в беседке на полу. Все платье, руки и босые ноги ее были в грязи, схватившейся корками, а против нее, на скамье, как ни в чем не бывало курил Хирург.
– Ой, – сказала Диана.
– Доброе утро, – сказал он, глядя мимо нее.
Как будто защищаясь от удара, она скрестила руки на груди. Хирург выдохнул дым и щелчком отбросил окурок. Он был в прозрачной сетчатой майке, в застиранном трико с лампасами и пузырями на коленках.
– Что вы тут делаете? – спросила Диана с ужасом.
Хирург пожал плечами.
Вспомнив пылающие клочья, она сказала наобум:
– Это… у вас не пройдет.
Хирург кивнул с безразличным видом.
– Вы понимаете, что это глупо! – воскликнула Диана. – И как я вообще здесь… что это значит?
– Очень просто. – Он сдул с трико пепел. – Своим ходом… через лужу вон.
Диана оглянулась. По свинцовой глади лужи плыли радужные пятна и палые листья, посреди возвышалась побуревшая то ли от огня, то ли от ржавчины железяка. Размашистые, будто тащили корягу, борозды в земле вели от аллеи, пропадали в воде, выныривали с ближнего края, где виднелись ремешки втоптанной в грязь сандалии, и, рассыхаясь, сходили на нет у входа в беседку.
Диана зажмурилась, закатила глаза так, словно хотела увидеть собственный мозг.
– Ну, хватит, – сказал Хирург.
Она открыла глаза.
– Ну уж нет. Извините! И имейте в виду: я знаю, что вы не тот, за кого себя выдаете!
Хирург удивленно, как на собаку, заговорившую человеческим голосом, посмотрел на нее.
– А за кого я себя выдаю?
– Уходите, – спохватилась она.
Он махнул рукой и молча вышел из беседки. Диана поглядела по сторонам, как бы говоря кому-то про себя: довольно. Однако ничего не изменилось. Испачканная по уши в грязи, отчего напоминала сама себе статую, она сидела в детской беседке, а недалеко, за сетчатым забором, начиналась улица – слава богу, еще было рано, и прохожих пока не видать. Встав, она кое-как отряхнулась и, с отвращением чувствуя, как сухая грязь отстает от кожи, сыпется на ходу, пошла к дому. Босыми ногами она ступала по мокрой, усеянной каменной крошкой земле, как по углям. На аллее, вытерев ступни об асфальт, она взглянула на улицу и замерла. Развороченная калитка держалась на одной петле, а рядом, точно тень, темнела круглая, как бы давленая выбоина в тротуаре. Пара бабочек вилась над пробитым почтовым ящиком. Попятившись, Диана хотела зачем-то звать Хирурга, как вскрикнула от боли, сразу заставившей ее забыть и про калитку, и вообще про все, – осколок стекла воткнулся в подушку