– Что же это, я поверить не могу, среди бела дня! – кипятился Стас. Было отчего. Подобной наглости не ожидали. Порубежников спасло то, что нападение началось как раз в пересменок, – бодрствовали сразу две смены, а третья еще не успела устроиться на отдых. И, конечно, то, что на ногах был Старшой, который успел буквально выдернуть из спальни жену и закинуть в подвал. Три минуты спустя в окно их домика влетела граната.
Нападавшим удалось выбить подогнанным древним грузовиком ворота и на несколько минут занять двор штаба.
– Они знали, точно знали, где у нас что! Прицельно били по окнам связистов, по оружейке, по моим окнам! – монотонно хлопал могучей ладонью по столешнице Старшой. Доски прогибались, стол поскрипывал.
Долго боевики не продержались. Порубежники быстро перегруппировались и ударили так, что нападавшие откатились, а в тыл им врезались подоспевшие патрули, которые окончательно рассеяли боевиков по близлежащим переулкам.
– Похоже, для них главное было шороху навести, – успокоившись, сказал Старшой. – А еще – обрубить нам связь. Видимо, кровь из носу нужно было похоронить сообщение, которое мне доставили незадолго до нападения.
– Что за сообщение? – внимательно посмотрел на Старшого Стас.
Старшой колебался – оно и понятно, служба. Но махнул рукой и рассказал.
Друзья слушали молча, только Иван разок присвистнул в своей раздражающей манере.
– Разговор свой с Шаманом помнишь? – повернулся к другу Стас. – Вот, похоже, и еще один подарочек они подобрали.
Теперь уже Старшой вопросительно смотрел на друзей. Пришлось Ивану рассказывать.
Разговор затягивался.
В дверь стучали, адъютант уже в голос орал, что Старшой занят, потерпите же вы! Дверь тихонько затрещала – похоже, бедолагу к ней крепко прижали, задушенным голосом он сипел, что пущать не велено.
Старшой крякнул, подошел к двери, распахнул, коротко рявкнул.
Закрыл дверь, вернулся и снова сел за стол.
Иван закончил рассказ.
– Так, подытожим, – Старшой забарабанил пальцами по столу. – Судя по тому, что в Москве творится, да и по сообщению из Ярославля, противник у нас мощный, и он перешел к активным действиям. Самое поганое, что у него есть пособники в самых верхах.
В дверь застучали. Колотили мерно и настойчиво.
Старшой снова прошел через комнату. На пороге выслушал гонца, молча кивнул, потом бросил кому-то:
– Дай мне еще десять минут.
И в который раз запер дверь.
– Пока мы с вами отбивались, был взрыв и пожар в здании полиции. Да, в главном, – предупредил он вопрос Ивана, – погибло два человека, угадайте, что выгорело?
– Что тут гадать, архив и выгорел, – пожал плечами Стас.
Старшой отрицательно мотнул головой:
– Не-а. Кабинеты групп, которые занимаются Говоруном и убийством Загорцева. Вот прямо сейчас доложили. Разумеется, полиция на ушах, просит подмоги.
– Старшой, ты ж понимаешь, что это значит? У нас не просто крот, а целая стая, – выпалил Стас.
– Понимаю, Стас, понимаю, – похлопал его по плечу Старшой, – потому и рассказываю все как на духу. Решим так: вы занимайтесь тем, чем должны. Чем именно, даже спрашивать не буду, чтоб из меня не вынули, случись беда. Связь держим через Федула, я ему сейчас все объясню. Похоже, кроме вас верить можно инокам Особого приказа, во всяком случае пока. Они мне про Ярославль весточку отправили. Если что узнаете, сообщайте, будем вместе думать, что делать.
И, выглянув в коридор, рявкнул:
– Федул! Бегом ко мне!
Вошедший порубежник не успел даже рот открыть, увидев Стаса.
– Потом пообнимаетесь! Сейчас проводишь его в мою личную каптерку, понял? Пусть берут, что надо. Одежку потеплее да поудобнее выдай, а то им на улицу не выйти. Всё, други, бывайте.
Старшой открыл неприметную дверь, что притаилась между шкафами, и друзья двинулись вниз по узкой лестнице вслед за Федулом – снаряжаться.
Старшой не обманул – снарядили их так, что можно было отправиться и в хороший трактир, и в засаду посреди заснеженного леса или, что вернее, среди ночных засыпанных снегом домов.
В Управление попасть не удалось – их завернули хмурые уставшие городовые, даже разговаривать не стали. Смотрели с подозрением, и друзья решили не настаивать. Хотя порасспрашивать Необъятного очень хотелось.
За одну ночь праздничный город с гирляндами через улицы, с подъездами, украшенными еловыми ветками и разноцветными шарами, с разрисованными окнами домов превратился в хмурого затаившегося перепуганного зверя, готового исторгнуть из себя вереницу убегающих людей с наспех собранным скарбом или взвиться, готовясь к схватке не на жизнь, а на смерть.
Окна занавешены, у подъездов толкутся вооруженные мужики, у домов побогаче – дворники, а то и охранники. Лавки открыты, но в них пусто, лишь скучают за прилавками приказчики, даже на тротуар не выходят – нечем заманивать прохожих. Ходят настороженные нервные патрули, готовые заломить руки любому, кто не так глянет.
С горя решили заглянуть в любимый трактир Необъятного и неожиданно обнаружили его там. С перевязанной кистью, взъерошенного и красноглазого.
Следак обрадовался, облапил по очереди Стаса и Ивана.
Достаточно было сказать: «Ну что?» – и его прорвало.
Семен нервничал, от этого ел еще больше, хватал толстыми проворными пальцами гордость трактира – крохотные подкопченные сосиски, макал их в сладкую горчицу, запихивал в рот, шипел, обжегшись, запивал холодным темным пивом и говорил не останавливаясь.
Друзья не перебивали. Сема был следователем опытным, толковым, но в такой переделке оказался первый раз. До сего дня его подследственными все больше были тихие аферисты, хитровыделанные купчики и прочая чистая и спокойная публика.
Вчера же пришлось вытаскивать из огня папки с оперативными делами, бежать к выходу; обливаясь потом от жары и ужаса, слушать, как трещат и рушатся перекрытия.
Впрочем, при всем нервическом чавканье и прихлебывании говорил Необъятный толково.
– А самый цимес знаешь в чем, – он уставил желтую от горчицы сосиску на Стаса, – незадолго до пожара я видел на этаже парней Хацкого. Они вечно парочкой ходят, голуби сизые. Оно, конечно, могли и по делам заходить, но ни хрена я в такие совпадения не верю.
– А как их зовут, не знаешь? – поинтересовался Иван.
Семен задумался…
– У одного вроде фамилия Трегубов, а вот второго не помню, хоть убей. Описать могу.
И он описал. Коротко, ярко, точно.
Друзья переглянулись. Да, это были именно те люди Хацкого, которых они видели возле дома купца и потом, когда те брали стрелка. В совпадения оба давно перестали верить. Да и, в принципе, мало кто из знающих людей верил в такую ненадежную штуку, как совпадения. Сколько раз каждый из них имел возможность убедиться, что за каждым странным событием, которое обычные люди привыкли списывать на случайность, прячется причудливая цепочка взаимосвязей, нити которых тянутся в другие миры и реальности. Потяни за эти нити, и можно вытянуть такое, что в страшном сне не привидится.
– Скажи-ка, дружище, где обретается эта славная команда майора Хацкого? – спросил Стас.
Необъятный не просто сказал. Он еще и нарисовал план на салфетке.
Стас хлопнул полицейского по плечу:
– Спасибо, друже. За нами должок. И если что…
– Я вас не видел, сам понимаю.
И друзья оставили Необъятного в компании сосисок с горчицей.
Судя по описанию, команда майора обитала в северной части Москвы, занимала небольшой особнячок в глубине двора. Это значило, что попасть туда нереально, подходить близко – тоже не лучший вариант, здание наверняка прикрыто в тонком мире, а про обычную охрану и говорить нечего. И все же других вариантов не было.
– Ладно, вспомним старые денечки. – Стас поправил лямку вещмешка. – Посмотрим на местности, что можно сделать.
– Может, попросить у Старшого помощи?
Стас подумал, потом мотнул головой:
– Нет. Не стоит его в это втягивать. Нам надо, чтоб он со всех сторон чистый был, если его помощь всерьез потребуется.
Глава 11Неудобные вопросы
Майор Хацкий тяжело откашлялся – на платке снова остались темные пятна – и с досадой швырнул испятнанный комок в корзину для бумаг. Откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Снова эта мерзкая испарина: холодная, липкая; как только она выступает, слабеют ноги, а руки начинает мерзко покалывать. Надо бы отлежаться, но – когда? И не поможет, уже не поможет.
Мысли снова и снова шли по заезженному кругу. Уже не поможет. Этот кашель, черная мокрота, липкий пот, все это он уже видел. Крепкий мужик лет сорока, которого они взяли на тропе к гнезду «черных вдов», продержался в камере рядом с Гостем два месяца. К концу второго – дышал с хрипом, жалобно смотрел на Хацкого, когда тот приходил посмотреть, умирал тяжело.
«Но Гость обещал, что у меня все это закончится, как только он воплотится полностью, – снова и снова успокаивал себя Хацкий. – Он же сам показал мне, что может творить. Надо дотерпеть, дотянуть, и тогда чертов кашель я даже вспоминать не буду. И потом, сидят же эти чокнутые, совсем рядом с Гостем сидят, и ничего», – он вспомнил мрачную комнату, свечу на сколоченном из досок столе и бессмысленно глядящих в темноту людей, от затылков которых уходили вверх, во тьму, прозрачные трубки с клубящимся внутри туманом неопределенно-мерзкого цвета.
Майор так и не смог до конца понять, что именно делает эта машина, частью которой стали люди. Гость передал ее кому-то из Собирателей очень давно, когда сам он мог коснуться нашего мира лишь краем, лишь силой мысли, и то не везде. Лишь на межах, там, где ветви Яви сплелись и проникли друг в друга, кто-то мог услышать мысленный шепот Гостя. Но Гость был настойчив, и нашелся тот, кто услышал и понял.
Кто именно, майор не знал, да и не важно это было сейчас. Хватало других забот.
Хацкий успокаивался и с удовлетворением замечал, как перестали дрожать руки, выровнялось дыхание.