Внутри ограды появилось движение. Что-то рождалось, готовилось проявиться.
Раздвигаясь, зазвенел лед, и появились они – те, кто пришли вместе с Гостем, его свита, охрана и стража.
Смерч ринулся вниз, к чаше.
Позади хрипели, возились, вскрикивали умирающие, но для Стаса было главным то, что Федул прорвался вместе с ним и встал позади, перегородив проход.
Они стояли возле тяжелой дубовой двери, за которой скрылись двое сбежавших врагов. Она была покрыта обережными знаками – незнакомыми, похожими на следы лесных пауков по осени. Конечно, сейчас защитников этого мира ждут по ту сторону.
Хреново.
Дверь чуть слышно загудела, по темному дереву пополз морозный узор – неправильный, незнакомый, не бывает такого узора от доброго зимнего морозца.
Якут отодвинул вставших перед дверью, крепко уперся ладонями в широкие плашки и запел.
Белые ветви мороза застыли, потекли-закапали сероватой, дурно пахнущей водой, знаки проступили яснее – и пропали.
Стас и Владимир, не сговариваясь, обнялись и с разгону впечатались в дверь.
Та неожиданно легко подалась, осыпалась трухой, и они, как были, в сцепке, вкатились в полный теней и оранжевых сполохов подземный зал.
Глава 16Чаша
В самом центре чуть поднимающегося над полом круглого постамента из темно-зеленого, похожего на малахит камня стояло простое деревянное кресло.
Удобное, даже уютное, такому бы у окошка стоять, чтоб сидеть да посматривать на сугробы за окном с чашкой крепкого горячего чая в руках.
Только сидевшая в кресле маленькая девочка в грязном синем платье тяжело дышала, мотала головой, пытаясь отбросить со лба слипшиеся от пота прядки светлых, висящих сосульками волос.
Гладкий каменный пол плавно поднимался, изогнутые стены уходили вверх и там сходились лепестками великанского злого тюльпана.
Этого зала просто не могло здесь быть, но он был и с каждой секундой проявлялся все отчетливей.
Впрочем, секунда – это очень, очень долго. Невыносимо долго, когда на тебя обрушивается тяжелый изогнутый клинок, а из теней выходит человек в черной шинели с серебристыми пуговицами, и с рук его течет стужа.
Стас с трудом отбил удар, отскочил, уклонился от длинного выпада.
Закрутилась схватка, запела сталь, затрещал колдовской мороз, но над всеми звуками плыло, поглощая их, высокое, незаметное поначалу гудение, исходившее из верхушки зала-цветка.
В тонких мирах время течет не так, как в Яви. Это первое, что узнает тот, кто может там бывать. Прежде всего, надо осознавать себя и там, и здесь, и уметь находиться сразу в двух временных потоках.
Самое странное, страшное и чудесное – время тонких миров может менять скорость.
Иногда оно растягивается, и тогда там проходят заполненные событиями часы, а то и дни, а в Яви – и мгновение не ушло туда, куда они уходят. А иногда – наоборот, время в Яви превращается в вязкую золотистую смолу, и проходят года, а там, в этом странно-чудесном где-то, которое даже знающие называют тонкими мирами, поскольку не посвящены в тайну подлинного названия, великое мудрое существо лишь едва заметно повернуло голову.
Иван видел зал, заполненный колдовскими тенями, видел то, что скрывают эти тени, которые становились для него полупрозрачными сероватыми полотнищами, и позволял своему телу двигаться так, как оно считало нужным. Он был совершенно уверен, что Стас всегда будет там, где это потребуется, он защитит и прикроет. Прикроет, даже если умрет.
Гудела вздымающаяся к небесам Многомирья колдовская чаша, хобот вихря погрузился в нее почти полностью, он вращался, обегал дно и стены чаши, что-то нащупывая, готовый ринуться вниз, воплотиться в Яви и навсегда изменить ее.
Слуги вихря стояли, воздев длинные, нечеловечески гибкие руки, и пели. Обрывки ткани, трепещущие на колдовском ветру, окутывали тела цвета грязного снега, запрокинутые головы с раскрытыми провалами ртов безглазо смотрели в закрытые черными тучами небеса. Они пришли, чтобы засвидетельствовать воплощение своего Господина.
Лис, Медведь и Сова рванулись к чаше.
Лис ударился лапами в грудь одного из существ и отлетел.
Существо даже не шелохнулось, оно просто не заметило нападения.
Лис рассерженно тявкнул, Иван запел Песню Небесной Битвы, и Медведь с Совой врезались в стену слуг.
Иван пел, наполняя духов-союзников своей силой, и Медведь рос, наливался темным свечением, его рев сотрясал призрачную почву, и вихрь дрожал, все не мог нащупать ту единственную точку, которая связала бы его с Явью воплощения.
Песня-приветствие слуг тоже крепла, сливаясь с воем вихря, превращаясь в глубокое басовитое гудение, от которого мир начинал дрожать и мутнеть.
Там, глубоко в стылой толще морозного тумана, зашевелились высокие длинные тени, и, перешагивая через головы слуг, навстречу вязальщикам вышли огромные четырехрукие существа. Их головы венчали острые изогнутые рога, лица их были прекрасны и равнодушны, ноги ступали тяжело и уверенно.
В руках они сжимали оружие причудливых нечеловеческих форм.
«Девять Приближенных», – шепнул кто-то в голове Ивана.
Неуловимым движением один из Девятерых вспорол крыло спикировавшей на него Сове, и птица, жалобно закричав, исчезла в синем пламени. Воспользовавшись заминкой, на великана навалился Медведь, но тут же отскочил, мотая оскаленной косматой башкой.
Девятеро двинулись вперед, раскидывая духов-союзников.
От их поступи дрожала твердь миров, качались ветви Мирового Древа и содрогались планеты.
Иван почувствовал рядом чье-то присутствие.
Якут. Он стоял рядом, такой же насмешливо-невозмутимый, как всегда, в распахнутом пиджаке. Руки засунул в карманы и с любопытством наблюдал за приближающимися великанами.
Из-за переливающегося синими волнами дальнего холма показался человек. Иван узнал Григория, инока-ведуна. Грозного, не ведающего пощады воина.
Григорий вскинул руки, и за его спиной возникло войско. Сомкнув щиты, воины слаженно двинулись на врага. Их не смущало, что по сравнению с Девятерыми они выглядели карликами, не страшили грозные взмахи изогнутых клинков, каждый из которых находил свою жертву. Они были неудержимы и полны древней силы. Они врезались в ближайшего из Девятерых, и гигант зашатался.
Оступился.
Упал.
Исчез.
Ивана отшвырнуло к стене.
Стас принял на лезвие топора вражеский клинок, увел в сторону, присел, воткнул топор в ступню нападавшего. Отлетел носок добротного сапога, человек зашелся криком, упал, пытаясь дотянуться до искалеченной ноги, и Стас отрубил ему голову.
На несколько неимоверно долгих мгновений Иван целиком сосредоточил внимание на Яви.
В черных плавающих тенях кто-то находится.
Двое у кресла, в котором сидит девочка. Выпевают слова, не предназначенные для человеческого горла, головы трясутся, глаза закатились, видны синеватые белки, которые начинает заливать чернота.
Из теней проглядывает человек в черном, от его ног расползается лютая стужа. Один из успевших проскочить в зал порубежников неосторожно ступает в нее и кричит от жгучей боли. Нога до колена превращается в замороженное бревно, парень дергается, замерзшая плоть со звоном разлетается на куски.
Неужели прошло всего несколько мгновений?
Владимир закрывает своего напарника, отбивая удар майора Хацкого, появившегося из ниоткуда. Лицо майора искажает досадливая гримаса, рот запятнан кровью, дышит он тяжело, но движения быстры и точны. Он полностью подчинил свое тело разуму, и сейчас этот разум приказывает одно – убивать всех, кто встанет у него на пути.
Что-то невероятно быстрое бросается к Якуту, Ниула врезается во врага, и они вдвоем катятся по полу, пока клубок не распадается на два тела. Одежда девушки исполосована, мочка уха висит на тонком лоскуте кожи. Улыбаясь, Ниула шлепает ладонью по шее, отбрасывает кровавый комочек, как надоедливую муху.
Перед ней стоит тварь, очертания которой гротескно напоминают человека. Длинные тонкие конечности разведены в стороны, от запястий до плеч они покрыты присосками, похожими на нежные детские ротики, но с тонкими, острыми зубами.
Тварь приседает на задние лапы. Над головой, похожей на голову кобры с раздувшимся капюшоном, подрагивает тонкий, ребристый хвост.
Моргра готовится атаковать.
Прошел миг.
Или вечность.
Стас оттолкнул плечом противника, пригнулся, готовый выбросить руку с топором. Враг будет ждать рубящего удара, а он ударит верхней остро заточенной частью лезвия. Но хромая нога онемела и подломилась. Колено тяжело ударилось в пол, Хромой попытался оттолкнуться рукой с топором, откатиться в сторону и понял, что уже не успеет. Краем глаза видел, как пошел вниз изогнутый клинок сабли, успел вдохнуть густой, пахнущий кровью, потом и прелой шерстью воздух.
Заорав от натуги, чувствуя, как трещит позвоночник, развернулся, упал спиной на пол. Сабельный удар пришелся поперек груди, вышиб воздух из легких. Выручили нагрудник и тяжелый толстый полушубок, который он не стал скидывать перед боем, как другие.
Не глядя, наотмашь, рубанул перед собой. Лезвие глубоко вошло в ногу наемника. С усилием выдернул топор, перекатился, уходя от нового удара, и встал в полный рост.
Наемник выглядел обессиленным, волочил ногу, лицо уже заливала сероватая бледность.
Стас нехорошо усмехнулся, перекинул топор с руки на руку и пошел в атаку. Не мудрил – рубил слева, справа, не давая противнику опомниться. Снова ударил сверху наискосок, чуть задержал удар и, увидев, что наемник замешкался, вогнал лезвие длинным выпадом ему под мышку. Выдернул, рубанул, раскраивая череп, и окинул взглядом зал.
Схватка кипела повсюду.
Ниула и неземная тварь «танцевали», пытаясь достать друг друга смертельно изящными выпадами. Федул и инок Владимир встали спиной к спине, прикрывая вязальщика Особого приказа. Григорий шептал, плел пальцами незаметные узоры и внимательно смотрел куда-то в танцующие тени, из которых выстреливали языки тьмы – они пытались дотянуться хоть до кого-нибудь из маленького отряда.