— Как «служил»? — перебил Русановский.
— Обыкновенно — служил: ни в передовиках, ни в отстающих не значился, — не понял вопроса старшина.
— Да не о том я. Сейчас этот Елькин где?
— А, — понимающе закивал Курцевич, — демобилизовался прошлой осенью и уехал в Челябинск.
— Может, друзья у него остались в роте?
— Да кто с таким букой водиться-то станет? Нынешний солдат на дыре дыру вертит, дай только волю, а тот, говорю, тихоня. Хотя постой, был у него земляк, по второму году, такой же, — старшина махнул рукой, — разве что стоя не спал. Только вот и Болтова этого, Володьки, нет в роте, в дисбат угодил за дорожное происшествие еще в прошлом году.
— Надо будет, и Болтова найдем, — Русановский протянул старшине руку.
— Занятно, — выслушал инспектора Исайкин. — И больше там у Пестеревых его никто не видел? Занятно, — повторил он еще раз и добавил: — А если совпадение? И честный человек этот Елькин?
— Честь его не пострадает. Я ведь как бы от Болтова, с которым вместе отбывали срок. Рекомендован, мол, к тебе обратиться за помощью. Ну а потом, как водится, о женщинах. И со ссылкой на Болтова упомяну про Пестереву…
— Согласен в принципе, — кивнул Андрей Иванович, — только надо посидеть, потолковать, примериться к тем ролям, которые тебе придется сыграть при встрече с Елькиным. Все надо предусмотреть, чтобы и дело сделать, и людей не обидеть.
Легенду разрабатывали тщательно, совместно с оперативными работниками учреждения, где отбывал наказание Болтов. Русановский познакомился с его личным делом. Парень не нарушал режим, писал родителям, знакомой девушке, Елькину реденько, и, чтобы не возбуждать раньше времени его подозрительность, Леонид отказался от встречи с ним.
— Со стороны переписки безопасность гарантируем, — заверил офицер. — Только вот ведь какая закавыка. Не исключено, что Елькин попросит вещественных доказательств пребывания вместе с Болтовым, так сказать, верительных грамот. А у вас, кроме справки об освобождении, ничего нет. — Открыв нижнее отделение сейфа, майор достал оригинальную вещицу: складень, наборная ручка которого изображала изящную женскую ножку. — Возьмите на всякий случай: местное производство, — протянул он нож, нажав на кнопку, вмонтированную в рукоятку. Пружина моментально вытолкнула клинок. — Эффектно?
— Фирма «Маде ин оттеда», — улыбнулся инспектор. — Спасибо!
Челябинск встретил Леонида нестерпимой жарой. Но отсиживаться в гостинице или в кафе с прохладительными напитками и кондиционированным воздухом было некогда. Перепроверив через адресное бюро место жительства Елькина, Русановский помчался в общежитие на другой конец города. Первая неудача: Елькин исчез неизвестно куда.
— Во всяком случае, — пояснила заведующая, — здесь он около месяца совсем не ночует. Возможно, женился и живет у жены или на частной без прописки. Знаете ведь, как это делается.
Русановский, к сожалению, знал. И если все действительно так, как говорит заведующая, то разыскать Елькина будет непросто. Домовладельцы пуще глаза берегут подпольных квартирантов. И потребуется не один день, чтобы с помощью участковых инспекторов, дружинников, членов комсомольских оперативных отрядов выяснить, где в огромном городе может находиться некий Елькин.
— А где он работает или работал?
— В автоколонне, шофером, — перелистывая домовую книгу, ответила заведующая. — Но это было два года назад, когда он еще прописывался к нам.
Расстегнув рубашку еще на одну пуговицу, забросив за спину до чертиков надоевший пиджак, побрел Леонид по раскаленному асфальту. Солнце палило нещадно. Теплая газированная вода не утоляла жажды. После мороженого пить хотелось еще сильнее. Но все это казалось Русановскому мелочью по сравнению с тем, что испытывал он из-за обуви. В самый неподходящий момент напрочь отклеилась подошва у левой туфли. Шлепает по асфальту — ну, хоть шнурочками подвязывай. Оглядываясь, улыбками провожают незадачливого пешехода прохожие.
Выручили парни из Челябинского угрозыска. Правда, обувь была еще та — кеды сорок второго, но все же лучше, чем с оторванными подошвами.
— Действуй, сыщик. Эти вездеходы как раз для твоей работы. Ско-ро-ход, — торжественно произнес Валентин, протягивая Леониду кеды. — А вот ответ на наш запрос. Держи.
«Шофер третьего класса Елькин Н. П., — читал Русановский, — действительно работает в автопредприятии. В настоящее время находится на излечении в больнице после аварии». Значит, все же здесь он! Теперь ноги в руки и…
— Э, дорогой. Обувь не бережешь, — подковырнул его Османов. — Надо пользоваться современными средствами связи.
— Вот черт, так ждал этого сообщения, что забыл обо всем и готов бежать туда…
— Даже босиком, — вставил Османов.
Ребята дружно грохнули, но Русановский, не обращая на них внимания, уже вращал диск телефона.
Звонить пришлось долго. После четвертого, а то и пятого объяснения дежурный врач травматологического отделения, даже не выслушав инспектора до конца, сказал, что Елькин выписан из больницы для продолжения лечения на дому.
— Думал — конец, а выходит — только начало, — вздохнул Леонид, положив трубку на рычаг. — Переведен на домашний режим. Отдыхает где-то, может, на бережку сидит с удочкой или под яблонькой чаи распивает и знать не знает, что ищут его до потери подметок.
Кеды и впрямь оказались скороходами. За какие-то два дня Русановский обошел чуть не полгорода. Разыскал с десяток подруг Елькина, друзей по выпивке и просто знакомых. Картина вырисовывалась неприглядная. Парень был безалаберный, пил, заводил сомнительные знакомства, прогуливал на работе и, в довершение ко всему, совершив аварию, серьезно покалечился. Мог такой человек совершить преступление? То, на болоте?
Гадания на кофейной гуще не модны в уголовном розыске. Факты нужны. Они все скажут. Их он и отыскивал.
Фаина Колобова, розовощекая плотная женщина, родная тетка Елькина по матери, допивала третью чашку чая, когда в ворота осторожно постучали. Гремя цепью, залаял бросившийся к двери пес. «Кого это бог послал на ночь глядя?» — подумала хозяйка и вышла в сени. На улице было еще достаточно светло, и она разглядела в подворотне белые кеды.
— Кто тут?
— А ты отвори дверь-то — увидишь.
— Много вас шляется, — недовольно заворчала женщина, подходя к воротам и сдерживая собаку.
— Николая бы мне повидать, Елькина, — переступил порог Русановский. — Сослуживец я его, проездом… вот и решил зайти. Дружками все ж были. Поклон ему привез от зазнобы.
— Поклон? — Колобова критически осмотрела пришельца. — Ну, проходи в избу, — миролюбиво проговорила она, запирая ворота.
Пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, Леонид протиснулся в дверь и, пройдя просторные сени, вошел в дом. Опрятная, аккуратно заправленная кровать с кружевными подзорами и накидушками, старинной работы посудный шкаф, стулья с высокими спинками и домотканые половики создавали какой-то особенный деревенский уют. И Русановскому показалось, что он в гостях у своей бабки и сейчас она, сухонькая и сгорбленная, выйдет из кухни и скажет: «Самовар, что ль, ставить, Ленушко?» Леонид непроизвольно посмотрел в сторону печи. Оттуда поднимались сизые струйки табачного дыма. «Елькин», — ударила в голову кровь, и почему-то защемило в груди: неужели нашел? Русановский кашлянул и спокойно посмотрел на хозяйку. А она, подперев голову руками и прищурив глаза, уставилась на незваного гостя: выкладывай, мол, с чем пришел.
— Николая бы повидать, — снова повторил Русановский, скосив глаза в кухню. Там было по-прежнему спокойно. В наступившей на мгновение тишине зашуршали перелистываемые страницы книги: кто-то читал.
— Служили мы вместе, — уже увереннее и изменив первоначальный замысел, заговорил он. — Земляки, значит. А потом переписывались. Болтов моя фамилия. Может, слыхали — Вовка Болтов. Так вот, Николай приглашал. Тетка, мол, как своего встретит. И крыша первое время будет, и харч.
— Ишь какой распорядитель выискался! — Женщина всплеснула руками. — Сам жил — ни копейки не платил, да еще и дружка сюда же. Хватит. Есть у меня постоялец, — кивнула она за печку, — вполне справный человек. А Колька, бес, ногу поломал в аварии. В деревню уехал, на поправку.
— Жаль, — сокрушенно вздохнул Русановский и потрогал нагрудный карман. — А я ему письмишко привез от девчонки. Любовь, говорит, промеж них была.
— Знаю я про то, — отмякла вдруг тетка Феня, — писал. Первое-то время хотел там остаться, я отговорила: здесь, мол, мало девок-то, что ли? Унялся. А может, и зря я тогда вмешалась. — Она встала и, опершись о лавку, достала с божницы какую-то бумажку. Развернув ее, она вынула конверт и протянула Русановскому:
— Адрес это. Сам поедешь или почтой пошлешь письмо-то? Ну да дело твое. Может, и наладится у них. А то дурит Колька несусветно, пьет, хулиганит. Думаю, через нее, через любовь эту.
Поблагодарив и слегка посетовав на судьбу за то, что она не свела его с Николаем, Русановский распрощался. Шагая по темным улицам городской окраины, он воспроизводил в памяти весь разговор с теткой Феней. Чувствовалось, что она искренне волновалась за парня и хотела, чтоб он зажил наконец по-настоящему. А может быть, все это искусная игра? Русановский, работая в уголовном розыске, приучил себя верить фактам, а не ощущениям. Теперь же встреча с Елькиным была делом времени: адрес лежал в кармане.
А жизнь в районном отделе внутренних дел шла своим чередом. С утра до позднего вечера к крыльцу то и дело подъезжали милицейские машины, хлопали двери кабинетов, раздавались нетерпеливые телефонные звонки в дежурную часть и пулеметные очереди пишущих машинок.
Начальник отделения уголовного розыска Святослав Иванович Юшаков продолжал расспрашивать знакомых Пестеревой по месту жительства. Многие утверждали, что в последнее время Татьяна дружила с Сергеем Дориным. Не тот ли это Сергей Д., о котором упоминала в своем дневнике Таня? Стали выяснять. Оказалось, парень уехал из Свердловска примерно в то же время, когда исчезла Пестерева. «Что это? Совпадение или… Или он совершил преступление и скрылся, заметая следы?» — рассуждал Святослав Иванович. Этими мыслями он пришел поделиться с Исайкиным.