Повела она по направлению к горнозаводскому поселку.
Дошли до улицы Тагильской. С полкилометра прошли. А тут как раз ручей, мостик переброшен небольшой. Она под мост. Глядим, там ящики-то свалены, все кучкой лежат.
Со мной было два оперуполномоченных. Оба молодые. Я посоветовался с ними: продолжать проработку следа или засаду делать. За ящиками придут — мы и сцапаем голубчиков.
Не успели договориться, глядь, трое идут. Один — под мост. Я выскакиваю навстречу с собакой, даю выстрел. Они все трое бежать. Я пускаю собаку на задержание. «Фас!»
Джильда выбежала на взлобок, они все трое выстрелили. Ранили ее. Слышу, завизжала. Я еще: «Фас!» Она еще бросилась. Снова выстрелили. Упала. Они бежать. Я — к ней.
Оплошали оперуполномоченные. Говорю: молодые были. Когда я выбежал, им надо было за мной, а они остались около ящиков. Недоработка получилась. Жулики убежали, собаку ранили.
Я еще раз выстрелил, им вдогонку. А потом заело патрон. Позднее выяснилось, что попал одному в протезную руку. Инвалид он был, с искусственной рукой. А я еще подумал, что не должен промахнуться! Их задержали через полтора года, на другом «деле», тогда все и стало известно до точности.
Подбежал я к Джильде. А она лежит, голубушка. Голову подняла и опять опустила. Осветил фонарем, вижу, кровь. Вся в крови, и лужа подтекла. Встать не может. Взял я ее на руки, отвез на машине в больницу на улице Белинского. Тороплю: скорей, скорей! Врача с постели подняли. Вот не думал я тогда, что в последний раз иду с нею на задание…
Только тут дошло до ума: жизнь она мне спасла, а своей лишилась. Как они начали стрелять, она их атаковала; не будь ее, пули в меня бы попали. У нее было горло перебито. Другая пуля прошла насквозь, как иголка. Посмотрели под рентгеном, хотели делать операцию. А уже поздно. Не дожила…
Когда я ее привез, на столе лежала, как мертвая. Пойду — она переворачивается. Раз упала. Вот ведь какая привязчивая. Ты скажи, до самой последней минуты меня не выпускала из виду, до последней крайности. Сколько мы с нею вместе опасностей пережили, не сосчитать. Где еще такого друга возьмешь?
Вздохнула в последний раз — и прощай…
Долго я около нее стоял. На коленки встал, ухом приложился, еще теплая была, послушал: нет, не дышит…
Вышел я из больницы — ни людей, ни света не вижу. Реву, как маленький. Скрывать не буду. Иду, а слезы в три ручья, не могу унять. Люди на меня глядят, что, думают, такое случилось у мужика? В опасные минуты не дрейфил, а тут…
А все оперуполномоченные виноваты. Сплоховали. Не растеряйся они — и жуликов сразу бы поймали, и Джильда была бы жива.
Оплошал, расплата — жизнь. Если не твоя, так друга.
Такая работа.
ДВОЕ С ОБРЕЗАМИ. Как-то весной, под вечер, еще светло было, директор магазина сообщает: вооруженное нападение на кассира. Бакалейный магазин на улице 8 Марта, 95.
Выехали. Кассир, женщина лет тридцати, ранена в руку. Деньги не взяты. Народу много было. Помешали. Говорит: двое подошли к кассе, наставили обрезы — деньги давай. Она шум подняла, они раз выстрелили и наутек. Побежали в город.
У меня тогда Пальма была. Черная как уголь. Тоже работала хорошо. Тоже спокойная, уравновешенная, исполнительная. Джильду напоминала, хотя характеры разные. Сколько я собак знаю — все разные, хотя одна на другую похожи.
Прошли мы с нею квартал. Вышли на улицу Белинского, к троллейбусной остановке. Обрыв следа…
Люди видели: бежали двое в нетрезвом виде. Добежали до остановки, сели, уехали.
Приехали мы в управление милиции. Через пять минут звонок: снова нападение на кассира, теперь на улице Бажова. Деньги опять не взяли, только угрожали. Сильно пьяные.
Мы с Пальмой туда. Пока в этом магазине разговаривали, подъехал таксист, говорит: «На улице Шевченко двое с обрезами, в сильном опьянении, стреляли в женщину с водой. Она с ведрами шла. Правда, не попали».
Мы в машину и туда. Доезжаем до улицы Шевченко, заворачиваем. Смотрим, двое с обрезами идут. Все еще тут, безобразничают, людей пугают. Мне начальник скомандовал:
— Панов!
Я уж знаю. Раз «Панов», значит, «действуй!».
Выпрыгнул, машина еще остановиться не успела. Собаке: «Фас!» Им кричу: «Стрелять буду!» Они остановились.
Патроны были еще, штуки по две, по три. Свободно могли убить. А как увидели собаку, оцепенели. Хоть сильно пьяные.
Тут наши подскочили. Одного собака держит, другого — они. Не убежишь. Постреляли — хватит.
Вот и вся история.
НА ВОРЕ ШАПКА ГОРИТ. А тут дело было в овощесовхозе на Гореловском кордоне… Слыхали про такой? Бригадир жалуется директору: как ни придут рабочие на работу, опять огурцов недосчитываются. Подозрение на сторожа. Больше некому. Но у него ничего, никаких улик.
Решили применить собаку.
А что она искать будет? Доказательств никаких. Огурцы как огурцы, на грядке все одинаковые. Росписи он на них не оставил.
Утром, часов в десять, я приехал с Пальмой. Обследовали. С чего начинать — неизвестно…
Сторож лет пятидесяти, с бородой. Сытый такой. Глядит в глаза, не сморгнет. Ему что. Не пойман — не вор. А поди поймай. Никаких признаков. Ухватиться не за что.
Рабочие все тоже глядят, работу побросали. Интересно: ходит милиционер с собакой. Зрелище.
Вот, понимаешь, история. Осрамиться неохота.
Решил опять способом доводки.
При обследовании я нашел люк, через который можно проникнуть в теплицу, минуя дверь. Около люка — следы ног. Дай, думаю, применю выборку. Есть такой прием. Поставил всех в шеренгу. Сторожа тоже. Его или не его следы?.. Попытка не пытка!
Пальме говорю:
— Ищи!
Нарочно громко сказал, авторитетно.
Она стала всех по очереди нюхать. Сторож стоит и, вижу, вроде бы в лице начал меняться. Рот то закроет, то откроет, как чебак. Глаза выпучил. А я виду не подаю.
Только она до него дошла, потянулась, чтоб ему живот понюхать, он вдруг как заорет:
— Как она могла знать, что я сюда огурцы-то ложил?!
Не выдержал, стало быть. Бородой трясет. После рассказал все, как было. «Пока дежурю, приготовлю к утру: сорву — и на базар. Работаю через день, мне хватало».
Никогда не терялся. А тут растерялся. Все-таки совесть-то нечиста, свербит. Одним видом его собака допекла.
САМОЕ БЫСТРОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ. Звонит в управление женщина:
— У меня соседка была, пропали часы. Нельзя ли собачку вызвать? Я уверена, что это она взяла, соседка, больше некому…
Я как раз трубку взял. Говорю:
— Пожалуйста.
Записал адрес. Не успел собраться, снова звонок. Она же:
— Прошу извинить: соседка услышала, что я вызываю собаку, часы принесла…
ПОПУТНОЕ ДЕЛО, ИЛИ СЛУЧАЙ С САЙКАМИ. Я на огороде был. То ли землю вскапывал, то ли сажал что, теперь уже запамятовал. Огород у нас рядом с питомником был. Собаки жили в питомнике, наши, милицейские. Ежедневно приходишь, занимаешься с ними. Без тренировок ничего не получится, не будет никакой работы. А они уж тебя ждут… Там для них кухня, повара, все как полагается. Отзанимался — потом на огород идешь. Люблю ковыряться в земле.
Слышу: плач женский в лесу. Лес-то тоже рядом.
Пошел, поглядел. Женщина плачет. Шла из магазина с покупками. Мужчина на нее напал, с ножом, отобрал деньги, продукты. Сайки были в авоське — сайки тоже взял. Не побрезговал. Уходя, пригрозил: с места не сходи, закричишь — вернусь и прирежу. Она и молчала, пока он не скрылся из глаз.
Я сбегал на питомник. Вернулся с собакой. Тогда Дикс был, серый пес. Умный и злющий. Чистый зверь.
— Куда, — спрашиваю, — побежал?
— Да вот туда, — говорит. Показала в сторону Вторчермета.
Пошли с Диксом. Нашли сайки. Что они ему, лишние, что ли, показались? Шел и выкидывал. Иногда преступник делает необъяснимые поступки. А нам как раз это надо. Всегда ждешь, что он на чем-нибудь да себя окажет. Нам ведь много не надо — только бы за что зацепиться…
Дикс как сайки понюхал, так давай ходу! Бежит, почти и к земле перестал принюхиваться. Запах сильный, свежий.
В поселке Вторчермета догнали. Дикс бросился, свалил его. Тот, конечно, орать. Я сразу сделал обыск. Нож нашел. Тут же и деньги, которые он отобрал. Семь лет дали.
Попутное дело вышло. Ходил на огород — вернулся с уловом.
НАСТАВЛЕНИЕ МОЛОДЫМ. От других мне не раз приходилось слышать: не работает собака, ничего не получается. Вроде бы устарело это занятие… Не надо, слышь, и точка. Стали сокращать штат проводников, лишили офицерских званий. Теперь вернули. О чем это говорит?
Я считаю: нужно всячески поднимать авторитет собаки. Работник такой — пойди поищи! Что сам не сможешь, она сделает. Однако помни: собака не автомат, а живое существо. Ее уважать надо, понимать, чувствовать. Без этого ничего не получится.
Иной раз молодые обижаются: «Я образование имею хорошее!» А собаку не понимает. Откуда же будут результаты?!
Тут особое образование требуется.
Первое дело — внимательность. На собаку надейся, сам не плошай. Проводнику надо быть как артисту. Собака очень смотрит на проводника. Как он, так и она. Растерялся пес, потерял след, мечется — поговори с ним, подбодри. Не вздумай орать (делают ведь и так!). Собака должна чувствовать, что ты веришь ей, надеешься на нее.
Самое главное — контакт с животным. Надо, чтоб оно к тебе тянулось, ловило каждый твой вздох, взгляд. Язык у нас разный, а надо, чтоб был общий. Я столько литературы перечитал о собаках — и специальной, и художественной, везде об этом говорится. Сердце надо иметь. Оно в работе всегда необходимо.
Сам померзни, сам поголодай, а собаке дай, ее обогрей. Уж не поскупись, а она в долгу не останется. Сколь ты ей, столько и она тебе. Даже больше. С процентами!
Ну, конечно, времена меняются. И преступники меняются. И милиция теперь другая. Прежде транспорта было меньше. А теперь и рации, и автомашины, всего, чего хочешь. Легче стоять на страже законности и порядка.
СЛЕД ВЗЯТ! В начале шестьдесят четвертого года проводили меня на пенсию. Говорят: поработал — пора и на покой. Провожали меня хорошо, грех обижаться. А все-таки попереживал. Главное — привычка, любимое дело тянет, нет-нет да и забежишь на старое место…