– Ну, расскажите же еще об охоте на тигра. Это ужас как интересно!
Он рассказал, как несколько лет назад ему пришлось застрелить тигра, старого шелудивого людоеда, убившего одного из его кули. Как он сидел в засаде на дереве, облепленный москитами; как увидел глаза тигра, словно большие зеленые фонари, приближавшиеся из темных джунглей; как услышал его дыхание и чавканье, когда он принялся за труп кули, привязанный к колу под деревом. Флори описал все это довольно бегло (ему не хотелось походить на типичного англо-индийца из анекдотов, трындящего об охоте на тигров), но Элизабет снова восторженно повела лопатками. Он не сознавал, насколько подобные рассказы поднимали его в ее глазах, как бы реабилитируя за все те случаи, когда он утомлял ее и раздражал. К дому старосты подошли шестеро вихрастых юнцов, с дахами на плечах, под предводительством сухопарого седого старика. Один из юнцов что-то резко выкрикнул. Показался староста и сказал Флори, что пришли загонщики, и можно трогаться, разве только молодой такин-ма будет жарко.
Они вышли на охоту. Со стороны джунглей деревню огораживала стена толстенных кактусов высотой шесть футов. Пройдя по узкой дорожке вдоль кактусов, охотники вышли на пыльную ухабистую дорогу, по обеим сторонам которой высились бамбуковые заросли. Молодые загонщики устремились вперед, держа наготове широкие дахи. Старый охотник шагал прямо впереди Элизабет. Лонджи он подвязал, точно набедренную повязку, и на его поджарых ляжках красовалась затейливая татуировка, точно темно-синее кружево. Поперек дороги накренился один бамбук, толщиной с запястье. Первый загонщик перерубил его снизу дахом; из бамбука выплеснулась вода, сверкнув на солнце. Пройдя полмили, они вышли в открытое поле и остановились; все вспотели после быстрой ходьбы на лютом солнцепеке.
– Вот, где мы будем стрелять, – сказал Флори, – вон там.
Он указал через стерню, широкую пыльную равнину, поделенную полосками грязи на массивы порядка акра или двух. Равнина была плоской и безжизненной, не считая белоснежных цапель. Сразу за полем вздымались могучей темно-зеленой скалой джунгли. А неподалеку, ярдах в двадцати, росло деревце наподобие боярышника. Загонщики приблизились к нему, и один из них опустился на колени и стал отвешивать поклоны, что-то бормоча, а старый охотник тем временем вылил на землю бутылку какой-то мутной жидкости. Остальные стояли с отрешенным, хмурым видом, словно в церкви.
– Что это они там делают? – сказала Элизабет.
– Так, приносят жертву местным богам, натам – это кто-то вроде дриад. Молятся ему, чтобы послал нам удачу.
Охотник вернулся и объяснил хриплым голосом, что они сперва проверят небольшой кустарник справа, прежде чем идти в самые джунгли. Очевидно, так велел им нат. Охотник указал своим дахом, где встать Флори и Элизабет. Шестеро загонщиков скрылись в кустарнике; они намеревались сделать крюк и выйти обратно к рисовым полям. В тридцати ярдах от джунглей росли кусты шиповника, и Флори с Элизабет спрятались за одним из них, а Ко Сла присел чуть поодаль за другим, держа Фло за ошейник и поглаживая, чтобы ей не вздумалось залаять. На охоте Флори всегда отсылал Ко Слу подальше, поскольку у того была неприятная привычка цокать языком в случае промаха. Вскоре послышалось отдаленное эхо – звук постукивания и странных глухих криков; гон начался. На Элизабет тут же напала неудержимая дрожь, так что она не могла держать ружье ровно. Из-за деревьев выпорхнула чудесная птица, чуть крупнее дрозда, с серыми крыльями и ярко-алым телом, и полетела в их сторону. Стуки и крики приближались. Один из кустов у края джунглей сильно зашевелился – Элизабет почуяла крупную добычу и подняла ружье, стараясь ухватить его покрепче. Но это оказался всего лишь нагой загонщик с дахом в руке; он огляделся и позвал остальных. Элизабет опустила ружье.
– Что случилось?
– Ничего. Гон прошел.
– Но там же ничего не было! – воскликнула она с досадой.
– Не расстраивайтесь, первый гон всегда такой. В следующий раз нам повезет больше.
Они пересекли неровную стерню, перелезли через грязевую полосу, разделявшую поля, и заняли позицию напротив высокой зеленой стены джунглей. Элизабет уже научилась заряжать ружье. На этот раз, едва начался гон, когда Ко Сла пронзительно засвистел.
– Смотрите! – воскликнул Флори. – Быстро, вон они!
К ним на огромной скорости неслась стая зеленых голубей на высоте сорока ярдов. Они напоминали горсть камней, выброшенных катапультой в небо. Элизабет застыла в возбуждении. Затем вскинула ружье в небо, в направлении птиц, и отчаянно нажала на курок. И ничего – она нажала на спусковую скобу. Только когда птицы пролетели у нее над головой, она нашла курки и нажала на оба сразу. Оглушительно бабахнуло, и она отлетела на шаг, опасаясь, что приклад сломал ей ключицу. Она выстрелила вслед птицам с тридцати ярдов. В тот же момент она увидела, как Флори повернулся и прицелился. Внезапно два голубя сбились с курса, кувырнулись в воздухе и упали на землю, словно стрелы. Ко Сла заголосил и бросился с Фло к месту падения.
– Смотрите! – сказал Флори. – Это плодоядный голубь. Возьмем его!
Над головой парила крупная тяжелая птица, значительно медленней остальных. Элизабет не хотелось стрелять после предыдущей неудачи. Она смотрела, как Флори засунул патрон в казенник, поднял ружье, и из дула взметнулось белое облако дыма. Птица тяжело спланировала вниз с подбитым крылом. Фло и Ко Сла метнулись к добыче и вернулись, горя возбуждением: Фло держала в зубах крупного плодоядного голубя, а Ко Сла с ухмылкой достал из наплечной сумки двух зеленых голубей. Флори взял один зеленый трупик и протянул Элизабет.
– Гляньте. Правда, прелесть? Самая прекрасная птица Азии.
Элизабет тронула гладкое оперение кончиком пальца. Ее охватила жгучая зависть, что это не она уложила ее. Однако к Флори она прониклась едва ли не обожанием, увидев, какой он умелый стрелок.
– Только посмотрите на ее грудку – словно изумруд. Жестоко убивать их. Бирманцы говорят, когда убиваешь такую птицу, она рыгает, как бы желая сказать: «Смотри, это все, что у меня есть, и я не взяла ничего твоего. За что ты меня убиваешь?» Но сам я, признаюсь, ни разу такого не видел.
– Они вкусные?
– Очень. Но все равно я считаю, негодное дело их убивать.
– Хотела бы я стрелять, как вы! – сказала она с завистью.
– Просто нужна сноровка, скоро наловчитесь. Вы знаете, как держать ружье, а большинство, кто берет впервые оружие, не умеют даже этого.
Тем не менее за два следующих гона Элизабет ни в кого не попала. Она уже научилась не стрелять сразу из двух стволов, но ее охватывало такое возбуждение, что она никак не могла прицелиться. Флори подстрелил еще нескольких голубей и маленькую голубку с бронзовыми крыльями и медно-зеленой спинкой. В джунглях птицы были гораздо хитрее и не показывались, хотя отовсюду слышалось квохтанье, и раз-другой резко прокукарекал петух. Охотники углублялись в джунгли. Тусклый свет прорезали ослепительные солнечные всполохи. Куда ни глянь, взгляд упирался в мешанину деревьев, кустарников и лиан, оплетавших стволы у самого основания, словно морские водоросли – опоры моста. Вся эта растительность была такой плотной, что походила на куст ежевики, растянувшийся на много миль, и это угнетало. Отдельные лианы были толстыми, как удавы. Флори с Элизабет продирались по узким звериным тропкам и карабкались по скользким откосам, а колючки рвали им одежду. Рубашки на них насквозь пропотели. Жара была удушающая, и пахло раздавленной листвой. Иногда по несколько минут кряду стрекотали невидимые цикады, словно дребезжали металлические струны, и вдруг резко смолкали, так что звенело в ушах.
По пути к пятому гону они увидели огромное фиговое дерево, с высоты которого раздавалось воркование плодоядных голубей. Звук напоминал далекое мычание коров. Один голубь вылетел из кроны и присел на высокую ветку, одиноким серым пятнышком.
– Попробуйте выстрелить сидя, – сказал Флори Элизабет. – Прицельтесь и сразу стреляйте. Не закрывайте левый глаз.
Элизабет подняла ружье, и оно снова задрожало. Все загонщики стояли и смотрели на нее, и некоторые зацокали языками; в их понимании женщине не пристало обращаться с оружием. Отчаянным усилием воли Элизабет удержала на секунду ружье и нажала курок. Она не услышала выстрела; никто не слышит выстрела, когда попадает в цель. Птица словно подскочила на ветке и закувыркалась вниз, а потом застряла в развилке, в десяти ярдах над землей. Один из загонщиков положил свой дах и вдумчиво окинул взглядом дерево; затем подошел к мощной лиане, свисавшей поодаль от ветви, толщиной с ногу и перекрученную, точно канат. Туземец взобрался по лиане, как по стремянке, подошел по широкой ветви к птице и спустился с ней на землю. Подойдя к Элизабет, он вложил ей в руку теплое безжизненное тельце.
Она была в таком восторге, что никак не решалась расстаться с добычей. Ей хотелось целовать ее, прижимать к груди. Все мужчины – Флори, Ко Сла и загонщики – улыбались друг другу украдкой, глядя, как она ласкает мертвую птицу. Элизабет с неохотой отдала ее Ко Сле, и тот убрал птицу в сумку. Элизабет овладело небывалое желание броситься Флори на шею и поцеловать; такое странное последствие возымело убийство голубя.
После пятого гона охотник объяснил Флори, что они должны перейти поле, на котором выращивают ананасы, и продолжить охоту в джунглях на той стороне. Выйдя на солнце, они зажмурились после полумрака джунглей. Продолговатое поле раскинулось среди джунглей на акр-другой, напоминая грядку, выкошенную в высокой траве, на которой рядами росли в окружении сорняков остролистые ананасы, похожие на кактусы. Через середину поля тянулась невысокая колючая изгородь. Они уже подходили к джунглям, когда из-за изгороди раздался петушиный крик.
– О, слушайте! – сказала Элизабет, остановившись. – Это дикий петух?
– Да. Они выходят кормиться в это время.
– А мы можем подстрелить его?
– Попробуем, если хотите. Они те еще пройдохи. Смотрите, мы прокрадемся вдоль изгороди и выйдем на той стороне. Только нужно не шуметь.