боже, пусть он вскоре к ней вернется! Немыслимо было, чтобы он показался только затем, чтобы попрощаться с ней! Обе женщины приходили в клуб каждый вечер и засиживались допоздна, пытаясь различить за шумом дождя шаги Верралла и делая вид, что проводят время в свое удовольствие; но Верралл все не шел. Эллис, прекрасно понимавший ситуацию, следил за Элизабет со злорадным азартом. А хуже всего было то, что мистер Лэкерстин теперь домогался ее на каждом шагу. Дерзость его поражала. Он подлавливал племянницу почти на виду у слуг, хватал ее и принимался щипать и тискать самым бесстыжим образом. А вся ее защита сводилась к угрозе рассказать тете; к счастью, он был достаточно туп, чтобы не понять, что она бы ни за что на это не осмелилась.
На третье утро Элизабет с тетей успели в клуб как раз перед самым ливнем. Просидев в салоне несколько минут, они услышали, как в коридоре кто-то топает, стряхивая воду. Сердце у каждой женщины подпрыгнуло, ведь это мог быть Верралл. Но в салон вошел, расстегивая длинный плащ, незнакомый молодой человек. Это был простоватый увалень лет двадцати пяти, с пухлыми розовыми щеками, пшеничными волосами, закрывавшими лоб, и, как выяснилось позже, оглушительным смехом.
Миссис Лэкерстин издала неопределенное междометие, не сумев скрыть разочарования. Однако молодой человек заговорил с полнейшей фамильярностью, очевидно считая всех без разбору своими закадычными друзьями.
– Здрасте, здрасте! – сказал он. – Входит сказочный принц! Надеюсь, я не помешал, ничего такого? Не влез без спроса на семейное собрание или еще чего?
– Вовсе нет! – сказала миссис Лэкерстин озадаченно.
– Я что хотел сказать – решил, дай-ка, наведаюсь в клуб, гляну, как тут чего – ясно, да? Чисто, попривыкнуть к местной марке виски. Прибыл только прошлым вечером.
– Вы здесь квартируетесь? – сказала заинтригованная миссис Лэкерстин, поскольку они не ожидали новых гостей.
– Вроде того. Уж я как рад, не передать.
– Но мы не слышали… А, ну, конечно! Полагаю, вы из лесного департамента? На место бедного мистера Максвелла?
– Что? Лесного департамента? Ни в коем разе! Я новый молоток из военной полиции. Ну, знаете.
– Новый… что?
– Новый молоток из военной полиции. Принял эстафету от старины Верралла. Наш старичок получил приказ вернуться в свой полк. Уезжает в страшной спешке. И, скажу по чесноку, оставил за собой полный бардак.
Новый молоток хоть и был стоеросовой дубиной, все же заметил, что Элизабет спала с лица. Она лишилась дара речи. Да и миссис Лэкерстин смогла заговорить лишь через несколько секунд:
– Мистер Верралл… уезжает? То есть собирается уехать?
– Собирается? Считайте, уж уехал!
– Уехал?
– Ну, я в смысле, поезд отходит где-то через полчаса. Он теперь уже на станции будет. Я послал бригаду рабочих подсобить ему. Чтобы пони погрузить и все такое.
Вероятно, он и дальше что-то говорил, но ни Элизабет, ни тетя больше его не слушали. Не попрощавшись с офицером военной полиции, они выскочили на крыльцо. Миссис Лэкерстин резко позвала буфетчика.
– Буфетчик! Пришлите моего рикшу немедля ко входу!
Когда появился рикша, они с Элизабет сели в повозку, и миссис Лэкерстин скомандовала, ткнув беднягу в спину концом зонтика:
– На станцию, жялди!
Элизабет накинула плащ, а миссис Лэкерстин съежилась в углу, под зонтиком, но это не спасло их от дождя. Хлестало так, что Элизабет вымокла до нитки прежде, чем они выехали из ворот, а ветер едва не норовил перевернуть повозку. Рикша-валла пригнул голову и стонал, одолевая стихии. Элизабет была в агонии. Случилось недоразумение, несомненно, просто недоразумение. Верралл ей написал, но письмо не дошло. Вот в чем дело, не иначе! Не может быть, чтобы он решил уехать, даже не попрощавшись с ней! А даже если так… нет, она бы и тогда не оставила надежду! Когда он увидит ее на платформе, в последний раз, он не сможет быть таким гадом, чтобы отвергнуть ее! На подходе к станции Элизабет украдкой щипала себе щеки, нагоняя румянец. Мимо поспешно прошаркала группа сипаев из военной полиции, толкая тележку с багажом; промокшая форма висела на них, как на пугалах. Наверняка носильщики Верралла. Слава богу, еще осталась четверть часа. Поезд не должен отъехать еще четверть часа. Слава богу, хотя бы за этот последний шанс увидеть его!
Они успели на платформу как раз вовремя, чтобы увидеть, как поезд отъехал от станции, набирая скорость с оглушительным пыхтением. Станционный смотритель, невысокий чернокожий крепыш, стоял рядом с рельсами, скорбно глядя вслед поезду, придерживая одной рукой свой топи в брезентовой накидке, а другой отстраняя от себя двух индийцев, настойчиво требовавших к себе внимания. Миссис Лэкерстин выглянула из повозки и позвала, срываясь на крик:
– Станционный смотритель!
– Мадам!
– Что это за поезд?
– Это поезд на Мандалай, мадам.
– На Мандалай! Не может быть!
– Но я вас заверяю, мадам! Это именно поезд на Мандалай.
Смотритель подошел к ним, снимая топи.
– Но мистер Верралл… офицер военной полиции? Он ведь не на нем?
– Да, мадам, он отбыл.
Смотритель помахал рукой в направлении поезда, стремительно исчезавшем в облаке дождя и пара.
– Но поезд еще не должен был отойти!
– Нет, мадам. Не должен был еще десять минут.
– Тогда почему он ушел?
Смотритель поводил топи из стороны в сторону, как бы извиняясь. На его темном мясистом лице отразилось мучение.
– Я знаю, мадам, знаю! Совершенно неслыханно! Но молодой офицер военной полиции положительно приказал мне пустить поезд! Он заявлял, что все готово, и он не желает сидеть и ждать. Я указываю на нарушение. Он в ответ, ему нет дела до нарушения. Я оспариваю. Он настаивает. И, короче…
Он снова всплеснул руками. Это следовало понимать в том смысле, что Верралл – не такой человек, который будет считаться с расписанием поезда. Повисло молчание. Двое индийцев, решив, что настал их черед, внезапно нахлынули на миссис Лэкерстин, голося и протягивая ей замызганные записные книжки.
– Чего хотят эти люди? – воскликнула миссис Лэкерстин в смятении.
– Это фураж-валлы, мадам. Они говорят, лейтенант Верралл отбыл, задолжав им большие суммы денег. Одному – за овес, другому – за зерно. Это дело не мое.
Далекий поезд издал гудок. Он повернул – словно черная гусеница оглянулась через плечо – и скрылся за поворотом. Мокрые белые брюки станционного смотрителя тоскливо полоскались на ветру. От кого так спешил скрыться Верралл – от Элизабет или от фураж-валлов, оставалось только гадать.
Рикша повез женщин назад, борясь с таким ветром, что при подъеме на холм их иногда сдувало на несколько шагов. До веранды они добрались еле живыми. Слуги приняли их вымокшую верхнюю одежду, и Элизабет стряхнула воду с волос. Миссис Лэкерстин нарушила молчание впервые за время обратной дороги:
– Что ж! Из всех невоспитанных… всех гнусных…
Элизабет имела бледный, нездоровый вид, несмотря на дождь и ветер, дувший ей в лицо. Но она держала свои чувства при себе.
– Думаю, он мог бы подождать, чтобы попрощаться с нами, – сказала она холодно.
– Поверь мне на слово, дорогая, тебе повезло, что ты от него отделалась!.. Как я сказала с самого начала, совершенно кошмарный молодой человек!
Некоторое время спустя, когда они приняли ванну, переоделись и сели завтракать, миссис Лэкерстин заметила:
– Скажи-ка, какой сегодня день?
– Суббота, тетя.
– А, суббота. Значит, сегодня вечером прибывает дорогой падре. Сколько нас наберется на службу завтра? А что, думаю, мы все придем! Как это славно! И мистер Флори тоже будет. Думаю, он сказал, что вернется из джунглей завтра, – сказала она и добавила почти с нежностью: – Дорогой мистер Флори!
Время близилось к шести вечера, и старик Матту звонил в колокол на нелепой шестифутовой жестяной звоннице: дин-дон, дин-дон! Лучи заходящего солнца, преломленные далекими ливнями, ложились на майдан прекрасным, переливчатым свечением. Дождь недавно перестал, но ненадолго. Христианская община Чаутады, числом пятнадцать человек, собиралась в дверях церкви на вечернюю службу.
Там были Флори, мистер Макгрегор при полном параде и мистер Фрэнсис с мистером Сэмюэлом, рисовавшиеся в отглаженных саржевых костюмах – церковная служба, проходившая раз в полтора месяца, была для них большим событием. На ступенях церкви стоял падре, высокий седой человек в сутане, стихаре и пенсне, с благородным постным лицом. Он улыбался с любезным, но довольно беспомощным видом четырем розовощеким каренским христианам, пришедшим выразить ему почтение; падре ни слова не понимал на их языке, а они – ни слова на его. Там же был еще один туземный христианин, хмурый темнокожий индиец смешанных кровей, скромно стоявший поодаль. Он всегда посещал церковные службы, но никто не знал, кто он и как стал христианином. По всей вероятности, его крестили в младенчестве миссионеры, поскольку индийцы, обращенные в сознательном возрасте, редко задерживаются в церкви.
Флори увидел, как с холма спускается Элизабет в сиреневом платье, с тетей и дядей. Тем утром они уже виделись в клубе – Флори с Элизабет улучили минуту наедине, пока не пришли остальные. Он задал ей лишь один вопрос:
– Верралл уехал… насовсем?
– Да.
Больше ничего говорить было не нужно. Он просто взял ее за руки и привлек к себе. Она поддалась с охотой, даже с радостью – в ясном свете дня, безжалостном к его внешности. На миг она прильнула к нему, как ребенок. Словно бы он спас ее, защитил от чего-то. Он поднял ее лицо для поцелуя и с удивлением увидел, что она плачет. На разговор времени не было, даже на слова: «Ты выйдешь за меня?» Ничего – после службы времени у них будет достаточно. Возможно, уже на следующей службе, через полтора месяца, падре их обвенчает.
Из клуба приближались Эллис, Вестфилд и новый представитель военной полиции, уже успевшие пропустить стаканчик-другой, чтобы высидеть службу. За ними шел лесничий, пришедший на смену Максвеллу, высокий, тщедушный человек, совершенно лысый, не считая жалких волосинок перед ушами. Флори успел пожелать Элизабет доброго вечера. Увидев, что все в сборе, Матту перестал звонить в колокол, и священник повел паству в церковь: первым за ним шел мистер Макгрегор, прижимая топи к животу, далее Лэкерстины и туземные христиане. Эллис ущипнул Флори за локоть и прошептал ему на ухо заплетавшимся языком: