Он продолжал:
– К нему вам надо… к Григорию Ефимовичу… Он все знает. Он вам скажет, кто убил Ющинского, – скажет… Поверьте мне… вам же польза будет… Пойдите к Григорию Ефимовичу, поезжайте к нему…
Нет, что это со мной такое?. Взгляд его глаз «точно свинцом» давит мне на веки… Хочется спать. И вдруг мысль как-то ослепительно сверкнула во мне: уж не гип нотизирует ли он меня?. Я сделал усилие, встрепенулся и сбросил с себя что-то. В то же мгновение он схватил меня за руку…
– Ну, и нервный же вы человек, Василий Витальевич!..
Я встал.
– Да, я нервный человек… И потому мне лучше не видаться с Григорием Ефимовичем, который такой же нервный, должно быть, как и я и как вы… До свидания… Он ушел и больше ко мне не являлся. Но у меня Надолго осталось какое-то странное чувство: точно ко мне прикоснулся фрагмент чего-то таинственного, что я бы мог узнать больше, если бы захотел… Но можно ли свести рассказ этого человека с рассказом Р.? Можно: этот чиновник мог быть одним из «молодцев» Р., Мог жить у Него на квартире эти дни, мог стоять за Распутиным во время проезда Государя.
Вот еще один рассказ. Рассказ некоего Г., петербуржца, не имевшего, по-видимому, никаких причин пропагандировать Распутина. Он рассказал мне нижеследующее:
– Мы потеряли двух детей почти одновременно. Старшей девочке было шестнадцать, младшей – четырнадцать. Моя жена была в ужасном состоянии. Ее отчаяние граничило с сумасшествием. Ей ничем нельзя было помочь. Она совершенно не спала. Доктора ничего не могли сделать. Я страшно за нее боялся. Кто-то мне посоветовал позвать Распутина. Я позвал. И можете себе представить, он поговорил с ней полчаса, и она совершенно успокоилась. Просветлела и вернулась к жизни. Пусть говорят все, что угодно, все это может быть правда, но и это правда – то, что я вам рассказываю: он спас мою жену.
Таких рассказов я слышал несколько. К сожалению, имена мною забыты, почему я их не привожу, за исключением рассказа Г., который помню точно.
Вот еще рассказ, в котором заметно нечто мистическое.
У баронессы, на Кирочной, где вообще полагалось бывать всему «замечательному», сидел Гришка. Это было за чайным столом. Сидел и разговоры разговаривал. Вдруг что-то заволновался…
– Не могу, мать моя, не могу…
– Что с вами, Григорий Ефимович?.
Он заерзал, привстал, хотел уйти.
– Куда вы?
– Уйти надо нам… Враг идет… сюда идет… Сейчас
здесь будет…
Позвонили. И в комнату вошла Машенька Х. Она сама мне это рассказывала со слов баронессы и прибавила:
– Я Гришку действительно ненавижу…
– Скажите. что правда во всем этом о Распутине?
Что он действительно имеет влияние?. Неужели это верно, он пишет «каракули» и эти каракули имеют силу наравне… с высочайшим рескриптом?
У В. изящно-грубоватая речь, мало подходящая к посту товарища министра внутренних дел.
– Правда вот в чем… Распутин прохвост и «каракули» пишет прохвостам… Есть всякая сволочь, которая его «каракули» принимает всерьез… Он тем и пишет… Он прекрасно знает, кому можно написать. Отчего он мне не пишет? Оттого, что он отлично знает, что я его последними словами изругаю. И с лестницы он у меня заиграет, если придет. Нет Распутина, а есть распутство. Дрянь мы, вот и все. А на порядочных людей никакого влияния не имеет. Все же, что говорят, будто он влияет на назначения министров, – вздор: дело совсем не в этом… Дело в том, что наследник смертельно болен… Вечная боязнь заставляет императрицу бросаться к этому человеку. Она верит, что наследник только им живет… А вокруг этого и разыгрывается весь этот кабак… Я вам говорю, Шульгин, сволочь – мы… И левые и правые. Левые потому, что они пользуются Распутиным, чтобы клеветать, правые, Т.е. прохвосты из правых, потому что они, надеясь, что он что-то может сделать, принимают его «каракули»… А в общем плохо… Нельзя так… хоть наследник и болен, а все-таки этого господина нельзя во дворец пускать. Но это безнадежно… говорили сто раз… Ничего не помогает…
-Вот рассказ в другом стиле.
– Я вчера познакомился с Распутиным… – сказал мне один мой молодой друг, журналист.
– Как это было?
– Да вот как… Он на меня посмотрел, рассмеялся и хлопнул по плечу. И сказал: «Жулик ты, брат»…
Надо сказать, что мой молодой друг, конечно, не жулик. Но ловкий парень из донских казаков с университетским образованием.
– А вы что?
– А я ему говорю: «Все мы жулики. И вы, Григорий Ефимович, – жулик»… А он рассмеялся и говорит: «Ну, пойдем водку пить».
– И пили?
– Пили. Он не дурак выпить…
– Что же эго за человек?
– Да знаете, просто хитрый, умный мужик, и больше ничего… Пил, смеялся…
– Кто же там был?
– Да масса народа… говорили речи. Все, конечно, в честь его. Он ничего, слушал… Только раз, когда мой патрон, вы его знаете, начал говорить, что вот земля русская была темна и беспросветна, а, наконец, взошло солнце – Григорий Ефимович, – он его вдруг остановил: «Ври, брат, ври, да не слишком»…
Член Государственной думы К., очевидно, не страдает теми предрассудками, которыми опутаны мы все. Вчера он пьянствовал с Гришкой.
То, что он рассказывает, определенно – водка и бабы… .
– Кто же эти «бабы»?
Увы, это не демимонденки[14].
Распутин есть функция распутности некоторых дам, ищущих… «ощущений». Ощущений, утраченных вместе с вырождением.
Вырождающиеся женщины часто страдают от того, что они ничего не чувствуют. Нередко они объясняют это тем, что муж – «обыкновенный, серый человек».
Иногда это действительно так. У некоторых женщин чувственность просыпается только тогда, когда к ней прикоснется «герой». герой нашего времени, разумеется.
Ибо для каждой эпохи – свои герои. Это, вероятно, те, кто дают для данной эпохи наиболее нужное потомство. В этих случаях инстинкт женщины иногда на правильном пути. Она бессознательно стремится спасти вырождающуюся расу.
Героя не всегда бывает легко найти. Любовники, которые на первых порах берутся из своего круга, нередко оказываются такими же серыми людьми, как и собственный муж… Тогда начинают искать в других слоях, выше или ниже себя… Те, что пониже, могут искать выше и ожидают своего «принца». Но те, кто окружены принцами, должны искать ниже, потому что люди своего круга уже испытаны, – они оказались слишком серыми, Вернее, слишком блестящими, т.е. вылощенными.
Во всяком случае, в поисках «за истинным счастьем», о котором женщины слышат от своих более удачливых подруг, «мятежные души» мятутся в стиле Вербицкой. Каждый новый «интересный» дает надежду, что это, быть может, «он»… его берут, но увы, – опять ошибка… «Ключи счастья» не найдены… Мятежные души мятутся дальше и становятся все смелее. Они начинают презирать условности, классовую рознь, наследственные предрассудки и даже требования эстетики и чистоплотности…
И доходят до Распутина.
Разумеется, к этому времени они уже глубоко развращены, пройдя длинный путь великосветской проституции…
– Была мама – очень красивая… Наташа – прелесть, хорошенькая, я… конечно, не хорошенькая…
– Прикажете противоречить?
– Не надо… Словом, нас было трое и Гришка…
–Где ж это было?
– Это было у отца протоиерея… Он очень хорошо служил, вроде как отец Кронштадтский… Нервно так, искренно… И вообще он был очень хороший человек… Ему часто говорили: «Отчего вы не позовете к себе Григория Ефимовича?» А он все не хотел и говорил, что им не о чем разговаривать… Наконец позвал… И вот мы тогда тоже были…
– И вы его видели?..
– Ну да, как же… за одним столом сидела…
– Какой же он?
– Он такой широкоплечий, рыжий, волосы жирные… лицо тоже широкое… Но глаза!.. они маленькие, маленькие, но какие!
– Неприятные?
– Ужасно неприятные… Неизвестно какие, не то коричневые, не то зеленые, но когда посмотришь – так неприятно, что даже сказать нельзя. И Наташа то же самое говорила… Она его еще раз видела в Александро-Невской лавре, он на нее так посмотрел, что она во второй раз побежала прикладываться… чтобы «очиститься»… А одет он шикарно, шелковая рубашка и все такое… На нем вроде как поддевка, и все особенное…
– Что же, он себя прилично держал?
– Вполне прилично. Он все разговаривал с батюшкой, все какие-то духовные разговоры… Но я вам вот что скажу… Есть такая М-анна
– Русская?
– Ну да, русская…
– Почему же она М-анна
– Потому что она просто Мария… это она сама себя
так называла… Она дочь графини п. Вы знаете, кто графиня П.?
– Знаю.
– Ну, так вот… Эта M-анна носила красную юбку – вот до сих пор, задирала ноги выше головы, короткие волоса – цвета перекиси, лицо не без косметики, и вообще была совершенно, совершенно неприличная женщина. Была она, как это говорится: «развратная до мозга костей», и в лице это у нее даже было… И, подумайте, она бывала при Дворе и все такое… Сходилась, расходилась то с тем, то с другим; в конце концов, добралась до Распутина… И другая есть – Г. – она дочь сенатора… эта немножко лучше, но тоже очень низко опускалась… Все-таки с ней можно было разговаривать… И вот она мне рассказывала про Распутина, что он совершенно особенный человек, что он дает ей такие ощущения…
– Что же она… была с ним… как это сказать… в распутинских отношениях?.
– Ну да, конечно… И вот она говорила, что все наши
мужчины ничего не стоят…
-А она что же, всех «наших мужчин» испытала?
– О, почти что… И она говорила, что Распутин – это нечто такое несравнимое…
Я ее тогда спросила: «Значит, вы его очень любите, Григория Ефимовича. Как же вы его тогда не ревнуете? Он ведь и с Манной, и с другими, и со всеми»…
Конечно, я была дура…