– А что, если это послание на исландском языке?
Как только они заговорили, нервная скованность отпустила Хюльдара. На него действовало успокаивающе то, насколько естественно держался Рикхард – то есть был по своему обычаю неестественно сух и сдержан. Естественная неестественность Рикхарда означала, что он был не в курсе происшедшего между его женой и Хюльдаром.
Уже давно пора перестать беспокоиться об этом – ведь прошло несколько месяцев с тех пор, как Хюльдар встретил Карлотту в баре, и вряд ли уже кто-либо когда-либо узнает об их совершенно случайной, дурацкой близости в барном туалете. Тем более сейчас, когда они с мужем разводятся. Вряд ли Карлотта станет сообщать об этом Рикхарду в качестве прощального слова.
– Я имею в виду, что, наверное, безнадежно пытаться прочитать зашифрованный текст на языке, который не понимаешь… Но это точно шифровка, да?
– Скорее всего. Но они могли бы нам хоть что-то посоветовать, объяснить, на какой системе она основана, или хотя бы направить нас в нужное русло… Я, по крайней мере, без малейшего понятия, как нам это расшифровать.
Рикхард оттолкнул от себя листочек с копией зашифрованного послания, будто тот был ему противен. Листок, свободно проехавшись по чистейшему, не заваленному хламом столу Рикхарда беспрепятственно спорхнул на пол. Хюльдар молча поднял его с пола и аккуратно положил на край стола.
– Отправь в систему заявление на помощь из-за границы; у Интерпола наверняка есть отдел или специалист, который может на это глянуть. – Он отхлебнул из чашки и поморщился. – А пока займись другим. Что нам уже известно о муже, этом Сигвалди?
– Да все то же, ничего нового. Он выглядит так же безупречно, как и его жена. Ни с кем никаких конфликтов, никаких врагов, никаких недоброжелателей. По крайней мере, в данный момент мы не нашли ничего, что могло бы доказать обратное.
– А на работе? Там что-нибудь есть? Например, профессиональные ошибки, сексуальные домогательства к пациентам? Что-то в таком роде…
Отступив от своей привычки сохранять бесстрастное выражение лица, Рикхард наморщил нос.
– Сексуальные домагательства к пациентам? Он же гинеколог.
– К твоему сведению, не все пациенты гинекологов заражены венерическими заболеваниями, – сердито буркнул Хюльдар.
– Вообще-то, я не это имел в виду; большинство его пациентов – беременные женщины. Он работает в родильном отделении.
– А, да, конечно…
Как могло прийти ему в голову, что образцово идеальный Рикхард мог связать пациентов Сигвалди с сифилисом или гонореей? Такие болезни были вне его идеи мирового устройства – люди с тефлоновым покрытием таким не заражаются.
– Но все равно нужно проверить. Насколько я помню, большинство жалоб в Директорат службы здравоохранения поступает именно на врачей родильных отделений. А заслуженные они или нет – это уже другой вопрос.
– Хорошо, я проверю. – Рикхард задумчиво смотрел куда-то в глубину офиса, ни на чем не фиксируя взгляд. – Дельный пункт. Должно быть, это страшный удар для родителей – потерять новорожденного ребенка или сознавать, что тот получил родовую травму, которой можно было избежать…
Хюльдар принял суперспокойный вид, в душе надеясь, что беседа не перескочит на ребенка, которого Карлотта потеряла в результате выкидыша и которым она, возможно, была беременна от Хюльдара.
Он уже получил отведенную ему на всю жизнь порцию спазмов в желудке от страхов по этому поводу. С самого ноября, когда Рикхард в третий раз с гордостью объявил всему отделению, что станет папой, и до того момента, когда полушепотом сообщил Хюльдару, что у Карлотты случился выкидыш, Хюльдар ходил с таким чувством, будто у него самого что-то росло в животе. Особенно после того, как он, собравшись с духом, спросил, на каком сроке была Карлотта, и с ужасом понял, что это может быть его ребенок.
После выкидыша Рикхард был буквально сражен горем, и это только усилило брожение внутри Хюльдара; в нем боролись два чувства – сострадания к ним обоим и облегчения оттого, что не надо было больше переживать и мучиться вопросом, будут ли у ребенка карие глаза, как у Хюльдара, или небесно-голубые, как у обоих его родителей.
Хуже всего, однако, было чувство стыда за то, что он предал своего напарника. Они, может, и не были особо близкими приятелями, но Хюльдар проработал с Рикхардом дольше, чем с кем-либо другим, и с ним у него установился более тесный контакт, чем с другими сотрудниками в отделении. Это предательство было совершенно непростительным, а главное – совершенно непостижимым. Если, конечно, не принимать во внимание исключительную красоту Карлотты. Стоило ей лишь, игриво улыбнувшись, заглянуть ему в глаза, и он забыл обо всем, дав волю первобытному инстинкту. Он знал, что Карлотта осталась одна – Рикхард как раз уехал из города на учебные стрельбища, – и все, казалось, складывалось как нельзя лучше. Такой возможности ему больше никогда не представилось бы… Идиот! Где были его мозги?
Откашлявшись, Хюльдар потер ладонью пересохшее горло.
– Вот именно. Наш человек может вполне оказаться в списке родителей, подавших жалобу на этого Сигвалди в связи с чем-нибудь, случившимся при родах.
– Как скажешь. Но, насколько я знаю, у него среди пациентов, наоборот, очень хорошая репутация. Карлотта в свое время хотела попасть к нему, но было не пробиться – столько желающих! Нужно планировать беременность за несколько лет вперед, чтобы он смог ее вести. Если б в его послужном списке были ошибки, к нему относились бы по-другому.
– Все равно проверь; это такие вещи, которые мы обязаны проверять. И да, если верно то, что говорит дочка про другую возможную жертву, то у нас очень мало времени.
– Зачем убившему жену врача из-за его халатности убивать еще кого-то? – без околичностей, как было свойственно ему одному, бухнул Рикхард. – Не логичнее ли было прикончить самого врача? При чем тут его жена?
– Я не говорю, что уверен в связи между убийцей и Сигвалди. Но мы не можем исключить такое, даже если тебе это кажется нелепым. – Ответы на вопросы Рикхарда беспорядочно теснились у него в голове. – Мы ведь не знаем, может, он намеревался убить Сигвалди, но, так как того не оказалось дома, переключился на супругу… К тому же не только врачи могут нести ответственность за врачебные ошибки или халатность. Возможно, в инцидент была вовлечена медсестра или акушерка, как знать… – Хюльдар старался направить разговор в другое русло; он чувствовал, как у него уже начало тянуть в желудке. Обсуждение родов с Рикхардом граничило с подлостью. – А что там с налоговой? Необходимо проработать все версии, так или иначе связанные с Элизой. Возможно, у кого-то, затравленного санкциями и штрафами, сорвало крышу? Налоговые власти, они, знаешь, могут сровнять человека с землей, и даже хуже, а денежные проблемы часто становятся мотивом для убийств. Ты в курсе, как продвигается расследование в этой области?
– Нет, я об этом ничего не знаю; данную версию прорабатывают Андри и Томас.
Хюльдар, кивнув, пробежался взглядом по офису – ни того, ни другого не было на месте. Он надеялся, что те в эту минуту собирают документацию на рабочем месте Элизы – в следственном отделе налоговой службы – и опрашивают свидетелей. Вдруг вспомнил о разговоре с экспертом на вскрытии.
– Эта сцена… с пылесосом… тоже вполне может вписаться в эту версию.
– Каким образом?
– Не знаю, как это звучит, но, возможно, убийца хотел подчеркнуть, что она высосала деньги с его счетов, и он ответил ей тем же, буквально высосав из нее жизнь.
– Да-да, конечно… – Судя по выражению лица Рикхарда, эта гипотеза его не вдохновила.
Он легонько двинул мышь, пробуждая компютер от спячки, и на экране высветилось лицо Карлотты. Оно находилось там бессменно с тех пор, как Хюльдар помнил Рикхарда. Рабочий стол его компьютера был не менее стерилен, чем реальный стол, – всего несколько вертикально расположенных в левом углу иконок оставляли заполненное Карлоттой пространство экрана совершенно нетронутым.
Рикхард поспешил выключить компьютер.
Когда в начале года он сообщил, что Карлотта ушла от него, у Хюльдара внутри все оборвалось. То чувство облегчения, которое он испытал незадолго до этого, услышав о выкидыше, мгновенно испарилось. Он запаниковал, думая, что Карлотта ушла от Рикхарда в надежде начать отношения с ним. Телефонный звонок к ней расставил все на свои места. Развод никак не был связан с ним, а когда Хюльдар решил на всякий случай уточнить, действительно ли это так, сухой смешок, вырвавшийся у Карлотты, полностью убедил его. По ее словам, они с Рикхардом просто не подходили друг другу, вот и всё.
Рикхард явно не разделял ее точку зрения, и его было легко понять. Казалось, сама природа создала их специально друг для друга. Карлотта была своего рода женской версией Рикхарда – всегда неизменно идеальна, ни малейшего изъяна; Хюльдар за все время не мог вспомнить ни одной портящей ее мелочи, даже мизерной царапинки на безупречно отлакированных ногтях ее великолепно очерченных рук. Рикхарду вряд ли еще когда-нибудь повезет встретить такую женщину.
Выключив компьютер, тот продолжал как ни в чем не бывало, хотя теперь в его голосе появилась не характерная для него нерешительность:
– Может, нам стоило бы сосредоточиться на проверке всех темнокожих, каким-либо образом связанных с Элизой или ее мужем?
Рикхард сделал по этому поводу замечание на оперативке, когда Хюльдар сказал, что пока не видит необходимости для проверки версии, основанной на описании девочкой убийцы. По мнению Хюльдара, оно было пока слишком расплывчатым; он считал, что картина должна проясниться после следующего опроса, и тогда, возможно, решение будет пересмотрено. Однако Рикхард и некоторые другие в следственной группе считали это ошибкой.
– Как я и сказал, с этим пока спешить не будем. Я сейчас еду в Дом ребенка; попробуем снова поговорить с девочкой. Надеюсь, это поможет нам разобраться, стоит ли понимать буквально ее слова о цвете кожи или это что-то другое. – Хюльдар глянул на часы – он уже опаздывал. – Мы же не хотим, чтобы нас обвинили в расизме, если окажется, скажем, что она видела убийцу, стоящего в тени. Но если у тебя при проверке в списке пациентов окажется кто-то темнокожий, обрати на него особое внимание.