– Но как вы можете быть так уверены в отношении супруги? – Вопрос Эртлы звучал логично.
– Я просто знаю это! Элиза была не такой, и нам вполне хватало друг друга. Если не верите мне, можете спросить ее подруг, это все могут подтвердить.
– Мы, конечно, спросим ее подруг, и не только об этом. Возможно, она доверила им что-то, о чем забыла сказать вам… Или решила специально не говорить. Часто важная информация кроется в, казалось бы, ничем на первый взгляд не примечательных деталях… – Хюльдар на секунду запнулся, не в силах припомнить ни одного такого случая и надеясь, что Сигвалди не станет требовать разъяснений, но тот сидел молча, бузучастно уставившись на стену позади Эртлы и Хюльдара. – А теперь о другом. Известно вам о каких-нибудь конфликтах у Элизы на работе или вне ее? Совсем не обязательно, чтобы это было недавно.
– Нет. Как вам вообще такое могло прийти в голову? – Сигвалди вдруг шмыгнул носом. С начала допроса он не проронил и слезинки, но это не значило, что он не сдерживался. – Ее все любили – и коллеги на работе, и все наши друзья…
– Да, это совпадает с нашими данными. Тем не менее мы обязаны задавать вопросы, на которые вам, может быть, неприятно отвечать, но нам нужно исключить определенные моменты. Хотя ее коллеги говорят, что все было в лучшем виде, вполне возможно, что сама Элиза была иного мнения. То же относится и к друзьям.
– У Элизы не было врагов.
– Как и у большинства из нас. Возможно, бывают недоброжелатели или кто-то, кто не испытывает к нам особой симпатии, но чтобы именно враги – такое, к счастью, встречается редко. Впрочем, оставим это; давайте пока поговорим о другом.
Похоже, это пустая трата времени – пытаться выудить из мужика что-то негативное о своей супруге; в данный момент она виделась ему не иначе как окруженная розовым ореолом. Но ведь у всех бывают плохие дни, у всех хоть однажды случаются разногласия; не существует человека, который нравится абсолютно всем. Однако, сколько они ни бились с мужем, так и не выяснилось ничего, что могло бы дать следствию хоть какой-то толчок. Если опираться на его утверждения, можно было подумать, что убийца выбрал Элизу случайно или просто ошибся адресом.
– А какие у вас отношения с соседями? Никаких разборок из-за шума, отбрасывающих тень деревьев или чего-то в таком духе?
– Нет, ничего такого… – Сигвалди вдруг ожил, будто кто-то в его голове клацнул выключателем; в глазах мелькнул огонек, но не радостный, нет, скорее похожий на вспышку гнева. – Вы считаете, что это дело рук соседей? Которых?
– Мы ничего такого не считаем. Просто, как я уже сказал, отрабатываем все версии. Так какие отношения у вас с соседями?
Взгляд Сигвалди снова погас, стал тусклым и безучастным.
– Нормальные. Те, что живут рядом, в доме номер шестьдесят восемь, – наши хорошие приятели, ну или как-то так. Изредка поболтать под подстрижку кустов, совместный гриль во дворе устроить… Элиза и Ведис встречались чаще, чем мы с Хельги.
– То есть можно сказать, что они были подругами?
Эртла спрашивала и в то же время быстро записывала вопрос на лежащем перед ней листе бумаги. В этом не было никакой необходимости – допрос фиксировался на камеру, – но это был ее метод. Она постоянно все записывала – на допросах, местах происшествий и даже работая у своего компьютера. Хюльдар тоже попытался пару-тройку раз применить данный способ в своей практике, но из этого ничего не вышло – он не мог одновременно писать и разговаривать с людьми.
– Да, можно. Ведис, насколько я помню, Гисладоттир, а Хельги… точно, Магнуссон.
Ручка Эртлы ловко скользила по бумаге. Хюльдар уже так привык наблюдать за ней, что зачастую по движениям угадывал буквы. Когда она закончила, следователь снова обратился к Сигвалди. Тот сидел, будто Эртла загипнотизировала его своей писаниной; вероятно, в последние несколько дней ему довелось спать еще меньше, чем Хюльдару.
– Я хочу показать вам несколько рисунков вашей дочери. – Тот вытащил из стопки документов на столе несколько прозрачных пластиковых файлов. – Насколько мы понимаем, Маргрет нарисовала их после того, как увидела человека, наблюдавшего за вашим домом и как минимум один раз находившегося у вас во дворе.
Осторожно разложив перед собой рисунки, Сигвалди некоторое время их разглядывал. По его лицу было трудно что-либо прочитать, и Хюльдару с Эртлой ничего не оставалось, как только терпеливо ждать, пока он закончит. Неожиданно, не сказав ни слова, Сигвалди принялся собирать конверты с рисунками в стопку.
– Да, это вполне могут быть рисунки Маргрет, я узнаю ее руку, но мне не с чем сравнить – я не знаю, что вообще рисуют девочки ее возраста. – Он подтолкнул рисунки в сторону Хюльдара. – Я не видел эти рисунки раньше, если вы спрашиваете об этом.
– Нет, вопрос не об этом. – Реакция Сигвалди насторожила Хюльдара; он ожидал, что, в свете последних событий, отец, узнав о том, что его дочь видела шатавшихся вокруг их дома незнакомых людей, как минимум начнет расспрашивать о человеке на рисунке. – Мы хотели бы знать, говорила ли она вам когда-либо об этом, и, может, вы в курсе, кто это был?
У Сигвалди не нашлось на это быстрого ответа. Полицейские ожидали, наблюдая, как он, словно в раздумье, проводил рукой по всклокоченным волосам. Наконец тяжело выдохнул – и будто уменьшился в размерах.
– Не спешите, подумайте, сколько вам нужно. – Хюльдар ткнул рукой в сторону небольшого подноса со скудным угощеньем. – Может, вы теперь хотите выпить чего-нибудь, воды или кофе?
– Нет, спасибо. – В голосе Сигвалди угадывались вопросительные нотки, будто он никогда не слышал о таких напитках и не был уверен в их безопасности. Мужчина сглотнул, дернув выпуклым кадыком, прокашлялся и слегка расправил плечи. – Маргрет – ребенок, а дети думают и воспринимают окружающий мир иначе, чем мы. Они склонны придумывать то, чего на самом деле нет.
– Придумывать?
Хюльдару тон Эртлы показался излишне резким, особенно учитывая, что мужчина был отцом девочки. Кроме слов дочери, ничто не указывало на его причастность к убийству. Ни показания допрошенных, ни собранные на данный момент улики не противоречили его описанию их семейных отношений. Пока не будет доказано обратное, они должны обращаться с ним как со скорбящим супругом. Хотя, конечно, на каком-то этапе должны будут спросить его о синяках и ссадинах…
– Не могли бы вы разъяснить нам это поподробней? – Хюльдар дружелюбно улыбнулся ему. – Сам я не разговаривал с вашей дочерью, но наблюдал за ее опросом; она выглядит как обычный ребенок, оказавшийся в необычной ситуации. Психологи Дома ребенка, видевшие эти рисунки, не считают их фантазией.
Маргрет было семь лет, а это уже довольно взрослый ребенок, способный понимать разницу между воображением и реальностью. Во всяком случае, так считал Хюльдар, хотя у него самого детей не было. Ему вообще не хотелось заводить детей.
– Может, у Маргрет диагностировано какое-нибудь расстройство?
– Нет, ничего подобного. В школе у нее все хорошо; может быть, не так много друзей, как нам хотелось бы, но, по крайней мере, никто ее там не третирует, не травит. Маргрет ничем не отличается от своих сверстников, кроме разве что более богатого воображения. Она видит или воображает вещи, которых не существует в действительности.
– Типа невидимых друзей и тому подобного?
В голосе Хюльдара слышалось плохо скрываемое разочарование. Возможно, человек на рисунке – просто выдумка ребенка. Их единственная зацепка, на которой можно было построить версию, была так же реальна, как и существование Деда Мороза, которого, кстати, Маргрет тоже упомянула в интервью.
В его памяти всплыло окруженное непослушными рыжими локонами фарфорово-белое лицо девочки. Может, ее и под кроватью не было во время убийства матери? Может, она пришла туда утром, когда мать уже была мертвой? А свою комнату перед этим сама закрыла на ключ? И придумала все, что рассказала о событиях ночи?.. Нет, вряд ли.
– В чем обычно заключаются эти ее фантазии?
– У нее нет каких-то видений, типа призраков и тому подобного. Просто иногда Маргрет считает, что то, что она видела во сне, случилось на самом деле. Это довольно распространенное явление среди детей.
– И вы считаете, что это как раз такого рода фантазия? – Хюльдар указал на рисунки.
– Не знаю, но она никогда не говорила ни о каком человеке – ни мне, ни Элизе. Во всяком случае, насколько мне известно… А где вы нашли эти рисунки?
– В ее комнате.
Точнее Хюльдар сказать не мог. Никто из технарей, первыми прочесавших комнату Маргрет, не помнил, где изначально лежали рисунки. Лишь кто-то из них сказал, что они вроде как были в ящике шкафа. Однако все сходились во мнении, что эти рисунки не висели на стене и не лежали где-то на виду. Фотографии комнаты, сделанные до осмотра, это подтверждали. Но так как отцу было не известно о рисунках, невозможно было сказать, прятала ли их девочка и знала ли о них ее мать. Возможно, Маргрет поможет им это прояснить…
– Меня не совсем устраивает ваше объяснение. Рисунки указывают на то, что за вашим домом кто-то следил, и если это просто плод ее воображения, нам хотелось бы знать это наверняка. То есть вы уверены, что это именно так и есть?
– Уф… наверное, нет. Или да? Я не знаю. Я сейчас вообще не в состоянии ни думать, ни анализировать что-либо… – Сигвалди тяжело вздохнул. – Но почему кто-то должен был следить за нами? Разве не ясно, что убийца либо перепутал адрес, либо напал на Элизу чисто случайно? Исключено, что ее убийство как-то связано с нами или с нашей жизнью. Мы вообще не такие люди, поэтому и не могло быть никакого человека возле нашего дома. В этом просто нет никакого смысла.
Похоже, дальнейшие расспросы вряд могли помочь следствию понять эти рисунки. Видимо, лучше получить заключение психолога о том, имеет ли рассказ девочки под собой реальную почву.
– Говорила с вами Маргрет о той ночи, когда произошло убийство?
Вообще-то Хюльдару хотелось напрямую спросить Сигвалди, почему Маргрет связала его с убийством Элизы, но все же он решил этого не делать. И снова напомнил себе, что следствие должно обращаться с этим человеком с мягкостью и пониманием. Во всяком случае, в данный момент.