– Ты же знаешь, я могу устроить, чтобы его мочканули, если он что-нибудь попробует…
– Что-нибудь попробует? Не смеши, ничего он не попробует. Помнишь, это я от него ушла? Из-за его занудства, а не из-за того, что он руки распускал.
Фрейе вспоминилось его бесконечное брюзжание по самым невероятным поводам, и она удивилась, как долго это терпела. Что это за жирное пятно на дверце холодильника? Ты что, заехала на бордюр? На диске вмятина. Сколько раз я просил тебя ставить сумку на место сразу по приходе домой? Почему посудомойка загружена так по-дурацки?
Хотя ее нынешние обстоятельства были далеки от идеальных, зато без риска нарваться на лекцию по поводу неправильно развернутого рулона туалетной бумаги.
– С ним все кончено и покончено, я абсолютно свободна.
Бальдур улыбнулся.
– У меня здесь, в моем коридоре, есть двое, сидят за побои и изнасилование своих бывших. Я полагаю, те тоже считали себя абсолютно свободными, разъехавшись со своими уродами. – Он отхлебнул из стаканчика и задумчиво уставился в окно. – Запри дверь и держи Молли поближе, козлина на нее не попрет.
Фрейя боялась, что Молли, если что, скорее набросится на нее, чем на кого-то другого, но изливать брату свои опасения не стала. Ее больше беспокоило, что Бальдур действительно может устроить отсюда какую-нибудь вендетту, которая наверняка закончится плохо лишь для него самого.
– Молли спит на полу у кровати, и от него останутся кости, прежде чем он переступит порог комнаты. – Она улыбнулась брату. – Оставь его в покое, Бальдур; он не стоит того, чтобы ты сидел здесь дольше, чем нужно. Он ничего плохого мне не сделал, просто чуть не уморил своим занудством.
– Раз ты против того, чтобы я нашел тебе хахаля, тогда как минимум я должен организовать тебе телохранителя. Хочешь?
– Телохранителя? Нет, спасибо, такого мне не нужно. Мы с Молли сами с усами, за нас не беспокойся.
По выражению лица брата Фрейя видела, что не убедила его. Или Бальдур сам решил, что не убежден. Она понимала, что чувство, будто он ей помогает, придавало его подвешенной на время отсидки жизни какой-то смысл. Но почему эта помощь не может заключаться в составлении ее налогового отчета или вырезании из газет объявлений о сдаче квартир? Почему обязательно должно быть что-то экстремальное?
– Нет, правда, я не хочу, чтобы кто-то постоянно торчал у моего дома.
Бальдур на это не отреагировал, и они переключились на другое. Когда свидание закончилось, солнце уже село, и Фрейя ехала домой под раскинувшимся над землей потемневшим небосводом.
Когда раздался звонок телефона, Фрейя сидела в машине у автокафе. Она попыталась ответить, одновременно протягивая в окошко кредитку и принимая покрытый жирными пятнами пакет с едой.
– Алло?
– Фрейя?
Она узнала голос работника Комитета защиты детей, но никак не могла вспомнить его имя. Когда он представился Йоунасом, перед глазами всплыл образ славного малого, прекрасного работника, у которого был единственный недостаток – он любил перебивать собеседника. И это безумно раздражало.
– Тут у нас кое-что произошло в связи с этой девочкой, Маргрет…
– Произошло?
Прижав телефон плечом и приняв из окошка карту и чек, Фрейя припарковала машину рядом с кафе.
– Нам позвонили из полиции; не знаю, что там случилось, но, похоже, какой-то крутой поворот в деле.
Он замолчал, и Фрейя была вынуждена некоторое время слушать его дыхание в трубке. Возможно, Йоунас надеялся, что она заговорит и он сможет ее перебить. Фрейя решила не предоставлять ему такого удовольствия и молча ждала продолжения.
– Короче говоря, мы удовлетворили просьбу полиции установить над девочкой временную опеку. Насколько я понимаю, она не хочет быть со своим отцом, к тому же полиция считает нужным скрыть место ее нахождения сейчас, когда происшедшее дошло до СМИ. А если читать между строк, мне кажется, они опасаются реакции преступника на новость, что девочка оказалась свидетелем убийства.
– И?.. Вы хотите знать мое мнение по этому поводу?
– Нет-нет, совсем нет.
Фрейя решила не принимать эту реплику как оскорбление – скорее всего, он просто неудачно сформулировал фразу.
– Я звоню с другой целью. Мы надеялись, что вы лично смогли бы присмотреть за ней. Всего пару дней, а возможно, один или даже полдня.
– Полдня? – По салону расползался горячий запах жареного, стекла подернулись влажной дымкой.
– Да, как только полиция закроет дело, девочка сразу сможет вернуться домой. Будет странно, если они не арестуют кого-то в ближайшее время.
– Нет, к сожалению, я никак не могу.
– Да это не такая уж большая проблема. Нужно просто переждать какое-то время в квартире, которую мы используем для таких ситуаций. Там в данный момент как раз никого нет.
– А почему нельзя определить ее к Богге?
Богга курировала патронажный дом для изъятых у родителей детей, в котором те находились, пока решалась их дальнейшая судьба.
– У нее сейчас нет мест, даже два ребенка сверх нормы.
– Все равно я не могу; у меня собака на передержке, я не могу оставить ее одну.
– Мы можем заплатить за отель для собак.
– О боже! Что, никого другого для этого нет? Например, Диса или Элин…
Она называла только женщин, поскольку знала, что иное невозможно по регламенту. Мужчинам не разрешалось оставаться наедине с клиентами опеки – и вовсе не из-за опасений, что любой из них мог оказаться неуправляемым ублюдком, а потому, что у некоторых детей была настолько травмирована психика, что они в человечном отношении к ним мужчины могли прочесть нечто совсем другое. Конечно, то же самое относилось и к женщинам, но к ним не относились с такой же категоричностью.
– Они же работают сейчас? Ну, или Силья; я знаю, что она не в отпуске.
На другом конце провода некоторое время слышалось покашливание и похмыкивание, будто собеседник Фрейи подыскивал правильный ответ.
– Видите ли, только вы живете одна; у всех других – дети, а у вас – нет. Мы хотели бы, чтобы тот, кто будет с Маргрет, уделял внимание только ей, не отвлекаясь на других. Для матерей гораздо сложнее оставить свою семью и жить где-то в другом месте.
То есть она была единственной подходящей кандидатурой, потому что у нее не было никакой личной жизни? Отлично! У Фрейи пропал аппетит к содержимому лежавшего на соседнем сиденье пакета.
– К тому же главный следователь специально попросил, чтобы девочка по возможности оставалась с вами.
– Хюльдар?
– Да. Не знаю почему, но он, кажется, доверяет в этом только вам.
Фрейя поморщилась. По сути, он ее знать не знает, если не считать их единственную ночь вместе. Едва ли он оценивал людей профессионально, основываясь на своем личном сексуальном опыте с ними. Если их случайная связь была проверкой, то по результатам теста она, вероятно, выходила безбашенной, невоздержанной и сексуально озабоченной. Фрейя, покраснев, порадовалась тому, что видеозвонки пока не вошли в моду.
– Мне очень жаль, но тут должен быть какой-то другой выход.
– Другого выхода нет. – Голос Йоунаса звучал категорично.
И хотя Фрейя продолжала упираться, глубоко внутри она знала, чем все кончится – девочка, скорее всего, окажется у нее на руках еще до наступления вечера. Хорошо, если ее где-то предварительно накормят – того, что было в пакете, на двоих не хватит.
Глава 17
Карл особо не терзался, прогуливая лекции в универе. Посещаемость никто не контролировал – она оставалась полностью на его совести. Теперь, когда ушла из жизни мать, унеся с собой свое беспокойство, всем стало наплевать на его образование – даже ему самому. Чаще всего. Понимание этого вызывало депресняк, но он тем не менее часто пользовался таким положением дел – задвигал и отлынивал по-крупному, выдумывая себе всевозможные причины и извинения. Если его успеваемость всем до лампочки, то какая разница, сколько лекций он посетил?
Хотя на деле все было не так уж просто. Условия студенческого кредита диктовали свое, и расслабляться было никак нельзя, иначе недолго было и вовсе перестать ходить на занятия и сдавать домашки. Химия больше не увлекала, то есть совершенно, – но менять что-то было поздно. Если хочет пользоваться кредитом, он должен сдать экзамены, а чтобы сдать экзамены, – должен заниматься.
Однако сегодня Карл решил сделать себе поблажку – он это заслужил. В последнее время на него свалилось немало всего, и только сейчас он наконец-то собрался с духом и решил разобраться с вещами матери. К этому его подтолкнул последний визит Халли и Бёркура, и теперь он собирался обустроить дом на свой вкус, разрушить этот памятник умершей матери. Ее склеп. Она не была почившим фараоном.
Карл также понимал, что пришла необходимость как можно скорее обновить круг друзей, но, пока его дом выглядел как жилище старой тетки, приглашать сюда кого-то в гости не имело смысла. Да даже если б и не выглядел, не совсем понятно, где нужно искать этих потенциальных гостей. Хотя одна идея – и, кажется, неплохая – у него все же имелась. Его одногруппники были вечно озабочены поисками мест для выпивок перед общеуниверситетскими увеселениями. Возможно, упаковка пива и пакет чипсов – это то, что нужно, чтобы они осознали его существование?
Смена обстановки в доме не обязательно должна быть затратной – уродливая мебель вполне могла остаться; нужно просто убрать с поверхностей и стен всякую ненужную ерунду, ободрать с окон шторы, собрать в кучу и распихать по коробкам всю дурацкую кружевную фигню. Пришло время оставить в доме свой след, даже если он заключался всего лишь в стирании следов матери.
Карл начал с Че Гевары, содрав его со стены в прихожей, скомкав и затолкав в черное пластиковое мусорное ведро; теперь оттуда выглядывал лишь один глаз легендарного команданте и половина его берета. Покончив с этим, Карл принялся за спальню матери – он планировал сам туда перебраться. Спальня была намного больше, чем его комната, и было просто смешно ею не пользоваться. Сейчас все здесь оставалось в точности как при матери, и от этого становилось не по себе, будто она в любую минуту могла сюда вернуться.