В общем, подвальная кладовка была завалена до потолка, а шкаф в спальне был готов разъехаться по швам, забитый всякой украшенной наркоманской символикой дребеденью. Фрейя была удивлена, насколько пустой стала квартира после «уборки». Сейчас ее обстановка прекрасно гармонировала с бесцветным взглядом Маргрет, стоявшей в дверях между приведшими ее сопровождающими.
Девчушка сняла куртку, не произнеся ни слова, а отреагировала лишь тогда, когда Фрейя сказала ей не снимать обувь – из-за собаки пол был довольно грязным, и лучше было не шлепать по нему в одних носках. Маргрет взглянула на Фрейю с таким недоверием, будто та своим замечанием собиралась заманить ее в ловушку. Тогда Фрейя, улыбнувшись, молча указала на свои обутые ноги.
Сопровождавшие, воспользовавшись удобным моментом и передав Фрейе две сумки с одеждой и DVD-диск с фильмом «Холодное сердце», поспешили ретироваться, даже не проводив Маргрет внутрь квартиры. Они так торопились, что Фрейе казалось, будто она видит их мелькающие по лестнице пятки.
– Я могу сделать какао, хочешь?
Фрейя стояла в дверях спальни, которую она отвела для Маргрет. Самой ей больше импонировал диван, чем маленькая комната, хранившая до недавнего времени обогревательные лампы, хотя проверяющие и предложили ей привезти и затащить туда запасную кровать. Лучше спать в гостиной, чем снимать ставень, который брат специально смастерил, чтобы наглухо закрыть окно, не говоря уже о другом, чему в спальнях совсем не место, – например куче штанг, гирь и гантелей всех сортов и размеров. Может, именно поэтому проверяющие не настаивали на установке запасной кровати – кому охота освобождать для нее место, таская туда-сюда все это тяжеленное добро?
– Я действительно большой мастер готовить какао, правда-правда. – Фрейя улыбнулась девочке. – Или, может, ты пьешь только кофе?
Маргрет оторвала взгляд от книги. Она сидела на кровати с неестественно прямой спиной, будто прислонившись к невидимой стене. Щуплые ноги свисали с матраса вниз, выглядывавшие из-под джинсов носки были ей чуть велики. Обувь лежала на полу у кровати.
– Я не хочу, спасибо.
– Точно? – Фрейя вдруг обеспокоилась, что ребенок ничего не пил и не ел; Маргрет отказывалась от всего с тех пор, как пришла сюда, а сейчас было уже восемь часов. – У меня есть газировка, если хочешь. А еще вода.
– Я ничего не хочу. – Губы Маргрет едва шевелились; в остальном она выглядела почти как кукла. Фарфорово-белое лицо лишь усиливало это сходство.
– Тогда, может, ты поможешь мне накормить собаку? – Фрейя посмотрела на свернувшуюся у ног Маргрет Молли. – А то, боюсь, она не захочет идти на кухню. Ты так ей понравилась, что она от тебя ни на шаг не отходит. – Улыбнулась. – Даже немного странно – по крайней мере, меня она так не любит.
– А это разве не твоя собака?
Это можно было расценить почти как чудо – Маргрет вступила в диалог!
– Нет, моего брата. Это его квартира, я просто присматриваю за ней и за его собакой.
– А где он сам? – Маргрет все еще сидела, как балерина, опустив руки по бокам и с совершенно прямой спиной.
– Мой брат? – Фрейя лихорадочно подыскивала подходящий ответ – невозможно было сказать ребенку правду. – Он… временно живет за городом. Но скоро вернется, и тогда я буду должна найти себе другую квартиру. Я не хочу жить вместе с братом.
Только сейчас Маргрет впервые шевельнулась – кивнула, словно согласившись со словами Фрейи. Затем, спустив с кровати ноги, залезла в стоявшие на полу ботинки.
– Я помогу тебе. Молли голодная.
Услышав свою кличку, Молли тут же вскочила на лапы и заняла свою позицию, приклеившись боком к Маргрет. Та в свою очередь похлопала собаку по спине и принялась почесывать ей за ухом. Молли замерла, закатив от удовольствия глаза, и стала похожа больше на гигантского кота, чем на собаку. Фрейе никогда не удавалось вызвать у псины такую реакцию, хотя она не раз и не два пыталась погладить и почесать ее, совсем как Маргрет сейчас, но Молли лишь трясла своей огромной головой, будто хотела сбросить с себя какую-то букашку. Как знать, может, семья Маргрет когда-нибудь захочет взять Молли к себе на передержку…
Фрейя была так поглощена этими внезапными раздумьями, что едва расслышала, как девочка вздохнула. Тяжкий горестный вздох.
– Что такое, Маргрет, ты себя плохо чувствуешь? Может, я могу тебе как-то помочь?
– Нет. – Ответ прозвучал резко и прямолинейно, но когда она продолжила, в ее голосе уже можно было уловить более мягкие нотки. – Мне плохо внутри, в голове. Будто там все сломалось.
Маргрет произнесла это без малейших эмоций.
– У тебя болит голова? – спросила Фрейя, хотя хорошо знала: то, что беспокоит ребенка, невозможно вылечить лекарствами.
– Нет, это не как голова болит, это как рана. Только в голове, так что ничего нельзя сделать.
– Я знаю, о чем ты говоришь.
– Нет, ты не знаешь, никто не знает, только я знаю. Это моя голова, не твоя.
Фрейю эти слова нисколько не задели – ей такое состояние было знакомо из собственного детства. Она чувствовала то же самое, когда взрослые говорили с ней после смерти ее матери, с сочувствием на лице и воображаемым пониманием в голосе. Они понятия не имели, что творилось у нее внутри. Ни малейшего понятия.
– Маргрет, могу я доверить тебе один секрет?
Девочка подняла взгляд – секреты обладали неизменной притягательной силой, что бы ни происходило в жизни.
– Моя мама тоже умерла, когда я была лишь чуть постарше тебя. Я, конечно, не знаю в точности, как ты себя чувствуешь, но могу представить…
Маргрет пристально изучала ее лицо, будто хотела убедиться, что Фрейя говорит правду.
– Ее убили?
– Нет, не совсем. Она плохо следила за своим здоровьем и поэтому умерла. – Больше всего на свете Фрейе хотелось сейчас погладить рыжую взлохмаченную макушку, но она боялась, что Маргрет примет ласку не с большей охотой, чем Молли, и поэтому ограничилась лишь грустной улыбкой. – Моя мама была не такой хорошей, как твоя, но я все равно по ней ужасно скучала. Так что, может, я и не знаю, как ты себя чувствуешь, потому что тебе наверняка гораздо хуже, чем было мне тогда, – но я почти что знаю.
Фрейя замолчала, почувствовав, что ей удалось установить какой-то контакт, и не желая ненароком разорвать эту связавшую их тонкую ниточку.
– Ну, пойдем; мы же не хотим, чтобы Молли умерла от голода?
Кухня была больше похожа на крохотную кладовку – дом был старый, и, видимо, в те времена мало думали о еде и готовке. Однако брату удалось втиснуть под окном стол и два стула и еще найти место для огромных собачьих мисок. Все втроем, Фрейя, Маргрет и Молли, здесь едва помещались.
– Мне нужно ну очень проголодаться, чтобы есть это. А тебе?
Фрейя следила за девчушкой, возившейся со стоящим на полу ополовиненным мешком с сухим собачьим кормом.
– Может, я хотела бы это есть, если б была собакой. Но я же не собака.
Маргрет с трудом взгромоздила тяжелый мешок на стол. Хотя она и начала отвечать Фрейе, ее голос оставался таким же безучастным. Но на большее надеяться пока не приходилось – ничто из сказанного Фрейей было не в силах утешить ее боль. Только время на это способно, хотя сама Фрейя прекрасно знала, что печаль не исчезает никогда.
Она улыбнулась:
– Нет, к счастью, ты – не собака. Быть девочкой гораздо интересней. – Ей удалось вовремя подхватить норовящий завалиться набок мешок. – Собакам, знаешь, тоже бывает несладко.
– А я хотела бы быть собакой, особенно сейчас. – Маргрет разглядывала покрытый линолеумом пол, стараясь не встретиться взглядом с Фрейей. – Собаки не думают о своих мамах и папах.
– Да, наверное, ты права.
Молли явно не страдала от ностальгии или тоски по чему-то утерянному в прошлой жизни. Маргрет наполнила протянутую Фрейей миску, а собака неотрывно следила за ее передвижением и, как только миска приземлилась на пол, энергично и шумно взялась за еду, сопровождая процесс постукиванием о край посуды свисавшего с ошейника медальона.
В это время было бессмысленно о чем-то разговаривать, что, впрочем, было как раз кстати. Фрейе нужно было выстраивать их отношения с осторожностью: Маргрет сейчас очень ранима, к тому же Фрейя не хотела, чтобы хоть что-то между ними могло позже повлиять на ее показания для полиции.
Когда Молли наконец наелась и в кухне воцарилась тишина, Фрейя воскликнула с притворным удивлением в голосе:
– Видишь, какая она была голодная! А хочешь, я тебе что-то скажу? – Маргрет не ответила, но, казалось, легонько кивнула. – Молли всегда голодная. Вот посмотришь, она снова станет голодной, будто и не ела, как только мы уберем ее миску.
Собака стояла, облизываясь и переводя взгляд с Фрейи на Маргрет, а потом решила на всякий случай жалобно заскулить; она знала, что еды больше не получит, но попробовать не мешало.
– Теперь нам нужно с ней погулять. Пойдем?
– Да, пойдем.
Судя по голосу девочки, прогулка не казалась ей хуже всего остального. Фрейя сдвинула в сторону смехотворно женственную старомодную занавеску и выглянула в окно. На улице было безветренно, с неба плотно валили огромные пушистые снежинки. Мимо дома медленно проехала полицейская машина. Вероятно, это была одна из обещанных патрульных проверок. Несмотря на то что автомобиль двигался со скоростью черепахи, было непонятно, каким образом он мог отпугнуть от дома потенциальных злодеев. Эффект устрашения явно действовал не дольше, чем до конца улицы. От этой мысли Фрейе стало немного не по себе, но она надеялась, что Маргрет этого не заметила.
– Давай оденемся хорошенько, на улице идет снег.
У Фрейи было мало опыта в одевании детей, и сейчас, стоя у выхода, она с сомнением созерцала свою работу – из узенькой щели между шапкой и шарфом едва виднелись зеленоватые глаза.
– Как думаешь, тебе не будет слишком жарко?
– Мне все равно, – невнятно прозвучал приглушенный шарфом голос.
Молли, не в силах совладать с распиравшей ее радостью, с громким стуком лупила хвостом по стенам подъезда по дороге в