Кроме того, он обладает самолюбием, которое как раз способствует созданию династии. Но в сентябре 1997 года Тернер ни с того ни с сего заявил, что собирается отдать миллиард долларов, что тогда составляло треть его капитала, незнакомцам. А именно ООН на решение таких вопросов, как ограничение рождаемости и борьба с эпидемиями. Если бы его дети при отрезвляющем свете следующего после получения радостной вести утра занялись математикой, то им пришлось бы решить примерно такой примерчик; отнимите треть состояния семьи, вычтите половину оставшегося на налоги и разделите на пять. Теоретически каждый из них теперь должен унаследовать 200 миллионов долларов, а не 300, как предполагалось еще накануне. Некоторые из них могли бы заглянуть еще дальше в будущее и подсчитать: если у каждого из них будет трое детей, каждый из отпрысков получит менее 70 миллионов долларов. Это, конечно, лучше, чем ничего, но далеко от попадания в список Forbes 400. Таким образом, в худшем случае какой-нибудь не столь далекий потомок Тернера мог закончить свою жизнь, работая в поте лица на наследника врага рода человеческого Руперта Мердока, который не отдал неведомо кому треть своего капитала.
Так зачем такому расчетливому человеку, как Тед Тернер, рисковать? Тернер сам легко согласился, что преследовал отчасти и корыстный интерес. «Я понял, – сказал он, – что чем больше добра я делаю, тем больше денег получаю». В этом нет ничего постыдного и ничего, что могло бы заставить нас усомниться в искренности его веры в поддерживаемое дело. Всякая реалистичная точка зрения, тем более дарвинистская, подразумевает, что любая благотворительность имеет и корыстную сторону. В Лос-Анджелесе, где люди предпочитают не скрывать своих амбиций, бизнесмен по имени Роберт Лорш с радостью признался, что получает назад от 1,01 до 2 долларов за каждый доллар, потраченный им на благотворительность. Он необязательно думает об этом, когда отдает деньги. Просто так получается. Филантропическая деятельность помогает настроить общественное мнение в пользу того, кто жертвует (имя Лорша красуется над входом в местный научный центр), а также позволяет входить в контакт с нужными людьми.
В одном случае пожертвования Лорша на исследования рака позволили ему стать одним из первых инвесторов, вложивших деньги в линию по производству медицинских препаратов. Лорш полагает, что его миллионное вложение уже принесло семикратную прибыль, и рассчитывает на тридцатикратную отдачу, когда компания Cancer Vax выставит на продажу свои акции.
Альтруизм не был бы столь популярен среди арабских говорушек или миллиардеров, если бы не способствовал достижению личных интересов. Вопрос в том, как это происходит. Очевидно, что для богатых благотворительность – это форма рекламы. Ваше имя на гранитной плите перед входом в музей или университет должно сказать потомкам, что вы – человек, обладавший самым что ни на есть тонким вкусом. Гетти сколотил состояние на нефти, Гуггенхейм и Фрик – на стали, Хиршхорн – на уране, а Меллон – на алюминии. Мы могли забыть то, как успешно они извлекали из недр природные ископаемые, но мы восхищаемся ими потому, что они собрали лучшие в Америке коллекции живописи. Иногда все это делалось ради отмывания денег. Имя Стэнфордского университета сейчас ассоциируется с умом и честью, а не с политическими играми, благодаря которым Леланд Стэнфорд заработал состояние.
Альфред Таубман разбогател на строительстве пригородных торговых центров. Затем он стал владельцем аукционного дома Sotheby’s, который недавно обвинили в сговоре с конкурирующим домом Christie’s в целях искусственного завышения уровня комиссионных и обмана богачей. Но скорее всего, Таубмана запомнят как спонсора Архитектурного колледжа имени Таубмана, Центра охраны здоровья имени Альфреда Таубмана, Медицинской библиотеки имени Таубмана, Центра публичной политики имени Таубмана, а также Центра государственного и местного управления Таубмана. Вряд ли, правда, его именем назовут крыло в федеральной тюрьме Алленвуд.
Реклама, являющаяся следствием филантропии, также работает и на более личном уровне. Щедрость повышает привлекательность мецената. Для богатого человека это эквивалент павлиньего хвоста. Заказ билета за 500 долларов или столика за 5 тысяч на благотворительный ужин говорит о том, что вы можете себе позволить такой дар, а также что вы достаточно великодушны, чтобы пойти на это. Богач с добрым сердцем – какой прекрасный вышел бы супруг! Моя знакомая в вечернем платье от Escada за 4 тысячи долларов наверняка хотела сказать именно это. Ее благотворительный акт, равно как и ее платье, был частью брачного танца, а чтобы не возникло никаких сомнений, она в первые пять минут нашей беседы трижды сказала мне (дважды – положив ладонь на мою руку, и один раз – на спину), что ищет мужа. Неприятные воспоминания об отце, лишившем ее беззаботной молодости, всплыли лишь после того, как я сказал ей, что уже женат.
Даже анонимные подарки могут быть формой рекламы. Богатому человеку необязательно твердить всем о своих пожертвованиях. Достаточно, чтобы об этом узнала его жена или любовница, которая найдет записку с благодарностью, небрежно брошенную на журнальный столик. «Наивысшее удовольствие, которое я могу испытать, – однажды написал Чарльз Лэмб, – это незаметно сделать доброе дело, которое обнаружится случайно».
Однако возможно ли, как предположил недавно один писатель, что колоссальный подарок Теда Тернера – это не более чем ухаживание? В книге «Брачное мышление: Как половой отбор повлиял на эволюцию человеческой природы» Джефри Миллер пишет:
«Мы, как последователи дарвинизма, могли бы спросить, зачем людям заботиться о приобретении дополнительных ресурсов, если в конце концов они их отдают. Один из возможных ключей к разгадке нашелся в ходе интервью с Ларри Кингом. Тернер признался, что, когда он рассказал жене о предполагаемом пожертвовании, она разрыдалась от радости и воскликнула: „Я так горжусь, что вышла за тебя замуж. Я никогда не чувствовала себя лучше“. По крайней мере, в этом случае благотворительность вызвала сексуальное обожание».
Или, как писал Ингерсол в «Памяти Роско Конклинга»: «Мы растем, поднимая других, и тот, кто склоняется к павшему, тем самым встает во весь рост».
Но я в это не верю. Мысль о том, что мужчина потратит миллиард долларов на ухаживание за женщиной, которая уже замужем за ним, будь это даже Джейн Фонда, кажется неправдоподобной. Кроме того, такое ухаживание оказалось неэффективным, ведь Тернер и Фонда впоследствии развелись. Рискуя прослыть мещанином, признаюсь, что мне нелегко убедить себя в оправданности ухаживания стоимостью миллиард долларов за кем бы то ни было. (Лично мне больше по душе стиль короля Италии Виктора Эммануила II, который преподносил в дар своей любовнице отросший за год ноготь с пальца своей ноги. Впрочем, как мне кажется, он заходил слишком далеко, когда приказывал ювелиру отполировать его, вставить в золотую оправу и украсить бриллиантами.) Как же иначе объяснить смысл подарка Тернера? Давайте рассмотрим саму ситуацию. Почему мужчины и женщины продолжают накапливать ресурсы сверх всякой надобности, как говорит Миллер? Причина этого, разумеется, в чувстве контроля, достижения успеха в социальной и финансовой конкуренции. Или, как выразился Ричард Брэнсон: «Каждую секунду я борюсь-борюсь-борюсь и соревнуюсь-соревнуюсь-соревнуюсь. Дорога каждая минута». Подобная точка зрения не может измениться мгновенно. Поэтому богатые часто начинают отдавать ресурсы по тем же самым причинам, по которым они их накапливали. Нужно побеждать-побеждать-побеждать, хотя бы чуть-чуть превосходя своего ближайшего естественного соперника, парня, который вызывает у вас неприятное чувство относительной депривации.
Другими словами, благотворительность имеет своей целью достижение социального превосходства.
Расторопные благотворительные общества понимают это и процветают, склоняя потенциальных меценатов к своеобразной гонке вооружений. Так, из Гарвардского университета не просто с благодарностью пишут Альберту Дж. Уэзерхеду III, что он «третий крупнейший спонсор Гарварда из ныне живущих», но и скромно добавляют: «Вы не остановитесь, пока не станете первым». Не мы не остановимся, а вы не остановитесь. Уэзерхед – большой человек в Кливленде, где он владеет компанией по производству пластмасс, – недавно излил чувства газете The New York Times: «Мне понравилась эта фраза». Нравится она и Гарварду. На сегодняшний день Уэзерхед пожертвовал уже свыше 50 миллионов долларов. Впрочем, он кое-что за это получил. Три должности профессора, оплачиваемые на его деньги, теперь носят имя Уэзерхеда, равно как и Центр международных отношений имени Уэзерхеда, занимающийся «актуальными глобальными проблемами». Это гарантирует, что имя Уэзерхеда будет широко известно даже спустя столетия, причем далеко за пределами Шейкер-Хайтс.
Чтобы понять этот стиль доминантного поведения, давайте вернемся к говорушкам и загадке того, почему альтруизм сохранился, несмотря на жесткие условия эволюции. Теория родственного отбора гласит, что альтруизм сохранился потому, что альтруисты делают добрые дела в основном во благо своих родственников, улучшая таким образом собственную генетическую приспособленность. Однако в случае говорушек, как и у людей, получатели помощи зачастую не состоят в родстве с донорами. Альтернативная теория взаимного альтруизма предполагает, что говорушки, совершающие добрые дела, получают взамен то же самое, услугу за услугу. Но сама эта идея заставила бы говорушек прошептать: «Quelle horreur!»
Альтруизм всегда однонаправлен. Таша-Шам отдает еду Пушту, однако для Пушта предложить еду Таша-Шаму – значит нанести последнему тяжелое оскорбление. Несмотря на непривлекательный внешний вид, жизнь говорушек пронизана почти навязчивой заботой о статусе, и они прекрасно знают, что альтруизм – отличный способ подтвердить его. Однажды я наблюдал, как самка говорушки отправилась искать другую самку в группе с подарком в клюве. Отношения между двумя этими птицами – наполовину сестрами – были натянутыми, каждая считала себя главной. Когда птица помоложе предложила старшей еду, та застыла, как бы пытаясь сказать: «Этого не может быть». Это было неприятие благотворительности. У говорушек отдавать – это честь, а принимать – унижение. Птицы охотно принимают пищу от биологов, которые их изучают, поскольку для них нет места в социальной иерархии говорушек.