В природе расточительство нередко является неотъемлемой частью демонстрации. Например, широкохвостому колибри недостаточно иметь раскраску лучше любой броши от Tiffany. Он сможет произвести впечатление, только если согласится на непомерную цену (или гандикап, если пользоваться терминологией Захави) и будет по 40 раз в час совершать свои пике. Эти расточительные демонстрации требуют оставаться легким и проворным, так что колибри фактически голодает целый день, все пикируя и пикируя. Затем, как кавалер богатой женщины, расстегивающий каммербанд под утро, он устраивает себе двадцатиминутную пирушку, заглатывая нектар, пока его брюшко не распухает, а вес не увеличивается на треть. Теперь он «зарядился» энергией на весь следующий день. Самец, не способный вести столь экстравагантный образ жизни, не добьется расположения самки.
Миллер, сторонник принципа гандикапа, утверждает, что то же стремление к расточительной демонстрации объясняет нашу любовь к шикарным машинам, эксклюзивным платьям, большим домам или картинам Ван Гога на стене. Важна именно расточительность этих приобретений. Если бы Ван Гог мог достаться любому задаром, полагает Миллер, многие люди перестали бы жаждать его приобретения. Они покупают такие картины, чтобы дать людям понять (разумеется, сделав это изящно), что могут позволить себе повесить картину стоимостью 70 миллионов долларов на стене в столовой. Так же и Ferrari 360 Spider является символом статуса в основном потому, что стоит 140 тысяч долларов. Скиньте ноль (и смените имя, скажем, на Little Miss Muffet), и это будет просто шумная, неудобная спортивная машина.
Я преувеличиваю, и прошу за это прощения. Картины Ван Гога – это, без сомнения, высокое искусство, a Ferrari разгоняется с места до сотни километров в час в мгновение ока; и то и другое представляет собой настоящую ценность. Но как она соотносится с ценой? Миллер сравнивает наушники Sennheiser Orpheus Set стоимостью 15 тысяч долларов с Vivanco SR250s, которые звучат почти так же хорошо, но продаются за 40 долларов.
«Специалисты по маркетингу фирмы Sennheiser знают, – пишет он, – что Orpheus Set покупают в основном богатые мужчины, молодые или средних лет, которые ищут, открыто или негласно, свою „вторую половину“. Их в 400 раз большая стоимость по сравнению с Vivanco – это цена ухаживания». Иными словами, цена гандикапа. «В то время как Vivanco – просто хорошие наушники, Sennheiser – это павлиний хвост и соловьиная трель… Sennheiser покупают не ради звучания, а ради впечатления, которое они производят на окружающих».
Далее Миллер утверждает, что расточительная самореклама богачей может быть полезной.
«Является ли расточительность лучшей позицией для развития устойчивого человеческого общества? – спрашивает он. – Как это ни удивительно, биология дает на этот вопрос положительный ответ».
Одно из преимуществ наших расточительных демонстраций, утверждает Миллер, состоит в их долговременности. Веер павлина исчезает вместе с ним, но картины Ван Гога будут способствовать привлечению партнеров на протяжении многих поколений. По мнению Миллера (которое временами кажется причудливой смесью рейганизма, дарвинизма и экологического мышления), расточительное потребление богатых фактически ведет к просачиванию благ от такой демонстрации к другим людям: «Даже если материальный продукт принадлежит одному индивидууму, он может укреплять сексуальный статус любого, кто связан с его производством, оплатой, продажей или потреблением». Итак, творчество Ван Гога действительно начинает казаться общим достоянием. Им может хвастаться даже парень, который повесил картину художника на стену столовой.
Миллер полагает, что расточительная сексуальная демонстрация может оказаться полезной для окружающей среды, так как она отвлекает людей от секса как такового или, по крайней мере, от размножения.
«Чем больше времени и энергии вы тратите, чтобы доказать свою сексуальность, – пишет он, – тем меньше времени и энергии у вас остается для воспитания потомства… Вместо того чтобы тратить третий десяток лет на заботу о шестерых детях, как делали наши предки, мы тратим это время на получение высшего образования, карьерный рост, покупку вещей, посещение кино, отдых и укрепление статуса, Расточительное потребление или требующие расходов дети – совмещать это трудно».
Ну что ж, пришло время рассказать богатым плохие новости. Что бы ни говорил Миллер, многие наши расточительные сексуальные демонстрации вовсе не так долговременны или безобидны для окружающей среды, как картины Ван Гога или наушники Sennheiser. И они вовсе не обязательно так уж несовместимы с дарвинистским занятием распространения генов. Уилт Чемберлен демонстрировал расточительное поведение, когда пожелал украсить мордами тысяч полярных волков постельное покрывало и уголок для беседы в своем особняке в Лос-Анджелесе.
Вероятно, потребовалось бы провести независимое расследование, чтобы установить соотношение волков и волчиц в период его проживания там, но сам Чемберлен подсчитал, что за свою жизнь занимался сексом с двадцатью тысячами женщин. Но волчьи морды – не единственное средство. Так, на постройку любовного гнездышка одной звезды баскетбола на холме в Бель-Эйр ушло пять вагонов выдержанного красного дерева. И вот вам теория просачивания благ в действии: когда особняк недавно был выставлен на продажу, приятель Чемберлена назвал его «домом, где жил знаменитый человек, имевший множество женщин».
В таком же вызывающем стиле один голливудский продюсер недавно поразил нескольких друзей, доставив их на личном самолете на Галапагосские острова, где его съемочная группа работала над документальным фильмом о природе. Они проторчали там несколько часов, потом им стало скучно, и тогда они улетели домой. По оценке съемочной группы, на это ушло более 100 тысяч долларов. На обед подавали дарвиновых вьюрков с дробленой пшеницей и сельдереем в соусе из уксуса и горчицы. (Хорошо, признаю, в конце я малость приврал.)
И все же Миллер высказал важную мысль. Вопреки всему, чему учили нас матери, позерство часто оказывается полезным, причем не только для того, кто красуется, но и для всех остальных. Например, Дж. Пол Гетти покупал произведения искусства, чтобы с их помощью из нефтяного магната превратиться в императора. Многие люди чувствуют особое родство с Людовиком XIV или Наполеоном, однако Гетти говорил своим друзьям, что в прошлой жизни был римским императором Адрианом.
Помимо непосредственной экономической выгоды, позерство богатых часто ведет к перманентному улучшению качества жизни остальных людей. Брайен Хейден, чья работа на тему пиров-соревнований и происхождения сельского хозяйства упоминалась в одной из предыдущих глав, пишет, что состязательное демонстративное поведение богатых привело к «трансформации разнообразных престижных технологий в практические». Богачи, или люди, которых Хейден называет «три-А-честолюбцами», первыми начали внедрять ткани, металлы, океанские судна, кожаную обувь, мелко помолотое зерно и пшеничный хлеб, пластик, водопровод и канализацию (первый в Америке туалет со смывом появился в эксклюзивном мужском клубе Reading Room в Ньюпорте, Род-Айленд), керамику, стекло, автомобили, письменность и книги. Богатые не обязательно изобретали эти новые технологии, но они покровительствовали ремесленникам, которые этим занимались. Они делали эти инновации частью своего расточительного потребления, а остальные члены общества начинали им подражать. Хейден считает, что имел место процесс, в ходе которого забавы богачей становились частью быта простых людей, что привело к «постепенному, но разительному росту уровня жизни за последние десять тысяч лет».
Чтобы «праздный класс» не показался слишком трудолюбивым, скажем, что демонстративное поведение богатых также подарило нам выходные дни. Английский премьер-министр Артур Бальфур происходил из аристократической семьи, владевшей 87 тысячами акров земли в Шотландии. Он был богат, красив, очень обаятелен и являлся «умнейшим политиком своего времени», А еще он любил играть в гольф. В 1880-е годы он составил для себя (и всей страны) расписание, выделив два свободных дня в неделе. «Он обладал таким магнетизмом, – пишет историк Барбара Тачман, – что общество шло за ним. Так родилась традиция проводить уик-энд в сельском доме». В рабочий класс идея уик-энда просочилась несколько позже.
Наконец, все это рождает гораздо более спорное предположение о том, что проблески роскоши каким-то образом идут на пользу обществу в целом, что великолепие на верху социальной иерархии возвеличивает даже тех, кто стоит в самом низу. Наши мораль и религия, напротив, учат тому, что ситуация, когда один человек жиреет и транжирит деньги, пока другие голодают, нестерпима. Политическая история подтверждает, что неумеренная демонстрация богатства грозит гильотиной. Но задумайтесь на минуту: как и другие общественные приматы, мы инстинктивно оцениваем статус друг друга. В глубине души нам нравится тщательно «ранжировать» людей и модели поведения тех, кого мы считаем ниже себя, и мы жаждем маячащих наверху чудес. Пожалуй, нет более жестокой фразы, чем «лучше уже не будет».
Нам нравится думать, что мы растем, а значит, нам нужно и пространство для роста. Это справедливо и в самых абсурдных ситуациях. Например, когда английский пиарщик Мэтью Фрейд в 1990-е годы проводил модные вечеринки, он любил, чтобы помимо основной зоны устраивался ряд эксклюзивных комнат для VIP-персон, расположенных в иерархическом порядке (главное «святилище», как правило, пустовало).
Иногда демонстративное поведение богатых ведет к положительным результатам отнюдь не окольными путями. Расточительность богатых подарила нам некоторые из прекраснейших вещей на земле: картину «Рождение Венеры» Боттичелли, созданную по заказу Лоренцо Медичи, или «Реквием» Моцарта, который анонимно заказал граф Вальзег цу Штуппах, вероятно желавший потом выдать его за собственное произведение. Пока их расточительная самореклама стремится к таким вершинам, позерство богачей, без сомнения, приносит пользу человечеству. Но в остальных случаях (и богатые люди сами прекрасно это знают) они рискуют заслужить осуждение религии, морали и политики.