что наши носы едва не соприкасались, и прошипел мне в лицо:
– Издеваешься?
Еще и прищелкнул клыками в попытке устрашить. Происходи это на кладбище, при свете луны, может, и прониклась бы, а так… Сначала демонстративно принюхалась, а потом с интересом заглянула ему в рот, чуть наклонив голову. Прям как овчарка, когда решает: достойна ли ворона, тянущая из мусорного бака очередную дрянь, ее, собачьего, внимания. Разглядывала я при этом ровный прикус и сияющий белизной кошмар платного дантиста.
– Даже зубного камня нет, не то что кариеса… – разочарованно протянула я, ошарашив вампира.
Блондинчик понял, что таки над ним измываются, и хотел уже было перейти от слов к делу, когда я уже серьезным тоном произнесла:
– Считай, это была маленькая месть. За Адриано.
Вампир, поняв без дополнительных пояснений, о ком речь, с вызовом бросил:
– Это был твой муж? Любовник? – клыкастик тоже решил отринуть этикет и перейти на ты.
От такого предположения я аж споткнулась.
– Нет.
– Тогда в чем, собственно, дело? Мы бы подарили друг другу ночь, полную наслаждения…
Казалось, спутник искренне не понимал, что такого он совершил: ну, соблазнил… ну, подумаешь, мужчину… ну, применил при этом дурманящие чары…
– Хотя бы в том, что это делалось без обоюдного согласия. Кого оборотень представлял на твоем месте? – разозлилась я.
– Девушку… – нехотя ответил клыкастик.
– Не просто девушку, – вскипела я, – а меня! Меня!
Лицо же блондина выражало лишь недоумение, и я мысленно махнула рукой – это дитя своей эпохи. С мировоззрением, воспитанным нравом развратного галантного века – времени, когда в Италии имя официального любовника вписывалось в брачный контракт сразу же после фамилии законного супруга, ибо знатная дама могла появиться в обществе лишь в сопровождении кавалера. Времени, когда синьора отстригала прядь волос того, с кем провела ночь, а потом вплетала ее в парик и гордо появлялась на приеме, пестря чужими локонами, как петух. Времени, когда порок шел об руку с добродетелью.
– Ладно, проехали. Скажи мне лишь одно: почему среди сотен мужчин ты выбрал именно этого? Нельзя было пройти мимо? Мы бы тихо искупались в том фонтане и нырнули еще глубже в века, ты бы провел веселую ночь с какой-нибудь синьоритой.
– Не мог, – клыкастик покраснел еще больше, хотя дальше, казалось, уже некуда, и стал напоминать борщ: – Он оборотень. Мне сегодня доложили, что в окрестностях города видели перевертыша – и я после этого известия дышать спокойно перестал, весь вечер пребывал в томлении, а когда в темном коридоре почувствовал его – страсть начала застилать глаза.
«Так, понятно, одних клинит на стройных блондинках, другие пускают слюни на мулаток, третьи – делают стойку на утонченных интеллектуалок, а здесь случай клинический – оборотнефилия», – поставила диагоноз блондинчику.
Меж тем клыкастик, и не подозревая о том, что я начала рассматривать его уже с профессиональным интересом (хотя психиатрия никогда не была моим любимым предметом, но тут такой интересный случай – грех не полюбопытствовать), продолжал:
– Оборотни для вампиров как запретный плод: некогда наши кланы враждовали, и хотя уже триста лет, как длится перемирие, история не знала еще союза детей ночи и перевертышей. Такой брак не найдет благословения, а плод любви, случись ему появиться на свет, – будет умерщвлен, как и те, кто дал ему жизнь.
– Да уж, – не удержалась от комментария. – Скажи откровенно: а ты, случаем, никого на месте Адриано не представлял?
Вампир замолчал. Надолго. Когда по ощущениям прошло уже более получаса, я все же решила спросить:
– Как тебя хоть зовут, чудо?
От такого обращения вампир скривился, но все же нехотя произнес:
– Пауло Реньер.
Имя звучало солидно и основательно и совершенно не шло этому юнцу.
– Значить, Пауль, – сократила я, не испытывая пиетета к истеричной личности. Ну, не могу я уважать человека лишь за титул. За поступки – да. А этот блондинчик из деяний пока лишь только моего знакомого, можно сказать, почти соратника, чуть не оприходовал. Вот и лезло из меня ехидство. – А меня – Светлана.
А потом, глядя на этого херувимистого клыкастика (почему-то в данном эпитете Пауля проскальзывал не божественный смысл, а знаменитый русский корень из трех букв), решила, что стоит быть хотя бы отчасти честной, и добавила:
– И мы с тобой сейчас не в восемнадцатом, а в двадцать первом веке.
Вампир схватил меня за плечо и резко дернул на себя. Признаться, такой реакции я не ожидала.
– Повтори еще раз. Где мы?
«Похоже, что с мыслью «когда мы» этот Пауль еще не смирился», – констатировала я.
– Где – понятия не имею, а вот время – двадцать первый век. В этом можешь не сомневаться.
Не знаю, до чего мы могли бы еще договориться в таком ключе, если бы не услышали вдалеке шум мотора.
– Туда, – указала на ближайшие кусты.
Не сговариваясь, мы зарылись в жесткую зелень, полную колючек, в рекордные сроки. Пока продирались сквозь кусты, я успела увидеть, что с другой стороны зарослей стелется извилистая лента дороги. Добрались.
Разбитый фургончик, по ощущениям – ровесник моего отца, задорно тарахтел мотором и был столь резвым, что впору было заподозрить у него отсутствие тормозов. Суперэлитный цвет первой детской неожиданности довершал образ типичного авто, на котором можно не только ездить, но и использовать его в качестве затычки в заборе.
Скорее подчиняясь интуиции, чем здравому смыслу, я рванула из кустов наперерез этому австралопитеку от автопрома.
Ветви цеплялись за волосы, били по рукам, но я успела выскочить на дорогу, когда между мною и бампером шайтан-машины оставалось метров двадцать. Визг тормозов (которые все же, на мое счастье, были), попытка уйти на встречку, объезжая сумасшедшую меня, и глухой удар о придорожное ограждение.
Инструктор, что обучал меня в автошколе, рассказывал о том, как машина тормозит. При этом сначала обстоятельно объяснял принцип действия ручника, сцепления, говорил о блокировке колес, а потом, видя мое сосредоточенное выражение лица, махнул рукой и заявил, что у женщин обычно процесс остановки немного иной. На мой закономерный вопрос: «В чем принципиальная разница?» – сэнсэй руля и ключа зажигания ответил, что у мужчин обычно срабатывают тормозные колодки при нажатии на педаль тормоза. У дам же авто тормозит сначала капотом, потом радиатором, а потом уже и двигателем. Чаще всего о столб.
Судя по логике бывшего инструктора, за рулем пикапа сидела немножко женщина. Ибо капот игриво задрался, явив миру нутро мотора. Последний, к слову, не глох, несмотря на все попытки водителя. В результате седой и скрюченный старичок, вылезший из драндулета, в сердцах пнул свою колымагу, возвел руки к небу, призывая светило в свидетели, и произнес сначала прочувственную речь то ли Деве Марии, то ли декламируя изощренное проклятие. После этого наконец-то обратил взор на меня.
То, что идея выскочить на дорогу испуганным зайцем была не просто плохая, а очень плохая, поняла сразу. Ритуально усовестив небо и побитую развалюху, водитель обратил гневный взор на меня. Он орал, ругался, размахивал руками – в общем, всячески оказывал помощь не случившейся жертве аварии.
Вылезший за мною из кустов вампир с интересом молчаливо наблюдал за тем, как старик отводит душу, а потом тихонько поинтересовался:
– Ты так и задумывала?
Я, рефлекторно втянув голову в плечи и сморщившись от громких звуков, проинформировала клыкастика, что вообще-то хотела, чтобы синьор нас взял в попутчики и увез желательно как можно быстрее и дальше отсюда. Блондинчик понимающе хмыкнул и… начал насвистывать. Увериться, что мир окончательно сходит с ума, не получилось по той простой причине, что лицо старичка (у которого было два зуба и, как впоследствии выяснилось, четверо сыновей) расплылось в блаженной идиотской улыбке, а потом он пролепетал:
– Конечно-конечно, как не помочь двум очаровательным молодкам, попавшим в беду.
После этих слов он развернулся и потопал обратно к своей, так и не заглохшей машине.
– Пойдем, – коротко проинформировал вампир и пояснил специально для меня, недалекой: – Ты же хотела, чтобы он увез нас на этом экипаже как можно дальше. Вот я ему и внушил, что мы – две прекрасные и юные синьоры, находящиеся в затруднительном положении.
Я лишь помотала головой, поскольку ни я, ни вампир девушками не являлись. А насчет прекрасных… думаю, точнее бы было просто красных. Зато теперь стало понятно, как Адриано поддался чарам этого вампирюги.
Тем не менее мы влезли в фургончик, и хозяин сего шикарного авто, сдав чуть назад, вернулся на первоначальный курс, то бишь на дорогу.
Пока ехали по серпантину, я успела передумать кучу всего, а услышать – и того больше. Водитель не замолкал ни на минуту, поведав нам и свою родословную, и что он – винодел чуть ли не в десятом поколении, и что врачи-то ему пробовать свой продукт запретили, сказав, что каждый бокал может стать последним.
На мое справедливое замечание: «Как тогда оценить качество продукта?» – старичок беспечно улыбнулся и заявил, что пить он не бросил… Зато вносит интригу в каждое застолье.
И продолжил болтать – на этот раз уже о сорванцах-внуках и о том, что июль в этом году удался на диво жаркий. Сетовал на мелкую, но дивно сочную ягоду, из которой должно получиться отличное вино, вот только жаль, что его будет не много.
Блондинчик, скрючившийся в три погибели на заднем сиденье, клацал зубами и отнюдь не от голода (во всяком случае, искренне на это надеялась), а от системы амортизации драндулета. Я же просто подскакивала на ухабах, норовя приложиться макушкой о крышу. И лишь аксакал предгорий Тосканы (а попали мы именно сюда, как уверил нас водитель) был спокоен и недвижим.
Когда по ощущениям прошло часа два, я, не выдержав болтовни шофера, шепотом спросила вампира, не сделать ли так, чтобы старичок замолчал хоть ненадолго.