Новенькая футболка с провокационной надписью на английском «Хочешь меня? Если да, то улыбнись» и кроссовки вкупе с джинсами, прихватизированными из хостела, сделали Пауля совершенно неотличимым от праздной толпы. Надо ли говорить, что хозяйкой одной из лавок обновки были отданы вампирчику абсолютно добровольно и с широкой улыбкой.
Когда к нам подошла официантка в пятый раз поинтересоваться, не желает ли синьор что-нибудь еще, по ее рассеянной улыбке и затуманенному взгляду я поняла: из кафе мы также уйдем с заверениями, что ни единого евро от столь очаровательного юноши не нужно. Я же в сознании очарованных вампирьим обаянием дам была аналогом барсетки, которая вроде и есть, но ее наличие можно и нужно игнорировать.
С одной стороны, было совестно: правило «за все надо платить» никто не отменял. Я понимала, что, если за ужин рассчитаемся не мы, его стоимость вычтут из чаевых той, что нас обслуживала, но, увы, организм голодать не желал, шантажируя обмороком. Посему решила, что философия незабвенной О’Хара: «Убью, украду, солгу, но голодать не буду» – как раз мой случай. Вот только совесть с классикой была не согласна. Впрочем, ее плач становился все тише, по мере того как желудок наполнялся. Незабвенный орган пищеварения просто придавил ее своим весом.
После сытного то ли завтрака (судя по очередности), то ли ужина (по времени) захотелось еще и поспать, но я трезво оценила, что второй раз побудку в стиле «Пауль и экзотика» я не переживу. Посему, выбравшись на окраину города, приступила к тому, что хотела сделать еще в катакомбах: перенестись в пресловутый 1584 год. По уточненным у Пауля данным, лучше всего было появиться в указанном году 30 сентября в Риме.
Чертя пентаграмму переноса, поймала себя на мысли, что впервые с начала этой злополучной истории могу спокойно провести расчеты и задать вектор силы, не полагаясь на авось. Кто бы знал, к чему приведет этакая швейцарская точность.
Глава седьмаяШвейцарская точность
Временна́я воронка, в которую я начала вливать свои силы, извивалась подобно змее, образуя огромный крутящийся столб энергии. Эмоции переполняли, а память услужливо подбрасывала воспоминания, которые ударной волной проходили по телу. Боль, что разрывает душу, и радость, окрыляющая, возносящая до небес: признание Лима и лицо обезумевшего Распределителя, осторожное «можно?» из уст любимого и его руки, касающиеся моего живота, взгляд мужа во время нашей последней встречи и требовательное «обещай!».
Сейчас, осознанно балансируя на грани между столь противоречивыми чувствами, как ярость и спокойствие, я подчиняла свой дар, управляя им.
– Семь, – начала отсчет вслух, заставив Пауля, стоящего рядом, нервно вздрогнуть и прижаться еще сильнее, хотя площадь пентаграммы переноса и так вынуждала нас стоять впритирку.
– Это ты к чему? – сглотнув, уточнил вампирюга.
– К тому, как скоро появятся инквизиторы, почувствовав всплеск моей магии, – решила успокоить спутника и добавила: – Шесть.
Еще мгновение.
– Пять.
Пауль стиснул меня с такой силой, что я ощутила себя жмыхом после пресса.
– Четыре.
Сквозь лепестки огненного ветра, что окружали нас, я увидела открывающийся портал: законники работали быстро. Однако, прежде чем первый инквизитор появился из телепорта, края воронки схлопнулись над нашими головами, и мы окунулись в обжигающую боль временно́го переноса.
Еще никогда мне не доводилось совершать столь дальние прыжки. Ощущение, что мы с Паулем падаем с огромной высоты, все усиливалось, пламя, казалось, выжигало изнутри, струясь по венам. Воздуха не хватало.
Еще немного – и у меня банально не хватит сил выплыть на поверхность из этого палящего океана боли.
Все закончилось резко. Блондинчик, выполнивший роль соломки, на которую столь любят сетовать фанаты сослагательного наклонения, сдавленно охнул. Я же оказалась на вампиристом матрасе в позе «спасаемся от волны атомного взрыва»: лицом вниз, тело – прямая планка и даже мысочки вытянуты.
Некстати вспомнились слова из лекции военрука, который отвечал за готовность студиозусов к труду и обороне, заставляя нас падать именно таким образом при его окрике «ложись!». Дядька, бывший военный, а ныне любитель пампушек и борщей, обладатель сонма внуков, отличался специфическим чувством юмора. Чего только стоило его: «Вы – гражданские. Поэтому если оказались в зоне радиоактивного поражения, то немедленно накройтесь простыней и ползите. Лучше всего сразу на кладбище». На робкое студенческое: «А что в этом случае делают военные?» – преподаватель, не задумываясь, ответил: «Превращаются в радиоактивную пыль, с ветром поднимаются в верхние слои атмосферы и десантируются на головы обескураженных противников».
Поностальгировать подольше не дала пресловутая пыль, правда, не та самая, упомянутая военруком, а без бета-частиц. Она партизаном пробралась в гортань уже при первом вдохе, заставив надсадно закашлять.
Скатилась с блондинчика, который в этот момент по стонам мог переплюнуть любую бабку-симулянтку, что ежедневно вызывает бригаду «скорой», дабы не скучать в компании котов в однушке где-нибудь в Бирюлеве. Попыталась подняться и осмотреться. Безлунная ночь, что накинула черную шаль окрест, скрыв в причудливых тенях свои тайны, у романтичных барышень вызвала бы ассоциации со свиданием, в крайней случае – с похищением из-под венца. Увы, я была практичной, ибо в моем случае на ум приходили не рандеву, полные страсти и вздохов, а переломы. Закрытые, открытые и в различных комбинациях. Ибо такая темень была точно охарактеризована как уровень освещенности в анальном отверстии представителя негроидной расы – при оной гораздо легче навернуться, сломав шею, чем дойти до возлюбленной.
Спустя какое-то время глаза все же привыкли к чернильной мгле, и я смогла различить силуэты. Судя по всему, мы находились на стройке. Или на очень аккуратном разрушении, которое сродни тихому растаскиванию. Во всяком случае, груды камней, половина стены, руины, лопаты и нечто, напоминавшее ванну, наводили на мысли о возведении зданий.
Когда вампир выпрямился, правда, при этом приложившись макушкой о какую-то балку и озвучив все, что он по этому поводу думает, то завертел головой не хуже совы.
– Узнаешь местность? Где мы? – спросила почти безнадежно: темень не располагала к рекогносцировке.
– Точно сказать не могу, но, похоже, что мы все же в Риме… – задумчиво протянул Пауль, а потом ткнул пальцем куда-то: – Вон, видишь, Капитолийский холм и Колизей.
Признаться, по правде, я не видела ничего, о чем и сообщила спутнику. Темное на темном – не более. Разве можно в этих бесформенных тенях что-то опознать? Как выяснилось далее, особенности вампирьей физиологии это позволяли: днем глаза клыкастика были такими же, как у человека, но в темноте способность зрачка расширяться оказалась в несколько раз больше, чем у скромного homo sapiens. Правда, выглядело это жутковато: белка не видно, лишь тонкая радужка, и огромный, словно у рыбы, зрачок. Увидь такое диво окулист, диагноз был бы однозначным: передозировка мидриатика, который атрофирует мышцы и позволяет рассмотреть глазное дно.
Еще раз глянула на этого двуногого филина, что с интересом взирал на округу, и попросила:
– Может, раз из нас двоих ты все же видишь, побудешь поводырем? А то я боюсь, что, пока выберусь отсюда, что-нибудь себе точно вывихну или сломаю.
Пауль лишь помотал головой, что означало скорее «нет», чем «да», но за руку все же взял. Правда, прошли мы недолго. Я вроде бы наступала след в след, но все же умудрилась каким-то образом едва не сорваться в яму. Причем края ее были ровными и даже кое-где отделанными… мелкой плиткой.
Блондинчик, заинтересовавшийся этой особенностью местного «котлована», сначала присел, а потом и вовсе чуть ли не носом закопался в край, с которого я едва не сверзлась. Спустя мгновения томительного ожидания он выпрямился и с довольным видом сообщил:
– Теперь я точно знаю, где мы находимся. И даже примерно когда.
– Ну, не томи!
– Это Палаццо Паллавичини-Роспильози – дворец на Квиринальском холме. Его, судя по всему, именно сейчас строят для семейства Боргезе. Он примечателен тем, что зодчие, решив сэкономить, возвели его на месте руин терм Константина, которые являются частью фундамента главного здания.
Я лишь хмыкнула: прорабы и архитекторы были хитрецами во все времена. Нет чтобы заложить новый фундамент. Посчитали: то, что простояло больше полутора тысяч лет, выдержит и новые стены. Интересно, а в смету заказчика они внесли этот «фактор экономии» или выставили счет, словно все создавалось с нуля?
Мысли, роившиеся в голове, были до неприличия прагматичны и низменны, но именно они, такие мелкие и суетные, не позволяли сойти с ума и впасть в истерику от всего пережитого.
Пауль, задумчиво чесавший затылок, не подозревал о меркантильности моих умозаключений:
– А вот насчет времени… дворец строили долго, если не ошибаюсь, с конца шестнадцатого века по начало восемнадцатого… но, судя по всему, мы попали как раз на начало возведения…
Его слова были для меня лучшей из песен: значит, все же не ошиблась с расчетами, и нас вынесло в треклятый 1584-й. Во всяком случае, искренне хотелось на это надеяться.
Рассвет мы с Паулем встретили на одной из мостовых. Под утро начал накрапывать дождь, заставляя то и дело зябко пожимать плечами. Серое небо, серые дома еще не проснувшегося города. Узкие улицы, в которых тоннельным эхом отражались звуки: далекий лай собаки, скрип телеги и недовольное «но, пошла!», храп забулдыги, прикорнувшего рядом с канавой. Все невзрачное и единое в своем облике. И лишь мы, как гроздья красной рябины на первом снегу, видны издалека любой голодной птице, нечаянному прохожему.
Эту мысль я и озвучила вампиру, которого наш вид, кажется, ничуть не смущал. Напарник призадумался, и в этот самый момент за нашими спинами послышался мерный звон подков. Обернулась. Всадник, ехавший неспешно, был в плаще. Капюшон, надвинутый на лицо, руки в перчатках – ему была нипочем утренняя морось.