– А разве больше тебе некого поминать?
– Да кого еще? Если только…
– Ну-ну?
– Сынка моего… Так он мертвеньким родился. Я его даже не видела. А уж где схоронили, не ведаю.
– Все равно помянуть бы нужно.
– Хорошо, хорошо, батюшка. Все так и сделаю, как вы велите.
Потом была пресловутая квартира, куда, при виде отца Афанасия, сбежалось полдома. Молодой священник важно ходил по комнате, нараспев читал «Отче наш», кропил стены, махал дымящимся кадилом, развевая во все стороны клубы благовонного дыма.
– Избави нас от лукавого, – повторяла за ним Дуся, и в ее глазах стояли слезы умиления.
Сергей Александрович пристроился в уголке и наблюдал за действиями отца Афанасия даже с некоторым благоговением. Поп казался серьезным, даже величественным. Двигался он резко, так, что черные кудри развевались за плечами. Глаза, как казалось Севастьянову, метали молнии. Голос звучал торжественно и строго.
– Изыди! – восклицал отец Афанасий. – Изыди, нечистый!
И хотя все выглядело в высшей степени благопристойно, профессора не покидало чувство, что отец Афанасий играет заранее выученную и тщательно отрепетированную роль, а в душе никаких особых чувств не испытывает. Возможно, даже иронизирует над его, Севастьянова, реакцией.
Наконец «мероприятие» закончилось. Отец Афанасий напоследок перекрестил жилище, затем его обитательницу. Севастьянов видел, как Дуся, воровато озираясь, сунула священнику красную купюру, а тот, не стесняясь, принял подношение. Потом священник и профессор, сопровождаемые народными массами, вышли во двор к машине и уселись в нее. Дуся решила остаться.
– Ну вот и все, – сказал отец Афанасий, заводя двигатель. – Просьба ваша выполнена. Очистил квартирку от нечисти.
– И заработали к тому же, – не смог удержаться от колкости Севастьянов.
– Почему бы и нет, – весело отозвался отец Афанасий. – Ведь я выполнил определенную работу. А за работу положено вознаграждение. И все-таки я не понимаю вашего отношения ко всей этой канители.
– Хочу разобраться, – сообщил Севастьянов.
– В чем? Кто двигал мебель? А чего тут разбираться.
– Не понял?
– Вы же физик. Неужели не ясно, что в основе этого происшествия лежат чисто физические явления. Темной Дусе мерещатся черти, ну а вам?.. Неужели тоже происки нечисти?!
– Ни в какую нечисть я не верю.
– Представьте, я тоже.
– Вот как?!
– Собственно, вера в Господа нашего Иисуса Христа не допускает суеверия. А все эти черти, домовые, призраки – чистейшей воды выдумки. Пережитки язычества. Я до сих пор считал: подобные сказки нынче циркулируют только в деревне. Оказывается, и в больших городах они тоже живут. Конечно, простым людям типа этой Дуси суеверия свойственны. Но вам-то?!.
– Вы, отец Афанасий, хотите сказать, что и мне подобное свойственно? – с изумлением спросил Севастьянов.
– Свойственно, свойственно. Не отрекайтесь. Я давно к вам присматриваюсь. И раньше замечал подобное, а теперь и вовсе уверился в своем мнении. Даже ваша антирелигиозная риторика подтверждает это.
– Риторика?
– Именно риторика! С какой целью вы так последовательно и так тщательно обличаете религию?
– И с какой же? Раскройте мне глаза.
– Понятно с какой. Вы желаете быть причастным.
– Причастным к чему?
– К чудесам.
– Что за вздор вы несете?! – рассердился Севастьянов. – К каким чудесам?! К тем, что творились в Дусиной квартире?! Так это вовсе не чудеса.
– А что, по-вашему?
– Не знаю.
– Вот видите, у вас нет четкого ответа.
– Вот я и разбираюсь. Какая же здесь тяга к необычному? Просто пытаюсь найти рациональный ответ.
– А меня пригласили…
– Так то по просьбе Дуси. Я ей обещал…
– Хорошо. Допустим. Только вы мне всего не рассказали. Ведь у вас есть какое-то объяснение.
«Расскажи ему про монету, он и вовсе поднимет меня на смех, – размышлял Севастьянов. – А впрочем, почему бы и не рассказать. Даже если и посмеется, что в этом страшного? А может, чего и подскажет».
– Повторяю: четкого объяснения у меня не имеется, – сказал он. – Есть кое-какие гипотезы.
– Так расскажите!
– А смеяться не будете?
– Постараюсь.
И Севастьянов принялся повествовать о своих изысканиях.
– Значит, вы считаете: все дело в таинственной монете? – спросил отец Афанасий.
– Не знаю. Может быть…
– Но вот это – чистейшее суеверие.
– Согласен.
– Так чего же вы отрицаете свое желание собственными глазами узреть чудо?
– Да бросьте вы с вашими чудесами! Чудо, чудо… Ничего я узревать не хочу. Я просто хочу разобраться…
– Попробуем вместе. С чего все началось? С событий в квартире у этой самой Дуси. Девочка сказала: ей стало скучно, она и решила малость повеселиться. Допустим. А если причина движения мебели вовсе другая?
– Но какая?!
– Не знаю. Просадка дома, например…
– Думал! Дом стоит крепко. Я проверял.
– Электромагнитные поля. Рядом с этой улицей полно промышленных объектов…
– Тогда почему в других квартирах не происходило ничего подобного?
– Ну не знаю… Вам, как физику, должно быть виднее.
– Ничего мне не виднее. Налицо самый настоящий полтергейст.
– Не совсем понял. Объясните?
Севастьянов растолковал смысл слова «полтергейст».
– Шумный дух, говорите? Никогда о таком не слышал. Ну допустим, первое проявление волшебных сил монеты в квартире Дуси Копытиной с рациональной точки зрения объяснить действительно трудновато. А дальше? Монета попадает к мальчику, тот меняет ее с огромной, как ему кажется, выгодой. Что же тут сверхъестественного? Заинтересовала монета коллекционера, вот он и отвалил за нее сверх всякой меры. Дальше – сам коллекционер. На его квартиру произошел налет… Ну и что? Просто совпадение. Жену замучили до смерти? Еще одно совпадение. Потом грабители не смогли поделить добычу, и один убил другого. И здесь нет ничего странного. Подобное у разбойников случается сплошь и рядом. И, наконец, монета исчезает. Вернее, попадет к тому, кто не желает афишировать ее присутствие. Но что за последнее время случилось в вашем городе такого, что бы иллюстрировало действие этой таинственной монеты?
– Как будто ничего, – отозвался Севастьянов.
– Вот видите! А посему думаю: вы принимаете желаемое за действительное. Просто вам хочется, чтобы все выглядело именно так, как вам рисуется.
– Возможно, – пожал плечами Севастьянов. – Со мной все ясно, – хмыкнул он. – Ну а вы сами как можете объяснить все, о чем я вам рассказал?
– На все воля Божья, – спокойно ответствовал отец Афанасий. – Этого для меня вполне достаточно. Возможно, существует научное объяснение происходящего, возможно, оно лежит в каких-то иных сферах. Мне не важно это знать. Промысел Божий – вот и все.
Однако разговор с умным попом нисколько не смутил Сергея Александровича. Ему страсть как хотелось разобраться в происходящем, и промысел Божий тут был ни при чем. Поэтому, когда вечером того же дня Севастьянову позвонил Тимофей Иванович Кобылин, профессор необычайно обрадовался.
– Серёнька?! Здорово, брат! Помню, помню о твоей просьбе, – хрипловато бормотал старик, – поэтому и беспокою. Удалось кой-чего накопать. Приходи, коли интересно. Да можешь хоть сейчас. Жду!
В голосе Кобылина слышались загадочные интонации. Севастьянову стало до того любопытно, что он чуть ли не бегом бросился к старому краеведу. Вот и знакомый подъезд. По потертым ступеням Севастьянов взбежал на третий этаж и нажал на кнопку звонка. За дверью послышалось кряхтение, щелкнул замок, и на пороге возник сам Кобылин.
– Привет, привет. Проходи. Погоды-то нынче… Сама в сад умотала, а мне чего-то неможется. Сквозняком, похоже, продуло. Вот дома и остался. Тебя, дорогой, поджидал. Сейчас чайку сварганю. С малиной… Ты как насчет чайку?
– Охотно.
– Вот и славненько. На кухне заседать будем. Там как-то привычнее. Айда за мной.
Кухня у старика выглядела старозаветно и своим убранством напоминала скорее музейный уголок, нежели жилое помещение. Добрую ее половину занимал громадный буфет черного дерева, походивший на готический собор. Стены буфета украшала причудливая резьба в виде гирлянд роз, ирисов и других цветочных штучек. Под самым потолком два веселых ангелочка, а может, амурчика сыпали из рогов изобилия виноградные гроздья, яблоки, груши и прочую плодово-ягодную хренотень. За цветными стеклами виднелись высокие хрустальные стаканы и громадные чайные чашки. Стены кухни украшали чернолаковые жостовские подносы, расписанные такими яркими пионами, астрами и анютиными глазками, что от их вида ломило зубы. Кроме подносов на стенах висел громадный безмен, который больше напоминал древнее холодное оружие – шестопер. На полках стояли старинные стеклянные бутылки квадратного сечения, с какими-то неведомыми разноцветными жидкостями. На столе высился древний медный самовар с многочисленными медалями на тусклых боках.
Хозяин щелкнул по самовару корявым ногтем и многозначительно взглянул на Севастьянова:
– Сейчас кипяточку заварим.
– В самоваре? – удивился профессор. – Это же долго, да и канительно.
– Мне его под электричество переделали, – пояснил Кобылин. – Воткнул вилку в розетку, и все дела. Пятнадцать минут, и можно чаек пить.
Действительно, самовар вскипел очень быстро. Хозяин налил гостю в стакан, стоявший в серебряном подстаканнике, себе же наполнил уже знакомую Севастьянову громадную чашку, расписанную столь же яркими цветами, как и на подносах.
– Пить будешь с малиной? А может, с сахаром или с конфеткой? – спросил он.
– Без ничего.
– Как это без ничего? Без ничего – это вода. Возьми вот «сосачку». Кисленькая… Очень освежает.
Севастьянов с хрустом раскусил конфету под названием «Барбарис». Старик же придвинул к себе вазочку с вареньем, зачерпнув пару ягод серебряной ложечкой, отправил их в рот и запил крепчайшим чаем.
– Ну рассказывай, – произнес Кобылин.