– Ты кто? – спросил он. – И чего тут делаешь?
Человек молчал.
Скок поднес фонарь к лицу незнакомца, и его словно пронзило током. Колени внезапно подогнулись, и он чуть не сел на земляной пол сарая.
Перед ним стояла мать!
Скок никогда не отличался трусостью, однако на сей раз самообладание отказало ему. Гортань перехватило, словно некто сжал ее ледяной дланью. Он не мог вымолвить ни слова. Мать смотрела ему в лицо мертвыми глазами и тоже молчала.
Наконец столбняк немного отпустил нашего героя. Сколько на это понадобилось времени: пять минут или час? Лампа в его руках уже начала чадить.
– Ты зачем явилась, мамаша? – прошептал Скок.
Существо не отвечало и все так же неподвижно пялилось на сына.
«Девять дней когда?.. – соображал Скок. Мысли метались в голове, точно вольные птички, попавшие в клетку. – Завтра?.. Нет, кажется, послезавтра… Чего она явилась?.. За мной?..»
– Я не виноват! – вдруг заорал он. – В смерти твоей не виноват! Я не хотел!..
Мать не двигалась.
Он расхрабрился и тронул ее за плечо:
– Пойдем в дом.
Она молчала.
– Пойдем, мамаша.
Скок потянул ее за руку. Рука была холодная, как лед, и Скока передернуло от омерзения.
Мамаша безропотно пошла вперед, ведомая за руку сыном. Во дворе было совсем темно. Скок отворил дверь землянки и пропустил мать вперед.
«Что с ней делать? – лихорадочно размышлял он. – А если кто-нибудь войдет?»
Хотя кто мог явиться сюда среди ночи?
Мамаша и в землянке вела себя точно так же, как и в сарае. Она неподвижно стояла посреди комнаты.
– Ты зачем пришла? – спросил Скок. – Почему тебе в могиле не лежится? Чего мне теперь с тобой делать? На девять дней придут люди тебя поминать, а ты – вот она, «пожалте бриться». Очень мило, ничего не скажешь. И куда прикажешь сейчас тебя положить. Вот что. Давай-ка под кровать. Тебе ведь все равно – где лежать. Места там полно…
19
Утром, часов эдак в семь, когда все нормальные люди досматривают самые сладкие утренние сны, в квартире Севастьянова раздался телефонный звонок. Профессор проснулся, когда телефон надрывался в пятый или в шестой раз. Некоторое время он лежал, сонно размышляя: кому это он вдруг понадобился в такую рань? Аппарат не умолкал. Чертыхнувшись, Севастьянов поднялся со своего ложа и прошлепал в прихожую.
– Да? – пробурчал он в трубку.
– Спишь, Серёнька?
Вначале Севастьянов даже не понял, кто говорит.
– Само собой, – недовольный фамильярным обращением, произнес он.
– А у меня есть новости, – продолжал вещать голос. – И какие! Ты, парень, обалдеешь.
– Это кто? – спросил профессор.
– Ну ты, Серёнька, даешь! Старик Кобылин тебя беспокоит. Забыл такого?
– Извините, Тимофей Иванович. Спросонья как-то…
– Извиняю, дорогой. Нет, ты только послушай…
– А позже позвонить нельзя было? – разозлился Севастьянов. – Я в отпуске. Могу хоть сейчас отоспаться?
– Можешь, можешь. Не возражаю. Однако события произошли экстраординарные. Я тебе еще в четыре часа звякнуть хотел. Но воздержался. Подумал: рановато.
– Это вы правильно подумали.
– Нет, ты слушай. Про ограбление возле швейной фабрики слыхал?
– Как будто нет.
– Ну ты даешь! Весь город гудит… Вы, ученые, в каком-то вакууме обитаете. Ничего не слышите, ничего не знаете…
– Ладно, не томите.
– С неделю назад, а может, чуть раньше на кассиршу, везшую из банка зарплату, прямо возле входа на фабрику напал грабитель, застрелил охранника насмерть, деньги забрал и был таков.
– Жуть, конечно, но какое ко мне имеет отношение это преступление?
– Ты слушай дальше. Бандита, конечно же, пока не поймали, но этот охранник, фамилия его Николаев, вчера явился домой. Об этом меня один знакомый проинформировал. По секрету, естественно.
– Ну и что?
– Неужели не понял?! Он сам пришел. Своими ногами! С кладбища, понимаешь?!
– В каком смысле с кладбища?
– Ты идиот или как? Его же похоронили!!!
– Так он мертвый?!
– Я же говорю: застрелили!
– Его похоронили, а он домой явился… Это как же понимать?
– Очень просто. Он – мертвый, но может передвигаться.
– Не может быть!
– Может!
– Возможно, он был не убит, а только ранен. В гробу очнулся, сумел выбраться и отправился домой.
– После того как в нем неделю пролежал. Так не бывает!
– Как же это объясняют… э-э… компетентные органы?
– Да никак. Они сами, типа, в трансе.
– Честно говоря, плохо верится, но допустим. А дальше что? При чем тут я?
– Ты знаешь, я тоже голову ломал над этой загадкой. Всю ночь не спал. Думал, думал… И вдруг меня осенило!
– Ну?
– Этот Николаев – вампир.
– Чего-чего?
– Вампир! А кто другой из гроба встать может? Только упырь ненасытный.
– Но вы же сами говорите: его убили. Если убили, то как он может в вампира превратиться?
– Вот уж не знаю.
– Нет, погодите, – вцепился в своего собеседника Севастьянов. – Вы-то сами как объясняете его предполагаемый вампиризм?
– Говорю же: не знаю. Вампиром можно стать не обязательно, если тебя другой вампир укусит. Я, например, слышал такое: если человек умер насильственной смертью и не отомщен, то он может превратиться в вампира и, выйдя из могилы, мстить своему убийце самостоятельно. Еще такое известно. Если, допустим, кошка или, там, собака, да хоть курица, перескочит через гроб, в котором лежит мертвец, то он, мертвец этот, тоже может превратиться в упыря.
Севастьянов невольно засмеялся.
– Чего ты, Серёнька, ржешь? – разозлился Кобылин.
– Я нечаянно.
– За «нечаянно» бьют отчаянно.
– Ладно. Больше не буду. Что вы предлагаете?
– Поехать на кладбище и разобраться. Посмотреть, что да как, потолковать с тамошними служителями… А потом отправиться на квартиру к этому самому Николаеву и посмотреть на него.
– Он разве дома?
– А где ему быть? Жена забрала.
– Хорошо, я готов, – согласился Севастьянов. – Только сейчас, наверное, еще рано?
– Я за тобой подъеду ровно в половине девятого, – сказал старик Кобылин. – Где ты живешь, я знаю. Сейчас половина восьмого. У тебя в запасе целый час. Мойся, брейся, завтракай… Но чтобы в половине девятого, как штык, стоял и ждал у подъезда. Усек? Ну до встречи.
– А какая у вас машина? – спросил Севастьянов.
– Машина-то? «Еврейский броневик».
– Это что за транспорт такой? – изумился профессор.
– Ничего-то вы, ученые, не знаете. «Еврейским броневиком», он же «горбатый», в народе называют «Запорожец». Некоторые остроумцы именуют его еще «жопорожец», поскольку выглядит он одинаково что с переда, что с зада. Усек? Ну до встречи.
Ровно через час профессор Севастьянов вышел из подъезда и присел на лавочку в ожидании прибытия старика Кобылина. Прошло пять минут, потом десять… «Еврейский броневик» не показывался. Севастьянов сидел, потом вставал и прогуливался по двору, потом снова садился. Наконец он уже было решил вернуться домой, когда во двор въехал тарахтящий, как несмазанная телега, агрегат на четырех колесах. За рулем сидел старик Кобылин. Руки его были выпачканы смазкой, на лице блестели капли пота. Он открыл дверцу, приглашая садиться.
– Маленько поломался, – объяснил он свое опоздание.
– А мы до кладбища доедем? – осторожно спросил Севастьянов.
– А то! – отозвался старик Кобылин. – Машина – зверь!
Севастьянов в сомнении хмыкнул, но машина действительно довольно резво выехала со двора и понеслась по только что политым улицам.
– А это не утка? – спросил Севастьянов, имея в виду факт оживления убитого охранника.
– Ты про Николаева? Полной уверенности нет, однако и сомневаться не приходится. Сообщил человек, проверенный на все сто. Пришел, говорит, домой. Баба его, значит, в обморок бухнулась. Потом милиция приехала. Вызвали «Скорую», отвезли в больницу… в морг. Там посмотрели, понюхали… Точно мертвый. Но живой!
– Странно.
– Еще бы! Первый подобный факт на моей памяти. Вот о чем нужно писать!
– Никто не поверит.
– Поверят… Другое дело: не опубликуют. Хотя если выдать все это за происки церковников…
– Все равно не поверят.
Вскоре «Запорожец» достиг территории кладбища, подъехал к конторе, где в этот час уже царило некоторое оживление, очень похожее на то, которое мог наблюдать Севастьянов, когда побывал здесь в первый раз. Он вылез из машины и тут же увидел знакомое лицо. Это была смотрительница кладбища Сабурова.
«Кажется, ее зовут Людмила Николаевна?» – соображал Севастьянов.
– Ага, Сергей Александрович, – первой приветствовала его Сабурова. – Опять к нам… По какому вопросу?
– Наслышаны, что у вас тут творится. Поэтому и приехали, – неожиданно встрял спутник профессора.
– А это еще кто? – изумилась Сабурова.
– Краевед Тимофей Иванович Кобылин, – отрекомендовался старик.
– О каких событиях речь ведете?
– А вы не знаете? Об этом мужике, который из могилы вылез.
Женщина поджала губы.
– Ничего подобного у нас не случалось, – холодно произнесла она.
– А вы меня не опасайтесь, – заметил старик Кобылин. – Я сам много лет проработал в органах. Между прочим, почетный чекист. – И Кобылин достал из кармана красную, с золотым тиснением, книжицу.
Сабурова смерила его взглядом с головы до ног.
– Позвонить бы нужно… – пробормотала она.
– Звоните!
– Ладно. И так все знают. Так что вас интересует, товарищи?
– Покажите, где он лежал до того, как… – Севастьянов постеснялся произнести подходящее слово.
– До того, как вылез, – сделал это за него старик Кобылин.
– А вы знаете, имеется еще один подобный случай, – понизила голос Сабурова. – Тоже позавчера случился, а может, вчера ночью. Некий Фофанов ожил.
– Неужели?! – вырвалось у профессора.
– Точно. Схоронили его больше месяца назад. Под трамвай попал. А вчера, под вечер, прибегает старушка и сообщает: «Возле захоронения моего мужа могила разрыта». Мы туда! Точно. Разрыта. Та же картина, что и у Николаева. Земля словно выброшена изнутри. Вроде взрывом. Щепки от крышки гроба вокруг валяются. А самого тела нет и в помине!