Мы доехали за четыре минуты, на полном ходу миновав пост охраны. Дом находился в самом конце поселка, на границе с лесом. Вокруг стояли вековые сосны, лужайка возле дома была идеально выстрижена, а форма и размеры клумб, кустарниковых и парковых деревьев наводили на мысли о садах Версаля, Нонг Нуча и Королевском парке тюльпанов. Становилось неясно, что Пит Удольф[3] забыл в городе N.
Навстречу нам шел молодой мужчина. Он был одет в льняную рубашку, брюки и кеды. Все ослепительно белое. На руках нес молодую женщину без сознания. На ней белый длинный сарафан, и можно было бы подумать о красивой фотосессии пары, если бы не ярко-красная кровь, покрывающая и платье, и рубашку, и брюки, и кеды. Она капала тоненькой струйкой из раны на левом запястье и оставляла еле заметный след до самого дома.
Семейная ссора. Попытка суицида.
Пока врач совместно с фельдшером укладывала пациентку на каталку, подключала капельницу и останавливала кровотечение, рядом со мной тихо сполз по крылу машины на асфальт будущий санитарный врач.
– Да твою ж мать, лучше времени не нашел? – запричитал фельдшер. – Михалыч, грузи и этого в машину, едем.
И, не церемонясь, перекинув через плечо как мешок картошки, водитель водрузил нашего обморока на свободную каталку в кузове скорой.
Так и поехали в больницу.
Уже в приемном отделении начали спасать обоих. Артур пришел в себя почти сразу: запах нашатыря никого не оставит равнодушным, лишь зеленовато-серый цвет лица выдавал героя дня.
Пока мы обсуждали случившееся, завезли мужчину с рассеченной ногой после неумелого обращения с бензопилой. Тут-то Артур и доказал, что вид крови все-таки совсем не любит, и потерял сознание повторно.
Иллюзионист
Я попросил подвыпившего йога
(Он бритвы, гвозди ел, как колбасу):
«Послушай, друг, откройся мне – ей-бога,
С собой в могилу тайну унесу!»
Был ответ на мой вопрос прост,
Но поссорились мы с ним в дым,
Я бы мог открыть ответ тот,
Но йог велел хранить секрет.
Вот!
Квартирный вопрос испортил не только москвичей. По всей стране, от Калининграда до Камчатки, животрепещущая тема недвижимого имущества и его раздела будоражит благополучные и не очень семьи. Делят всё: квартиры, машины, собак и микроволновки.
В районном центре города N статистика по неблагополучным семьям не портила в целом картину по региону, но главных действующих лиц врачи больницы знали в лицо.
Кого-то регулярно реанимировали, по-соседски выводили из запоя или перевязывали боевые раны, полученные на бытовом поприще.
Одной из таких семей была семья Лютиковых. И пусть легкомысленная фамилия не вводит никого в заблуждение! Нравы там были суровыми, сами домочадцы – буйными, и даже участковый к ним захаживал с завидной регулярностью и явной неохотой. Семья состояла из престарелой матери-пенсионерки Алевтины Петровны и двух ее никудышных отроков-погодок, сына Толика и дочери Татьяны.
Главной кормилицей оставалась престарелая мать с повышенной пенсией, а дети перебивались случайными заработками, периодически перемежающимися с запоями дочери и непродолжительными отсидками сына в местах не столь отдаленных.
Сама старушка была вздорная, сварливая и целеустремленная. Ее пытливый ум и сенильная деменция, переходящая временами в острый психоз, отравляла жизнь всем соседям. Она регулярно вызывала полицию, жалобы с каждым разом становились все более и более фантастическими. То она ругалась, что ее облучают, поэтому принципиально не пользовалась мобильной связью; то рассказывала, что за ней слежка установлена, но не уточняла, кем и с какой целью.
Накануне смерти она снова вызвала участкового ночью. Кричала в трубку и требовала наказать негодяев. Кто был негодяем, кокетливо умалчивала, обещая рассказать лично. Когда тот пришел, выяснилось, что уже вторую ночь изверги-соседи выкапывают ее помидоры из одной грядки и пересаживают на другую. В подтверждение служителю закона был предъявлен участок земли перед домом, где доживали последние дни шесть чахлых кустов. Половина листьев пожелтела, вторая преждевременно осыпалась, однако на плодородном черноземе даже палка цветет. Поэтому, вопреки здравому смыслу, там болтались розовые помидоры.
На вопрос, зачем соседям так изощренно изводить несчастную старушку, та лишь пожимала плечами:
– У-у-у, фашисты, морды нажрали. Они меня специально изводят, потому что я им сахар не дала.
«Фашистами» являлась пожилая супружеская пара, изрядно запуганная выходками боевой старушки.
Дальше был непереводимый поток сознания, перемежающийся проклятиями, воспоминаниями детства и региональными новостями. Участковый все зафиксировал и уехал, а спустя пару часов женщина вызвала скорую, жалуясь на боль в груди.
Все это нам рассказал сам участковый, который приехал чуть позже в больницу по случаю, напрямую связанному с бабулей, о котором расскажу позже.
Запущенная хроническая сердечная недостаточность, а также прогрессирующая почечная стали причиной госпитализации в отделение реанимации.
Через два дня, несмотря на попытки стабилизации состояния, Алевтина Петровна умерла.
Не успели тело усопшей вывезти из реанимации в морг, на соседнюю кровать с ножевым ранением поступил сын старушки. Пока любимую маму пытались реанимировать в больнице, они с сестрой начали делить имущество. Поскольку каждый считал себя наиболее нуждающимся, спор завязался серьезный. Сначала все было прилично, но с повышением количества алкоголя в организмах не юных отроков градус напряжения рос и закончился поножовщиной.
Хирурги с такими ранами сталкивались не впервой, пациента прооперировали, прогноз был благоприятный. Его оставили
в реанимации на пару дней. Тревожная ночь закончилась очередной госпитализацией: поступила дочь из этой неспокойной семьи. Отпраздновав битву с братом, она выпила подозрительную алкогольную бормотуху, которую разливали за гаражами, и ожидаемо поступила с острым алкогольным отравлением.
Семья воссоединилась в одной палате. Никогда они не были так близки.
Отойдя от наркоза, родственники продолжили выяснять отношения: кричать, материться, вырываться, несмотря на ограничители, которыми были зафиксированы, раскачивать кровати в попытках подраться, плеваться в сторону друг друга. Даже медсестру укусили. Чуть позже их развели по разным отделениям – раненого решили оставить в реанимации до утра.
Как я уже рассказывала, отделение находилось на первом этаже. Поскольку в нем в основном лежат пациенты без сознания или ограниченной активности, решетки на окнах отсутствовали.
В реанимации люди зафиксированы на кровати в четырех точках: руки и ноги. Под фиксацией обычно понимают применение средств ограничения двигательной активности пациента. Подобная мера может использоваться только в случаях крайней необходимости, когда поведение человека опасно в отношении его самого или окружающих и имеется выраженный риск причинения серьезного вреда здоровью.
Пациентам реанимационных отделений чаще требуется обеспечение свободного сосудистого доступа, установки мочевых катетеров, интубационных трубок (при искусственной вентиляции легких) и назогастральных зондов, а также проведение неотложных диагностических мероприятий или других манипуляций. Осуществить все это без травм, учитывая состояние больного, можно лишь при использовании мер фиксации.
Поэтому Толика неподвижно зафиксировали на кровати, вкололи дозу нейролептика и оставили спать. Наступило прохладное осеннее утро. Лето закончилось, а туман и холод обрушились на город внезапно.
За ночь температура резко опустилась, за окном не было видно ничего на расстоянии пяти метров. Тихо, темно, сыро и безрадостно. Как в рассказе «Мгла» у Стивена Кинга. Только неясные тени выступали из тумана. Пахло сырой листвой и прелыми яблоками. Вдалеке выли собаки.
Утро принесло и неожиданную новость: наш привязанный пациент исчез из палаты. Отвязав все фиксаторы и совершенно немыслимым образом извернувшись, он вылез в окно и сбежал. Стоит ли упоминать, что пациенты в отделении лежат без одежды, в первозданном виде.
На утреннем обходе начмед лютовала:
– Он что, Дэвид Копперфильд, как он мог отвязаться?!
Несмотря на миниатюрную фигуру, нрава она была сурового. Ее боялись все, начиная от заведующих и заканчивая младшим слесарем. Крик стоял на всю больницу, с деревьев, растущих под окнами, с шумом улетели вороны от греха подальше.
Пока она распекала дежурную смену, угрожая всеми законными и не очень методами расправы, под окном возник Толик.
Он был одет в простыню на манер римского патриция, бос, переступал с ноги на ногу и жалобно скулил:
– Пустите обратно, мля, я замерз.
Смена была спасена, а фокусник водружен на кровать. Свою тайну, каким образом удалось отвязаться, он так никому и не сказал.
Ночная купальщица
…все утопленницы выходили в лунную ночь в панский сад греться на месяце…
Если подарит кому-то Бог жену хорошую – дороже это камня многоценного. Такой жены и при пущей выгоде грех лишиться: наладит мужу своему благополучную жизнь.
Преимущества работы за городом осознаешь только ранней весной или летом. Ну или предаваясь, как я сейчас, много лет спустя, сладостным воспоминаниям о работе в центральной районной больнице. Когда сохраняется лишь теплое чувство ностальгии, тихая грусть по неординарным коллегам и огромный опыт, который, к счастью, не было возможности больше применить. Если предаваться популизму: «все сезоны хороши», «у природы нет плохой погоды» и другие сакральные истин