Кто-то из собравшихся вызвал МЧС. Видимо, вспомнив: если они даже котят с деревьев спасают, уж женщину из воды выковырнуть точно сумеют. Те, недолго думая, вызвали скорую. Через двадцать минут к берегу подъехала машина, освещая проблесковыми маячками в сгущающихся сумерках пляж, заполненный редкими оставшимися любопытными и коллегами из службы спасения.
Врач скорой был крупный, лысый, нервный и явно раздраженный. Даже не попытавшись устроить словесную перепалку со спасателями, они с фельдшером зашли в воду, выволокли сопротивляющуюся дурную бабу на берег и, погрузив в машину, увезли в больницу.
Стоит ли добавлять, что испанские страсти в этой семье кипели бурно, всегда заканчиваясь рукоприкладством. Поэтому на дежурстве я регулярно фиксировала побои то одного, то другого супруга. Однако уходили они из отделения всегда вместе, чтобы через пару месяцев прийти снова.
Птенец
Пахнет кондитер
Орехом мускатным.
Доктор в халате —
Лекарством приятным.
Рыхлой землею,
Полем и лугом
Пахнет крестьянин,
Идущий за плугом.
Рыбой и морем
Пахнет рыбак.
Только безделье
Не пахнет никак.
Сколько ни душится
Лодырь богатый,
Очень неважно
Он пахнет, ребята!
Как я рассказывала, родители меня почти всегда во всем поддерживали. Это касается обратимых и компульсивных решений, таких как отстричь челку или завести пару особо крикливых попугаев. Последние отравляют мне жизнь который месяц и всячески отказываются социализироваться и тем более разговаривать. А еще принципиально важных решений, таких как выбор университета, смена работы или жениха.
Зачастую дети хотят все, что видят и что производит на них яркое впечатление.
– О! Трамвай! Хочу быть водителем трамвая.
– Мама, я буду водителем «мерседеса». Он всегда в костюме и ездит на дорогой блестящей машине.
– Хочу быть дворником! И целый день гулять на улице!
Но если многие детские «хотелки» нереалистичны, а порой и вовсе смешны, мои желания были конкретны. И все касались выбора профессии. Родители подходили к реализации моих увлечений со всей ответственностью и решимостью, как и все родители единственного ребенка, порой реализуя через него собственные незакрытые гештальты. Поэтому я училась в музыкальной школе играть на скрипке, фортепиано, гитаре. И даже окончила ее на радость бабуле. Она сидела на выпускном экзамене, платочком вытирала уголки глаза и умилялась:
– Посмотрите, как красиво играет! Ну и что, что пианино с собой не повозишь. Зато без хлеба не останется, куда-нибудь в оркестр ее пристроим. Ну или в переходе на худой конец Баха сбацает. А в медицину вы ее куда прете? Там же больные бабки! Тьфу, срамота.
Были кружки росписи по дереву, скульптуре, зодчеству, академическая художественная школа при Институте искусств, множество репетиторов и тренеров по разным направлениям. Только по английскому я могу вспомнить не меньше десятка. До сих пор неясно, почему я не разговариваю с кембриджским акцентом, – скорее на диалекте кокни. Могу предположить, что генетическая память организма не воспринимает во мне все импортное. Я скорее заговорю на языке вятичей, кривичей и радимичей. Как раз они и жили на территории города N чуть больше тысячи лет назад.
В детстве я мечтала быть археологом. Может, виною горы прочитанных книг – «Легенды и мифы Древней Греции», «Мифы Древнего Рима» и художественный альбом Карла Брюллова. Или, опять же, вятичи.
Я часами рассматривала внутреннее строение пирамид в Египте, Перу и Мексике, читала автобиографии археологов и грезила когда-нибудь открыть тайну, почему майя ушли из крупных городов в леса и их цивилизация исчезла.
Однако перспектива учить сотни и тысячи дат, событий, имен (с этим до сих пор есть определенные сложности, особенно с днями рождения близких друзей и родственников) и рыться одиннадцать месяцев в году в грязи и в пыли в экспедициях несколько поумерила мой пыл. Мечту пришлось оставить.
Как-то несколько лет подряд летом мы ездили на турбазу под городом N. Отдыхающие были местной творческой богемой. Познакомившись с несколькими, я решила стать художницей. Мое «хочу научиться рисовать» родители встретили неоднозначно: «Ну раз ребенок хочет, пусть рисует».
И меня приставили к одной из художниц в качестве ученицы.
Потрясающе, как талантливый человек всего за пару уроков способен показать школьнику, как с помощью простых акварельных красок, которыми накануне в школе мы рисовали лошадку с пятью кривыми ногами, может получиться стеклянный стакан с водой, в котором стоит цветок подсолнуха. На белой бумаге полупрозрачный стакан, по его краю стекает капля воды. Сама вода слегка искривляет стебель, поглощая сочную зелень и отдавая ее рефлексами на поверхность стола, где и стоит стакан. Ярко-желтый цветок подсолнуха, с опаленными солнцем темно-коричневыми листьями на нижней стороне и лимонной зеленью у основания, отбрасывает причудливую тень на воду в стакане и стол. В центре цветка черные семечки подсолнечника напоминают рой пчел, облепивших арбуз, забытый на столе летним днем. И это я смогла нарисовать сама, направляемая действительно талантливым человеком.
После была художественная школа, академический рисунок карандашом и масляная живопись голландцев. Но цветы маслом и мастихином я рисую до сих пор. И развешиваю по квартире в качестве интерьерных картин. И дарю друзьям. Ведь искусство хорошо не только для себя – им должны любоваться окружающие. Даже если сами не понимают своего счастья.
После я решила быть следователем. Виной тому тонны детективных романов от классических писателей до откровенной бульварной халтуры. По методу Шерлока Холмса я читала про оружие, методы обнаружения улик или воспоминания известных сыщиков. А уж голос Леонида Каневского и сейчас могу воспроизвести в голове! И его истории про преступления, заставлявшие приехавшую в гости бабулю креститься, проходя мимо телевизора во время сцены очередной «расчлененки».
Но одним прекрасным летом произошло знаковое событие, перевернувшее мое представление об окружающем мире.
В отсутствие родных братьев и сестер я много времени проводила с двоюродным братом, сыном маминой сестры. Мы были погодки, что создавало в определенные периоды взросления непреодолимые противоречия по пустяковым поводам, заканчивающиеся громкими ссорами, криками и даже драками! Родители были на стреме, пресекали все на корню и разводили по разным углам. Однако желание общаться и напакостничать кому-то третьему объединяло нас. Плохо приходилось тому, кто вставал у нас на пути! А отсутствие физических методов воздействия со стороны родителей и бабушки с дедушкой окончательно развязывало руки.
На даче в деревне, куда нас ссылали раз в году на неделю, мы успевали привести всех соседей в тонус. Наши проказы не переходили допустимые пределы и могли быть квалифицированы как мелкое хулиганство, если бы поймали с поличным.
Например, поссорившись с общей подругой и помня, что она любит молоко от козы, которую держала ее бабушка, мы злонамеренно накормили несчастное животное полынью, предварительно обернув ее в капустные листья. Коза была умным животным (полынь есть отказывалась), а мы в то время, судя по всему, не очень. Это растение искажало вкус молока: оно должно было быть горьким.
Одной из операций, которую разработали самоназванные малолетние комбинаторы, являлась многоэтапная схема истребления грядки с капустой у злобной соседки, изводившей и тиранившей нашу тихую бабулю. Методы вредительства были разнообразными. Мы купировали корни несчастной капусте и сажали ее в землю уже с одной кочерыжкой. Поливали капусту настойкой из сваренной на костре бормотухи из листьев и грибов, собранных тут же в саду.
Апофеозом стала моя поездка на минеральные воды на Кавказ и уникальные знания, которые я с собой привезла. Оказывается, минеральная вода – яд для растений. Так гласили все надписи на табличках в клумбах вокруг бюветов с минеральной водой. Поэтому было решено закупиться бутылками с минералкой и поливать несчастную капусту. На протяжении нескольких дней мы брали воду в ближайшем ларьке – самую качественную. Но, на счастье капусты, время было лихое, минеральная вода, скорее всего, разливалась в ближайшем Подмосковье за гаражами у Ашота. Поэтому ничего, кроме жидкости сомнительного качества, бутылка в себе не несла. Урожай оказался спасен.
Зато когда мы обнаружили в саду выпавшего из гнезда новорожденного мертвого птенца, решение созрело мгновенно: оба были в Кунсткамере и представляли, что с ним делать.
Бабушке поставили задачу найти водку. Поскольку местной ходовой валютой был самогон, она обменяла пару банок варенья на шкалик у соседки. Птенца мы поместили в стеклянный пузырек из-под глазных капель, залили вонючим самогоном и плотно запаковали. Это открыло ящик Пандоры нашего консервного предприятия. За неделю,
проведенную на даче, мы поместили в стеклянные пузырьки все, что смогли найти: кусок сырой говяжьей печенки, подготовленной для паштета. Глаз петуха выклянчили у соседа, который, как мы подсмотрели через забор, рубил в этот момент головы своим птицам. Даже набор пойманных дождевых червей и гусениц стоял ровными рядами на выделенной полке. Нашему восторгу не было предела.
Но закончилось лето, наступил учебный год, а с ним и необходимость выбирать специализацию класса. На выбор: биолого-химический, физико-математический и гуманитарный. В первом случае заманчивые перспективы походов на кафедру биологии с исследованием лягушек, лютиков и черепах. Все было предопределено.
Разбирая пару лет назад шкаф в кладовке на даче, я нашла те самые пузырьки, покрытые пылью и паутиной. Наши экспонаты неплохо сохранились, если не считать мутного плотного осадка на дне. Однако это от некачественного растворителя, как вы понимаете.