А еще бы погиб от разрыва сердца мой кот. На меня написали бы жалобу соседи за шум и шлепанье перепончатых лапок по паркету. Перспектива интересная и занимательная, но непредсказуемая последствиями. Пришлось скрепя сердце вернуть подарок дарителю. До сих пор жалею и вспоминаю гуся.
Поэтому желание защищать и опекать меня было практически у всего персонала. И когда в первый месяц работы в приемное отделение поступил мужчина без сознания, я это оценила в полной мере.
Его привезли с улицы, всего грязного, в ссадинах и застарелых болячках. Запах соответствующий – находиться в комнате с ним было сложно, глаза начинали слезиться моментально. Попытки привести его в чувство не принесли успеха, я сразу в голове прокрутила самые страшные диагнозы. В ужасе, что мы теряем время и я просто обязана его спасти, я позвонила дежурному реаниматологу:
– Андрей Алексеевич, поступил мужчина без сознания, он умирает. Срочно приходите, мне очень нужна помощь.
Реанимация в больнице находится в другом крыле, но буквально через минуту прибежал запыхавшийся реаниматолог с чемоданчиком. Там содержался набор лекарств от всего. Я к этому времени принялась раздевать пациента, делать ЭКГ и пытаться начинать непрямой массаж сердца.
С первого взгляда реаниматолог все понял. Он был опытным и мудрым. Осмотрев пациента, повернулся ко мне и сказал:
– Ксюня, не мучай деда. Он спит. Возьми лучше конфетку.
Погрозил пальцем и протянул немного помятую конфету «Красная Шапочка». Напевая песню, Андрей Алексеевич медленно побрел с чемоданчиком обратно в сторону реанимации.
В этот момент пациент зашевелился, издал громкий всхрап и проснулся. Обнаружив себя в незнакомом месте, он пришел в крайнее неудовольствие, о чем громко заявил окружающим. Выяснил, что некоего Толяна с нами нет, послал медсестру «ко всем чертям», попробовал выклянчить спирта «для опохмела» и, получив такой же красноречивый отказ от медсестры, гордо удалился в ночь, проклиная все на свете.
Поэтому, приходя работать в другие больницы, я всегда начинала знакомство именно с реаниматологами, памятуя о том, что, несмотря на потрясающий цинизм и чувство юмора, они всегда и везде помогут. Даже если человек просто спит.
В полях
Направо от землемера тянулась темная, замерзшая равнина, без конца и края…
Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…
Выезды в соседние села и деревни – неотъемлемая часть работы земского врача. Они могли быть к пациентам на дом для осмотра, коррекции лечения или подтверждения диагноза, установленного медико-социальной экспертизой. А могли быть и коллективными. В этом случае лучшие представители профессии, точнее, те, кто не был в отпуске или отгуле, отправлялись в один из населенных пунктов для проведения выездной диспансеризации населения.
В связи с тем, что район, где находилась больница, был большим и географически широко раскинулся на плодородной земле, каждый выезд становился ярким событием.
После одного из них у меня осталась вырезка из местной газеты, где между колонками «Жилищная реформа в регионе» и «Лучшие сорта свеклы» была напечатана статья о необходимости лечиться и обследоваться. И на фото я выполняла на мобильном аппарате УЗИ пациенту. Тот был весел и свеж, я – сосредоточенна и серьезна. Все как на агитационных плакатах 1919 года. Эта вырезка до сих пор хранится у бабули в шкатулке.
Особенно живописными были именно коллективные выезды. В селах накануне печатали объявления, что едут врачи. Однако никакая печатная листовка не сравнится со скучающей пенсионеркой. Информация от нее распространялась как лесной пожар, со скоростью ветра. При этом не всегда первоначальная версия совпадала с финальной. К утру возле местного фельдшерско-акушерского пункта собирались люди, точно не знавшие, кто едет: медики, проверяющие с райцентра или работники Водоканала, чтобы заменить трубы. Но на всякий случай приходили все, кто мог ходить. С запросами и требованиями. Почти каждый выписывал их на бумагу. Списки составлялись заранее, подробно, чтобы ничего не упустить и не забыть. Сидя на приеме и зачитывая по пятому кругу, что болит, очередной дед уходил в пространные рассуждения о неурожае и причинах развала Советского Союза, перемежая жалобами на больные колени и бессонницу.
Обычно фельдшерско-акушерский пункт представляет из себя одноэтажный дом с несколькими комнатами. Там ежедневно работал местный фельдшер, который не только знал всех по имени, но и помнил, у кого, что и когда болело, когда кому пора делать плановое УЗИ, выписывать льготные лекарства или почему от доярки Зины муж ушел. В ФАПы в первую очередь обращались местные, если со здоровьем что-то не так.
Пациенты приезжали кто на чем: на новых и старых машинах, мотоциклах с колясками, тракторах, комбайнах, телегах, на велосипедах – и даже приходили пешком.
Наблюдая парковку местного транспорта, можно было проследить промышленную революцию в России и переход от ручного сельскохозяйственного труда к машинному, а также развитие автомобилестроения в стране не хуже Музея автотранспорта.
Разместившись в нескольких комнатах, бригада врачей начинала осматривать страждущих. Пациенты перемещались хаотично, порой возвращаясь к предыдущему врачу, чтобы вспомнить название препарата или продолжить красочный рассказ, как покалывание в мизинце левой ноги перемещается на безымянный, с указанием локализации, степени покалывания и времени с точностью до секунды.
Длилось это целый день, с перерывом на обед. И к концу, осмотрев всех желающих, врачи уезжали домой, чтобы через несколько недель повторить это в другой деревне или селе.
Удивительно красива природа средней полосы России. Широкие реки с меловыми отвесными берегами, зеленые озера с яркими цветущими кувшинками, желтые, бесконечные поля пшеницы, уходящие за горизонт.
Цивилизация видна была почти везде: газ, электричество, магазины и ларьки с огромными надписями «Пиво есть», чтобы у проезжавших не осталось сомнений в ассортименте. Даже местные представители одомашненной фауны отличались завидным разнообразием. Становилось понятно, что жители района N – тонкие эстеты. Несколько раз встречались маленькие пони с длинной блестящей гривой, кудрявые бараны
с рогами, изогнутыми на манер спиральных конусов. Но самыми необычными были длинноухие козы, жившие почти в каждом дворе. Родиной их является Ближний Восток, и массовое распространение в районе N так и осталось для меня загадкой. Привыкшие лазить по горам и деревьям, они нередко забирались на кузов нашего уазика, чем вызывали у водителя состояние аффекта. Жертвой их аппетита становились все выпирающие и блестящие части нашего автомобиля, а также бумаги, опрометчиво оставленные мной на крыльце очередного дома.
Но так не везде. Чем дальше от районного центра, тем реже встречались крупные населенные пункты; отдаленные хутора и села отличались первобытностью и уникальностью. Деревянное зодчество потеряло актуальность в практическом плане, а там резные ставни, наличники, портики и карнизы наводили на меланхолические мысли.
Порой единственным признаком цивилизации являлась асфальтированная дорога, уходящая за горизонт. Можно было бесконечно медитативно вглядываться в даль, если бы не дорога, которая порой соперничала по количеству ям с полосой препятствий на трассе Париж – Дакар. Вестибулярный аппарат бил тревогу, передвигаться я могла, лишь высунув голову в окно, независимо от времени года и осадков, падающих сверху и снизу из-под колеса «буханки».
Особенно занимательным был один выезд к пациенту на дом для осмотра. Стояла ранняя весна, дорога заняла больше часа, и чем сильнее мы приближались к конечному пункту назначения, тем малозаметнее становились следы асфальтированной дороги, и под конец остались одни воспоминания и надежды, что здесь она когда-нибудь появится вновь.
Пациентом был мужчина средних лет после тяжелейшего инсульта, последний год не встававший с кровати. Требовалось скорректировать лечение, чтобы оно принесло хоть малейшее облегчение. Несмотря на неблагоприятный прогноз и тяжелую реабилитацию, в этот раз появилась легкая динамика и надежда на восстановление двигательных функций ноги и руки. Воодушевившись, я провела у него больше времени, чем планировала, и забыла о надвигающемся ливне, о котором всю дорогу причитал водитель. Сам он несколько раз заходил в комнату, выразительно делал круглые глаза и уходил. Наконец я решила возвращаться в больницу.
Когда живешь в большом городе, с отлаженной ливневой канализацией, при сильном дожде максимум, чего стоит опасаться, – промокнуть до нитки. Находясь на природе, вдали от ближайшей вышки сотовой связи, начинаешь ценить возможность быстро и безболезненно попасть домой.
Водитель предложил сократить путь через поля, ожидая, что мы успеем до грозового фронта и быстрее вернемся в больницу. И когда до дороги оставалось пятьсот метров, машина погрязла в том самом, воспетом поэтами и писателями, плодородном черноземе.
С каждой минутой дорога теряла первоначальный облик и превращалась в блестящую бесконечную лужу. Водитель терзал коробку передач, заставляя двигатель надрывно хрипеть. Машину качало из стороны в сторону, вонь от выхлопной трубы заполонила салон, глаза начали слезиться. Уазик стоял на месте.
Вокруг все потемнело, гроза усилилась, всполохи молний высвечивали асфальтированную дорогу вдалеке. Пару раз чихнув, двигатель заглох. Наступила тишина.
– У меня деда молнией убило, – решил разрядить обстановку водитель.
И пошел на дорогу вызывать помощь. Дождь лил стеной, шумно стуча по металлической крыше. Водителя не было больше часа – за это время я успела вспомнить все, что знала о молниях, почерпнутое на уроках физики. А также сакральные знания из городских легенд и баек.