Я провела осмотр, и что-то меня насторожило. Легкая асимметрия рефлексов, легкая разница в ответах черепно-мозговых нервов. Все очень легкое, условное и трудноуловимое. Но человек сам по себе асимметричен.
Я четко помню момент, когда решила стать неврологом. До этого я грезила лор-болезнями. Мечтала быть оперирующим хирургом. Ходила до пятого курса на операции, ассистировала, лично удалила пару миндалин (спасибо, терпеливый мальчик Вова). Стояла по локоть в крови и соплях, но мне все было интересно, ново и необычно.
И вот начался цикл неврологии. Начали как раз с черепно-мозговых нервов. В нашей группе было двенадцать человек. Каждого преподаватель попросила высунуть язык. И мы все смогли убедиться, что ни у кого нет ровного языка! У каждого он повернут влево, вправо и даже изогнут буквой S. Дальше – больше. У каждого разная ширина глазной щели, чувствительность и даже рефлексы. Это поражало. Когда изучение перешло на мозг, проводящие пути, нервы, остались самые стойкие. С каждой парой объем изучаемой информации рос в геометрической прогрессии. Зато перспектива успешной сдачи экзамена таяла с каждым днем. Из всей группы неврологом стала только я, о чем ни секунды не жалею.
Пациентка мне не понравилась. Не понравилось, что ей ни разу не делали МРТ головного мозга. Не понравилось, что многие ее смотрели и ничего не увидели. Не понравилась перспектива услышать громкий вздох от врачей областной больницы, что зря потревожили их с такой ерундой. Но мне было все равно.
Я включилась в битву за бесплатные квоты на МРТ и консультацию невролога областной больницы, и всего за три внеочередных дежурства по больнице летом квота была у меня.
Пациентка пропала. Я ушла в отпуск, потом уехала на учебу, потом вернулась, началась рутина, пациенты сменяли друг друга, и все забылось.
В один прекрасный день ко мне зашла женщина в платке. Когда она сняла его, я узнала ту пациентку, которая жаловалась на головную боль. Бритая налысо, левая часть черепа, в теменной области, была деформирована – отсутствовал костный свод. Кожа была натянута и двигалась, отражая внутренние процессы. Женщина оказалась после тяжелейшей операции на головном мозге.
Когда она приехала в областную больницу по направлению, ее сразу, в тот же день, из отделения МРТ, не дав времени на раздумье, перевели в нейрохирургию и через час уже начали экстренную операцию. Обнаружилась огромная опухоль, сдавливающая головной мозг. Она была настолько большой, что остается непонятным, как компенсаторные реакции организма заглушили этот процесс и пациентка ничего не чувствовала все это время. Ничего, кроме головной боли.
Позже нейрохирурги сообщили, что жить ей оставалось несколько дней. Уже начался отек головного мозга, и он был бы необратим. Но успели.
Реабилитация была сложной, долгой. У пациентки нарушилась речь, оставались ограничения в движении руки. Однако она была жива! И прогноз благоприятный. До самого последнего дня моей работы в городе N женщина часто ко мне приходила и всегда приносила цветы из своего сада.
После того случая моя очередность на получение бесплатных квот сократилась всего до двух внеочередных дежурств по больнице.
Дорога
– Оригинальная конструкция, – сказал наконец один из них, – заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой швейной машины Зингера? Небольшое приспособление – и получилась прелестная колхозная сноповязалка.
На протяжении пяти лет я ежедневно ездила на работу из дома. Расстояние от центра города до районной больницы составляло около сорока километров, дорога занимала чуть меньше часа езды по федеральной трассе.
Стоит ли говорить, что каждый день я опаздывала! Поэтому мчала я, обгоняя фуры и таксистов. Уже во дворе больницы на ходу переобувалась из удобных кроссовок в элегантные лодочки и натягивала халат. Завтракать тоже приходилось на светофорах. Расчесывалась и красилась там же.
Вообще, машина для молодой женщины – второй дом. В багажнике хранится коробка со всем необходимым: домкрат, насос, уголовный кодекс, дорожная карта Нового Уренгоя, четыре пары туфель и два комплекта одежды.
В зимнее время добавлялись лыжи или сноуборд, в летнее их место занимал велосипед, ролики, сапборд и мяч. И переносной мангал. И набор отверток. И обеденный сервиз на двенадцать персон.
Мужчин вид моего багажника приводил в ужас, подруги завистливо оценивали его размеры и цокали языком.
Во время учебы в университете расписание пар составлялось хаотично. Деканат мало заботится об удобствах студентов, поэтому пары были в разных больницах. В течение дня мы могли объехать до четырех клинических баз. Причем удаленность друг от друга и транспортная доступность никак не влияли на продолжительность перерыва между занятиями. Передвигались на маршрутках, трамваях, автобусах. Ели там же. Готовились к зачетам на ходу.
Когда на третьем курсе у меня появилась машина, радовались этому все одногруппники. В нее набивалось до пяти человек. Мои вялые сопротивления по поводу отсутствия опыта и незнания города ни на кого не действовали.
– Лучше попасть в аварию в комфортной машине, чем задохнуться в вонючем пазике, – отвечали подруги и заваливались на заднее сиденье с пакетами с книгами и халатами, чтобы я точно не могла их оттуда выковырнуть.
В пробках учили зачеты, пели песни, флиртовали с водителями соседних машин и ели.
– Разольете кофе на сиденье, поедем дружно в химчистку!
Все хихикали и ели с удвоенной скоростью, чтобы я не заметила.
В первое время вождение давалось с трудом. Это был «опель-седан», слишком огромный для моего мизерного опыта. И слишком неповоротливый, чтобы я могла контролировать габариты.
Однажды, разворачиваясь в неудобном проезде около главного здания университета и сдавая задним ходом, я въехала в таксиста. Об этой истории я узнала много лет спустя. Но свидетелями были половина моего потока.
Разворачиваясь за три захода, я сдала в дверь такси и, моргнув на прощание габаритными огнями, уехала. Таксист, пожилой грустный армянин, вышел из автомобиля, покачал головой, сплюнул и сказал с характерным акцентом:
– Козел!
На что мои милые сокурсники в голос заржали и, давясь от смеха, выговорили:
– Не, коза!
Таксист поцокал, послюнявив палец, потер царапину и, махнув рукой, сел обратно ждать пассажиров.
А еще говорят, что таксисты неприятные люди. Неприятней женщин за рулем.
В первый год моей автомобильной практики на многострадальном «опеле» я попала в аварию.
Опаздывая на пары, опять въехала в таксиста. Удар был сильным, его машину откинуло на несколько метров вперед и развернуло.
На удивление, при всем при этом его машина пострадала не сильно, разбит был только бампер. Что стало с моей, не хотелось даже смотреть. Я так и не вышла до приезда папы. Пока мы ждали, я сидела на заднем сиденье и рыдала. Навзрыд. С заламыванием рук, обещаниями больше никогда не садиться за руль и вопросами: «Почему я?!» Пожилой таксист сидел рядом и успокаивал. Потом успокаивали сотрудники ГИБДД. Потом папа. Потом мастер в автомастерской. Машину починили за ночь.
Стоит ли говорить, что гонки на работу не могли остаться незамеченными сотрудниками дорожной полиции. В очередной раз, когда мое опоздание переходило все допустимые пределы, меня остановил гаишник.
Я приготовилась к длительному и обстоятельному рассказу, что я врач, спасаю людей, что именно сегодня увижу у пациентов, в подробностях и красках, взывая к совести сотрудника. Попутно выясняя, не болит ли спина у него или его родственников. Он меня прервал:
– А вы в курсе, что у вас колесо спущено?
Конечно, я была не в курсе. Но что делать с этим новым знанием, не представляла. Отбуксировав машину глубже на обочину, он позвал напарника и водителя остановленной передо мной машины.
Не задавая вопросов, лишь озадаченно крякнув, увидев в багажнике разобранный велосипед, один из полицейских достал запасное колесо. Второй в это время, подняв на домкрате машину, менял пробитое. А я развлекала их рассказами о больнице. Они жили в этом районе, знали, что у них появился новый невролог и что это я. Маму одного из них я лечила, причем весьма успешно.
Зато выражения лиц проезжающих мимо водителей были бесценны. Несколько человек останавливались и предлагали помощь.
Напоив меня на прощание кофе из термоса, сотрудники ГИБДД проводили до машины, и я поехала на работу. С этими полицейскими я еще не раз встречалась. На дороге они махали мне рукой, а привозя на освидетельствование очередного пьяного водителя, травили байки и угощали семечками.
Последний полет
Я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить… читать.
В вине есть мудрость, в пиве есть свобода, в воде есть бактерии.
Вытрезвители появились в Союзе в 1931 году в Ленинграде. Это положило начало формированию целой сети специализированных учреждений, куда доставлялись лица, находившиеся в общественных местах в средней или тяжелой степени опьянения, «оскорбляющей человеческое достоинство и общественную нравственность». Сотрудники органов внутренних дел подбирали на улицах пьяных и доставляли в вытрезвитель, где тех по возможности приводили в чувство и оставляли проспаться на ночь.
Осенью 2011 года закрылся последний вытрезвитель в нашей стране. Но не закрылись ларьки, магазины, пивоварни и домашние винодельни.
В городе N алкоголиков было не больше и не меньше, чем в среднем по стране. Однако среднегодовая температура в регионе, а также бдительность и активность сотрудников ППС значительно продлевали срок их жизни.
Людей ловили на улице, выкапывали из сугробов, выковыривали с чердаков, снимали с деревьев и привозили в больницу, где мы их освидетельствовали, приводили в чувство. Через пару дней мы встречались вновь.