«Сообщение не отправлено. Проверьте ваши сетевые настройки и убедитесь, что аккаунт, с которым вы пытаетесь связаться, существует.»
«Эта переписка закрыта. Добавление ответов невозможно. Попробуйте написать кому-нибудь еще.»
«Поиск: “Клим Климов”»
«Такого пользователя не существует или он удалил свой аккаунт».
– Мама, – беззвучно сказала Аня.
Глава седьмая
Паша вошел в кабинет, постоял с мрачным видом и, рыча, содрал все-таки куртку, в которой успел взмокнуть. Юля посмотрела на него поверх ноутбука не менее мрачно – похоже, наслушалась, как Паша дергал разные двери и высказывал неодобрение на весь коридор. Паша смущаться не стал, устал слишком, просто спросил:
– Юль, Наташу и Аню не видала?
Юля нахмурилась, но, похоже, сочла, что проще и быстрее будет ответить, не распыляясь на ехидные и нравоучительные замечания:
– Наташи нет, но я недавно пришла, минут двадцать.
Она глянула на фитнес-браслет и поправилась:
– А, нет, сорок уже. Аню – да, чуть не сшибла меня. Чесала на выход, будто от Фредди Крюгера.
Она покачала маникюром над клавиатурой и снова принялась бойко набивать текст.
– То сидят до полуночи, то сдергивают с ранья, как раз когда… – пробормотал Паша, всматриваясь в экран телефона. – И в соцсетях нет, и телефон вне зоны.
Он шумно уронил куртку на свой стол, плюхнулся в кресло, привычно избежав обрушения, и зарылся в мессенджеры, пытаясь выловить свежие следы Ани.
– В метро, наверное, – ехидно предположила Юля поверх стрекота клавиш.
Паша не стал отвлекаться на шутки про местное метро, о строительстве которого даже в советские времена заикались лишь самые расторможенные прожектеры. Он отложил телефон и неожиданно для себя спросил:
– Юль, как думаешь, в сегодняшних условиях менты могут утаивать серьезное преступление?
– Это смотря насколько серьезное, – рассеянно пробормотала Юля. – Вроде ограбления Центробанка и убийства Кеннеди?
– Типа того. Или там серию убийств, маньяка и прочее.
– Ага-а, – протянула Юля еще рассеяннее, взвинчивая темп набора. – Ура.
Стрекот оборвался, она быстро пробежала глазами по строчкам, кивнула, поделала что-то с текстом, видимо, выставляя его на сайт, беззвучно протрубила победный марш и улыбнулась. Потом наклонила голову, явно отматывая разговор к последним фразам, и сказала:
– Слушай, ну я бы увидела и поставила, если бы что-то было.
Юля помимо прочего делала ленту новостей – в основном для того, чтобы поддерживать видимость жизни на сайте и вообще в «First media», которое с самого начала только притворялось новостным ресурсом, а на самом деле вяло занималось рекламой и пиаром – вернее, тем, во что в регионах превратились реклама и пиар к двадцатым годам двадцать первого века. Каждый будний день Юля публиковала от пяти до семи сообщений, наскоро выкроенных, как правило, из релизов пресс-служб губернатора, мэров, заксобраний и местных предприятий, из официальных аккаунтов чиновников, а на полном безрыбье – из срачей в соцсетевых группах вроде «Услышано в Сарасовске». Сводки УВД и следственного комитета, конечно, просматривались в первую очередь.
– Ну, Юль, – сказал Паша снисходительно.
Юля подняла брови и осведомилась:
– Сэр придумывает обесценивающее определение для моей бесценной работы?
Паша понял предупреждение, подумал и сказал:
– Юль, твоя бесценная работа – нас кормить. Ты госконтракты выковыриваешь. А лента – это общественная нагрузка, так ведь?
– Судя по оплате, да, – согласилась Юля, с интересом наблюдая за дипломатическими потугами Паши.
Тот продолжил еще аккуратнее:
– И в ленте у тебя всегда, ну, почти, вторичная информация. Не то, что мы сами нашли, накопали, вычислили и так далее, то есть не журналистское мясо, а тупо пресс-релизы.
– Тупо – это у тебя, – заметила Юля, но вроде без обиды. – А у меня – со свойственной мне отточенной элегантностью.
– Это само собой. Но там только то, что тебе выдали. А если не выдали, этого не будет ни у тебя, ни в соцсетях, ни тем более в федеральных агентствах. Нигде. Вопрос, еще раз, в этом: могут ли менты скрыть наглухо серьезное преступление?
Юля улыбнулась.
– Паша. Ты уже не криминальный репортер, это давно не «Вечерка», и тут не Чикаго и не, я не знаю там, Ангарск. У нас серьезных преступлений не бывает, маньяков тем более.
– А чем это мы такие особенные?
– Не только мы. Любой областной центр. Ты вот на зачистку поляны плакался – журналистской там, политической. Но зачистка потому и тотальная, что вообще любые экстремальные проявления убраны – и в бизнесе, и в религиозных проявлениях, и в криминале. Как в эквалайзере, знаешь – верхние и нижние частоты срезали, чтобы на уши не давило и по нервам не било. Осталось бу-бу-бу. Воровать можно, жену бить или мужа ножом пырять – ради бога, а вот бандгруппы, маньяки и так далее…
– Погодь-погодь, – сказал Паша обалдело. – Ты что, всерьез считаешь, что маньяков можно регулировать, это самое, политическими решениями?
– Не маньяков, а любую не предусмотренную властями активность. И не решениями, а практикой. Знаешь, да, какой единственный период новейшего времени, когда в Сицилии не было мафии? При Муссолини. Потому что два упыря в одной берлоге не вмещаются.
Ты кого это сейчас маньяком назвала, мог сурово уточнить Паша, но он предпочел держаться сути:
– А ничего, что вот тут, в центре самом областном, маньяк…
– Орудовал, – подсказала Юля с очень серьезным видом.
Паша запнулся, подбирая другое слово, махнул рукой и продолжил:
– Десятками душил, там реально куча трупов, потом в Поволжье, в Подмосковье даже, в федеральный розыск объявили, но так и не нашли.
– Так это когда было? В лихие девяностые, поди.
– В тучные нулевые, почти что в скрепные десятые.
– Разница-то. И вообще: нормально делай – нормально будет.
– В смысле?
Юля засмеялась.
– Один мой там… молчел, в общем, так выражаться любил. Я имею в виду, жизнь – она разнообразна. В ней много непересекающихся прямых и несмыкающихся пузырей. Есть пузырь политических активистов, а есть – рыболовов-спортсменов, и они друг с другом никогда не встретятся и никогда друг друга не поймут.
Что-то я до такой мудрости не дорос, кажется, попытался сказать Паша, но Юля показала, что сейчас пояснит:
– Похожая штука с криминалом. Есть группы риска, а есть обыватели вроде нас. Наркоманы мрут, проституток душат, алкашей режут, бандюков стреляют. Малолетки, которые себе на одно место приключения ищут, находят его на все места. А если тупо тащить лямку, растить детишек, копить на ипотеку – что с тобой случится? Машина разве что собьет или сосулька в темечко воткнется – и то если неправильно переходить дорогу или гулять там, где гулять не надо.
– И что?
– И всё. Я обыватель, Паш. И ты тоже. Нам такая романтика – «зарежут, пристрелят, маньяк нападет» – не грозит, пока «нормально делаем». Но если ты опять начнешь с текстами тормозить, то я тебе лично такие риски…
– Юль, ну что за фигня, – сказал Паша, сморщившись. – Как, я не знаю, бюргеры в тридцать седьмом году: нас это не коснется.
– В тридцать третьем, – поправила Юля. – В тридцать седьмом – это у нас. И тоже по группам риска шло. Партийные, заметные, зажиточные, «бывшие». И у них тоже: евреи, коммунисты, больно дерзкие соратники типа Рёма. А бюргеров реально не касалось, пока война не началась. Или ты снова скорой войны опасаисся?
– Да мы и в мирное время умеем лучше всех. Тот маньяк, здешний, – он бабок душил вообще-то.
– Я бабка? – спросила Юля. – Или ты бабка? Ну вот и не беспокойся пока.
– Бабку бы они, кстати, скрывать и не стали бы, – сказал вдруг Паша. – Бабок кто считает… Их сейчас косяками вымывает: ковид там, онкология, жара, падение уровня и прочее. Ментов не жертва беспокоит.
– Менты вообще не про жертву, а про преступника. А преступники, Паш, существа примитивные.
– Поэтому и не поймали тогда.
– Не поймали, потому что сами мудаки, почти гарантированно. Маньяк, Паша, это не высокоинтеллектуальный социопат. Таких только для кино придумывают, чтобы смотреть было не так мерзко. Настоящий маньяк – это вонючий жирноватый мудак или дрищ без мозгов. Когда мозгов нет, подсаживаешься на первое полученное удовольствие – и повторяешь его раз за разом. Один дрочит, другой квасит, третий по вене, а четвертый убивает – только потому, что в первый раз не поймали. Плюс классические предпосылки: в детстве ссался, животных мучил и поджигал всё подряд. Изучи вопрос хоть маленько, раз так тема увлекла.
– Ты-то откуда знаешь? – спросил Паша с недоверием.
– Я, Паш, вообще начитанная.
Паша показал лицом, что давно в курсе, снова проверил телефон и тоскливо сказал:
– Всё равно раскопаю, чего они там скрывают.
– Верим в тебя. Па-ша, Па-ша, ма-ла-дец.
Юля захлопнула ноутбук и зашуршала под столом, приступая к переобуванию.
– Ладно, спокойно поработать на благоустроенном рабочем месте сегодня не удастся, почапаю-ка я до хаты.
– Кстати, о благоустроенном, – сказал Паша, наблюдая за ее сборами – как всегда, ловкими и ладными. – Юль, чего ты здесь забыла?
– В смысле?
– Ну ты ж красивая, я не знаю, как звезда «Нетфликса»…
– Спасибо – не «Порнхаба», – проворчала Юля, застегнув сапоги и бегло обозначив с их помощью что-то эротическое.
Паша, сглотнув, продолжил:
– …умная как не знаю кто, работящая, характер хороший…
Юля, убирая ноутбук в сумку, осведомилась:
– Ты подкатываешь, что ли?
– Не, я серьезно. Почему ты не в Москве, не в Берлине каком-нибудь, не в Штатах?
– Языком не владею, как Моника Левински.
– Кто? – не понял Паша.
Юля посмотрела на него с жалостью и сказала:
– Правильно сказано: с вами и потрахаться не о чем.
– Не, ну правда.
– Тебе-то разница?
– Мне интересно. Это патриотизм или что?
– Прагматизм, скорее, – сказала Юля, застегивая пальто. – Ну и лень, честно говоря. У меня, конечно, полкласса в Питере, несколько в Москве, еще пара девчонок за бугром – Испания, Ирландия. Но они почти сразу после школы или универов рванули, а я как-то смысла не видела. Тут привычно, спокойно, мама-папа есть, климат здоровый: и зима тебе, и лето.