– Я что-то не вывожу, – уныло сказал Паша. – Вообще не понимаю ни докуда копать, где остановиться и сколько писать, ни сколько собрал.
– Ты про лонгрид? – не сразу поняла Аня. – А как же опыт, суперпрофи, всё вот это?
– Вот именно, – совсем уныло подтвердил Паша, хотя Анины слова подтверждению никак вроде не подлежали. – Опыт ни разу не помощник. Я в жизни так не писал.
– Размер имеет значение? – подсказала Аня, вспомнив надпись на обложке древней видеокассеты, которая зачем-то валялась в ящике комода под документами, хотя видеомагнитофона в доме не водилось – на Аниной памяти, по крайней мере.
– Типа того. И размер, и срочность, и это самое… глубина. Я всегда в номер писал, и это обязы адовейшие: не напишешь – в полосе дырка будет. Дырки быть не может, поэтому пишешь полюбасу, к шести вечера. Собрал фактуру и каменты – шик, заметка есть. Не собрал – тоже вариант, пишешь так, чтобы было понятно, что нифига не понятно, но это типа не по твоей вине, а из-за вот таких и таких мудаков пофамильно.
– А если просто нет информации? Или, не знаю, запретили писать. Или тогда такого не было еще?
– Ну прям. Всегда было. Но не системно, как сейчас. Тогда приходилось быстро-быстро другую тему искать. Но нам же только эта тема нужна, правильно?
Аня пожала плечами. Паша продолжил:
– Вот. А ее не вывезти без, как уж эти красивые слова-то: ресёрч, сбор фактуры в течение не дней даже, а недель. А у меня нет таких…
– Скиллов, – подсказала Аня. – Ладно недель. Тут же годы.
Она поежилась. Паша вздохнул и спросил:
– Ты вообще ничего не рассмотрела?
– Я курица слепая, – раздраженно сказала Аня. – Если линзы сниму – не отличу: ты тут сидишь, Наташа или…
Она резко замолчала. Паша сказал:
– И он это знал, получается.
Аня, глядя на него, тихо произнесла:
– Ну, он же очки спрятал, мог догадаться по стеклам.
– Или спрятал потому, что заранее знал: без них ты слепая.
Аня, вцепившись в пластыри, сказала по возможности спокойно:
– Неудивительно. Он дофига знал: адрес, что дверь откроет, что́ искать…
– Ты про это точно в переписке не упоминала?
– Адрес и где ключ брать? – осведомилась Аня.
– И про очки.
Аня набрала в грудь воздух, чтобы рявкнуть, выдохнула и тоскливо сказала:
– Нет. Точно. А. Про ключ к двери подъезда только, но в подъезд-то зайти – не суперквест.
– И ты думаешь, что это убийца? – спокойно спросил Паша.
Я этого не говорила, хотела возмущенно сообщить Аня, которая очень не любила, когда ей приписывали чужие мысли, искажали ее слова или просто пытались подловить. Но силы для фразы она не нашла, просто кивнула.
Паша мягко тронул ее раздирающие друг друга пальцы, дождался, пока она неохотно уберет ладони под коленки, и сказал:
– А я думаю, что он снова убивает.
Вот ты умеешь приободрить, попробовала сказать Аня, но воздуха не хватало ни для речи, ни для дыхания. Голова как будто стремительно запрокидывалась в серую бездну.
– Не очкуй, – строго сказал Паша. – Тебя он не тронул, хотя сто раз мог.
– Откуда ты… – с трудом пробормотала Аня, сразу сообразив, что Паша неправильно поймет и примется занудно объяснять очевидные доказательства того, что гад не собирался ее трогать. Но он понял правильно:
– Менты явно про новое убийство говорили – и там явно почерк похож. Они думают, имитатор.
Аня нахмурилась, размышляя.
– Может быть, конечно, – согласился Паша. – Как вспомогательная версия. А основная будет все-таки – что это один и тот же чувак. Убивал пятнадцать лет назад. Убил, по ходу, снова. Написал эту хрень. Украл ее у тебя. А до того общался с тобой.
Аня, не переставая хмуриться, перевернула склеенные листы, на которых рисовала план номера, и, встав коленями на кресло, принялась чертить и заполнять колонки в правом верхнем углу.
– Меняешь макет? – спросил Паша, наблюдая.
– Примерно, – сказала Аня, не отвлекаясь. – Так… Убивал, написал, теперь убил снова, вышел на меня. Слушай, он про меня дофига знает, да. Но ведь и мы про него дофига знаем. Пора понять, что именно, и как это пригодится.
– Для лонгрида? – уточнил Паша.
– И для него тоже.
Глава седьмая
– Секундочку, – сказал Руслан, дождался, пока Андрей переведет на него тяжелый взгляд, встал, на всякий случай дождался, пока Андрей встанет тоже, и вышел, на всё тот же всякий случай подождав в дверях, пока Андрей покинет кабинет.
Такмаза утомленно уставился в угол. Он явно не «демонстрировал» усталость от тупых вопросов и ситуации в целом, а искренне досадовал на то, что приходится тратить время на никому не нужный обмен малозначительными фразами.
Руслан прикрыл дверь и вполголоса предложил:
– Заканчиваем, а?
Андрей сунул руки в карманы и качнулся с пятки на носок.
– И не при делах он, и на подставу не похоже, – продолжил Руслан. – Там по всем пунктам алиби, по Дарченко точно не притянем – Такмаза в том боулинге весь вечер прыгал, неотлучно, и свидетелей полно, и камеры…
– Может, их не в шесть замочили, – упрямо сказал Андрей. – Мало ли что в блокноте написано. На заборе тоже написано, а там дрова.
Руслан вздохнул. Андрей тут же разозлился:
– Или сообщник. Сообщники даже: этот себе алиби обеспечивал, а подельники у Дарченок резвились.
Замечание было интересным, поскольку именно Андрей до вот этого момента активнее всех сомневался в версии, согласно которой супругов Дарченко убивали как минимум двое. Повод для выдвижения версии дал категорически разный способ убийств: Виктория Дарченко была задушена, ловко и бескровно, а Максима искололи и изрезали безумным и хаотичным образом. Впрочем, судя по тому, что соседи криков и даже шума не слышали, безумный хаос мог быть имитацией, нанесенной поверх нескольких умелых ударов, сразу лишивших довольно крупного и не дряхлого еще Дарченко возможности сопротивляться и даже подавать голос. Бахрамов указал на такую возможность особо – отметив, впрочем, что смертельными рассечения сухожилий и даже горла не были. Дарченко, скорее всего, оставался в сознании несколько очень болезненных минут.
– Поверил, значит? – спросил Руслан.
– Да хер бы там, – сказал Андрей и рванул на себя дверь.
Руслан поспешил за ним, но Андрей ничего лютого учинять не стал: просто уперся руками в стол, а глазами – в Такмазу, и спросил:
– А отпечаток?
– Без понятия, – ответил Такмаза раздраженно.
– А чего так? Не видел, за что хватаешься?
Такмаза закатил глаза, но тут же собрался, потому что Андрей с грохотом распахнул несгораемый шкаф, извлек оттуда сапожок в пакете для вещдоков и шлепнул его перед Такмазой. Такмаза уставился на пакет. Андрей продолжил:
– Темно было, потому не видел, так, получается?
Такмаза, жестом спросив разрешения, взял сапожок, хмурясь повертел его перед носом, помял в лапище, перехватывая, и вдруг небрежно швырнул в угол.
– Э, давай поаккуратнее, – воскликнул Руслан, в основном чтобы упредить резкие движения Андрея, который на нервах мог и наказать дерзкого подозреваемого.
Андрей обошелся без резких движений. А Такмаза обошелся плавными – он удивительно проворно скользнул со стула в угол и обратно. Руслан и Андрей дернуться даже не успели, а Такмаза уже снова вертел пакет с сапожком, скрививши лицо совершенно неуместной улыбочкой.
Эдак он и мимо нас прошмыгнул бы, кабы захотел, с запоздалым испугом понял Руслан. И уронил бы, кстати, будь желание, а мы и не поняли бы ничего.
– Точно, – сказал Такмаза и снова дернул рукой, уже не швыряя сапожок, а лишь обозначая движение. – Я на него на скейте наехал. Чуть морду не разбил. Он на дорожке валялся прямо – и под колесо, а там темно же.
– Где темно? – уточнил Андрей.
– Ну на дорожке за парком. Ее, значит, где-то там убили, а сапожок валялся.
– Он, сука, угорает просто, – сказал Андрей через час, когда они мрачно вылавливали осколки косточек из чахохбили в кафешке близ УВД. – Штирлицем нам по ушам проехал, а мы повелись. Не надо было его отпускать.
Он швырнул вилку и завозился на месте, зло улыбаясь.
– В смысле – Штирлицем? – не понял Руслан.
– Ну ты кино не смотрел, что ли? «Семнадцать мгновений»?
Руслан мотнул головой.
– Да ладно, – сказал Андрей, замерев на миг. – Ни разу? В детстве даже?
– Я в детстве «Губка Боб – квадратные штаны» смотрел, – отрезал Руслан.
– Да ладно, – повторил Андрей, всмотрелся в Руслана и откинулся на спинку стула. – Дожили. Ладно, пренебречь. Короче, есть такое кино, про Штирлица.
– Это-то я знаю, суть давай.
– Суть такая: Мюллер прихватил Штирлица с отпечатками пальцев на чемодане с рацией, то есть он наш шпион, всё, фиг отмажешься. А Штирлиц придумал, что на улице помогал бабе какой-то из разбомбленного дома вещи перенести, и там типа чемодан с рацией и был. Ничего не напоминает?
Руслан отодвинул тарелку и занялся кофе.
– На скейте, блин, – сказал Андрей с отвращением. – В ноябре. Он бы еще «на велике» сказал.
– А ты реально не видел, как все на великах рассекают? – осведомился Руслан, тщательно размешивая сахар.
– Вот сейчас? По снегу?
Руслан отвлекся от кофе и с интересом принялся разглядывать Андрея. Тот задумался и со стуком отставил тарелку.
– Ну да, – сказал он. – И всё равно зря мы…
– Халк-то что сказал? – осторожно спросил Руслан.
– Да что он скажет? Что наше поведение, сведенное к околачиванию груш этим самым, недостойно звания советского офицера и задач, поставленных перед… Всё правильно сказал, в общем. Так что надо было этого орла…
Он придвинул к себе чашку, сделал глоток, поморщился, надорвал и высыпал пакетик с сахаром, но не размешал, а замер с пустым бумажным тюбиком в руке.
– То есть ты серьезно думаешь…
– Да нет, конечно, – сказал Андрей и уронил руки на столешницу. – Такмаза точно не подходит. Красавец, амбал, с бабами крутит, деньги есть, но небольшие, еще и стих