– А чего не пятая колонна или вредители?
– Это уже второй вариант, и он – эксклюзив Москвы. Которая сперва взгреет губера – не отставит, так не переутвердит, – а потом уже будет виноватых искать. Или придумывать.
– Ты чего уж как этот самый… Конспиролог.
– О, точно. Не слушай, смело звони Баженову. Поторопись только, пока он не свалил.
– Куда?
– Откуда, – поправила Юля. – Отсюда. От греха. Не знаешь, что ли, что первый закон для правильного начальника – самосохранение? В любой неспокойной ситуации покидайте страну. А если еще и жизни угрожают…
– Его-то жизни кто угрожает? – презрительно спросил Паша.
Юля, уставившись на свои пальцы, упертые в кромку ноутбука, сказала:
– А ты, Паша, твердо знаешь, чьей жизни этот угрожает, а чьей – нет. Да?
Он же старушек, хотел сказать Паша, но сглотнул эти слова, поняв, что Юля еле сдерживает слёзы, с лязгом придвинул свое кресло, предупреждающе переступившее с колеса на колесо, и сел, рассматривая снимок Наташи.
Косяк приоткрытой двери стукнули. В щели возник мент-дементор Баюков, со вчерашнего дня почерневший, кажется, еще и лицом: обозначилась щетина, а глаза и щеки ввалились.
– Позволите? – спросил он и вошел, прихрамывая.
Юля издала короткий звук.
– Я не к вам, – поспешно сказал Баюков. – Хотел с Марковой еще разок поговорить, а ее нет.
– Нашли его? – спросил Паша.
Баюков хотел что-то сказать, но сдержался. Юля взглянула на Пашу. Паша неохотно сказал:
– Не было Ани сегодня.
– Ясно. А адрес ее есть?
– Слушайте, ну вы вчера ее три часа допрашивали, а она и так мелкая, нервная и вообще. Чего еще-то?.. – Паша, не договорив, обмяк и махнул рукой.
Руслан молча смотрел на него. Паша пробормотал:
– Главное, когда я вам звоню – игнор глухой, а теперь по первому требованию надо…
– Хорош уже, – посоветовала Юля.
Руслан так и глядел на Пашу. Паша неохотно предложил:
– Могу проводить. Только я присутствовать буду.
– Ты адвокат? – уточнил Руслан, но тут же другим тоном согласился: – Да пожалуйста.
Юля тихо спросила:
– Руслан Тимурович, как там Андрей?
– Ну как, – сказал Баюков. – Так.
Он шагнул к выходу, ожидающе глядя на Пашу. Паша неохотно подъехал к своему столу, чуть не опрокинувшись, встал и пошел к вешалке. Юля, поводив пальцами по краю ноутбука, продолжила:
– Там вообще какие-то зацепки есть?
– Мы его найдем, – заверил Баюков. – Не бойтесь.
Баюков был почему-то пешим – впрочем, ближе к центру так впрямь получалось быстрее и удобнее, чем на машине.
Полпути до Аниного дома они молчали. За парком Паша поскользнулся на раскатанном языке посреди тротуара, ругнулся – в основном потому, что едва не сшиб хромавшего рядом Баюкова, и, раз уж рот раскрылся, спросил:
– Вообще ничего нового пока?
– Ищем, – ответил Баюков не сразу и с явной неохотой.
– А рассказывать так и не будете?
– Издеваешься? – без выражения уточнил Баюков. – У нас тут гора трупов, и каждый час растет, все на ушах двадцать четыре на семь, домой переодеться только забегаем, когда совсем завоняли, а ты опять со своими архивными изысканиями?
– Да я не про архивные, – пояснил Паша с досадой. – Я про эти новые как раз… убийства. Вы так и не будете никому рассказывать? СМИ там, вообще всем? Убийца серийный по городу бегает, а народ не в курсе.
Паша обнаружил, что последние слова, оказывается, бормотал в пустоту, остановился и обернулся. Отставший Баюков, помедлив, двинулся к нему с таким видом, что Паша даже отступил. Если ударит, в ответ врежу, подумал он без уверенности. Но тогда посадят. Да и дерется он лучше меня. А что я такого сказал-то, блин?
Он переступил с ноги на ногу, чтобы не так тряслись, и сглотнул.
– Не вздумай, – бросил Баюков, подойдя.
Он, похоже, подобрал эту странноватую пару слов, какую сам слышал разве что в кино, после мучительных переборов цензурных и не сопряженных с немедленным насилием вариантов, а любые другие варианты были с насилием или хотя бы экспрессивным поведением сопряжены. Поэтому Баюков просто похромал дальше, будто разговор окончен.
Нифигасеньки.
– Гора трупов, и каждый час растет, Руслан Тимурович, – напомнил Паша ему вслед.
Не врежет, так скажет что-то типа «Вякнешь чего – и твой труп к горе прибавится», подумал Паша.
Баюков сказал:
– Веди, пожалуйста, а. Время теряем.
Магнитный ключ от подъезда так и лежал в щели. Странно, подумал Паша. С другой стороны, кодовый замок, который открывают каждые десять минут, уж точно не препятствие для убийцы.
Из-за квартирной двери, обтянутой ободранным дерматином по моде прошлого тысячелетия, в ответ на колокол звонка не донеслось ни шевеления. Паша нажал на кнопку и второй раз, и третий, прислушался, опустил руку и посмотрел на Баюкова. Тот показал, что может и сам понажимать, если Паше трудно. Паша сердито утопил коричневую пилюлю в черном стаканчике и не отпускал, пока сквозь бесконечные «Динь-дон» не приблизился сердитый топот.
– Чего надо? – сурово спросила Софья.
Она выстроила эшелонированную оборону соседки: услышав звонок, не откликаться, откликнувшись, не открывать, открыв, не впускать, впустив, не позволять пройти к Ане, а позволив, перебивать на каждом слове. Даже Паша, которого это сперва немного забавляло, начал злиться. А Баюков, наверное, вообще наорал бы на решительную красотку, если бы так явно не опасался совсем загнать Аню в кокон молчания.
Аня, малюсенькая в сером спортивном костюме, носках с обезьянками и без макияжа, сгорбилась в древнем тощем кресле, похоже, раскладном и, похоже, страшно неудобном, уставившись в колени, которые стискивала пальцами в свежих пластырях с веселенькими рисунками. Баюков явно хотел спросить, что случилось с пальцами, но поймал остерегающий знак Паши и перешел к делу.
Ничего у него не вышло. Аня в ответ на все вопросы шмыгала носом и беззвучно ревела, механическим жестом выдергивая салфетку из стоявшей у правого бедра коробки и таким же жестом втискивая ее в кучу возле левого бедра. Баюков, сидевший рядом с креслом на принесенном из кухни табурете, повторял вопрос, потом задавал его в другой формулировке, заходил с третьей и пятой стороны:
– Собеседник, который назывался Климом, угрожал кому-нибудь по ходу разговоров? Помните какие-то неодобрительные высказывания, например, когда вы с этим «Климом» общались? Или еще с кем-то беседовали, и возникала тема «За такое наказывать надо»? Прямо или косвенно. Может, самый отвлеченный разговор был про, не знаю, поэзию, и там такое всплывало. Было?
И Аня, не шевельнув головой, лезла за новой салфеткой.
Паша наблюдал без особого сочувствия и не вмешиваясь. Все эти вопросы примерно с такими же повторами задавались вчера весь вечер: и Ане, и Паше, сперва в издательстве, потом в полиции, Баюковым, Тобольковым и каким-то молодым следаком из СКР, вместе и порознь. И Аня, и Паша сперва отвечали подробно, потом скупо и устало – по мере того как первый бодрящий ужас сменялся ужасом последним, вымораживающим, безнадежным и отупляющим. По мере того как они убеждались, что всё это всерьез и навсегда. Что Наташи нет. Ее убили. Видимо, зверски. Тот самый упырь убил, графоман Недостойский, который до этого убил толпу старушек.
А неделю назад он, видимо, стоял здесь, примерно там, где сейчас стоит, подперев плечом косяк, Паша, – стоял и смотрел на Аню. Посмотрел и отправился страшно убивать вздорного старика из Аниного вуза. А потом отдохнул и пошел к Наташе.
Зря Паша про это думал: внутри опять стало холодно и погано. Он, сжав кулаки до боли, очень аккуратно прошел к дивану и сел, пытаясь размять схваченную одубением кожу.
Баюков, не дождавшийся от Ани очередного очевидного ответа на очередной несвежий вопрос, хмуро оглянулся на Пашу и уставился на Аню.
– Она со вчерашнего дня не спала, – обвиняющим тоном сообщила Софья от окна.
Кто тут спал-то, подумал Паша.
Баюков покачался на стуле, подумал и продолжил:
– Вы жаловались на Тоболькову тому, кто называл себя Климом? Какие-то претензии высказывали или, может, просто обмолвились, что она строгая очень?..
Что он несет, всполошился Паша, заметив, что Аня на этих словах совсем окаменела, и сказал:
– Слушайте, Наташа Аню замом, считай, с улицы взяла, а меня не взяла, хотя я пять лет уже работаю.
Тут он спохватился, что сам в нарисованной картинке выглядит так себе, если не сказать подозрительно, и поспешно пояснил:
– Аня-то тут точно ни при чем.
Баюков уставился на него, будто хотел наорать, но сказал тихо и вкрадчиво:
– Аня – единственная, кто всех связывает. Тоболькова – ее начальник, Фурсов – ее преподаватель, с Дарченко у нее был конфликт на собрании.
– Какой конфликт? – удивился Паша.
Баюков не ответил. Он всматривался в Аню. Аня зажмурилась. Слезинка упала сперва с одной щеки, потом с другой. Рукава спортивного костюма были крапчатыми от темных пятнышек.
– Так что Аня тут точно при чем, – добавил Баюков и немного подождал.
Софья издала возмущенный, но нечленораздельный возглас. Остальные молчали.
– Время теряем, – пробормотал Баюков и встал медленно и трудно, будто старик. – Ладно. Если захотите нормально что-нибудь рассказать…
Аня вскочила с кресла, пошатнувшись так, что Баюков дернулся ее подхватить, с брезгливым испугом показала, что подхватывать ее не надо, метнулась к древнему письменному столу, так же быстро вернулась с небольшим свернутым пакетом, обычным полиэтиленовым из «Магнита», и сунула его Баюкову.
– Что это? – спросил Баюков, не принимая пакет.
Аня, шмыгнув, сказала сипло и тоненько:
– Там замок, который Паша снял, и мои очки, всё в отдельных пакетах. Этот их трогал – может, не отпечатки, так другие следы остались.
Так вот зачем ты вместе с замком хозяйственные перчатки купила и меня надеть их заставила, когда я замок менял, изумленно понял Паша. А я думал, угораешь просто.