Она и осталась. И оказалась штукой не всегда вредящей, не слишком очевидной, но зачастую решающей. Из-за хромоты Руслан трижды менял круг друзей и знакомых. Из-за хромоты Руслана не очень рьяно привлекали к разным нагрузкам в школе и техникуме. Из-за хромоты Руслана долго не хотели брать в армию, а когда взяли, запихнули в военную прокуратуру. Руслан демобилизовался в офицерской должности дознавателя, уклонившись от заключения контракта и направления в военно-юридический, но всё равно: куда после этого было идти-то? Только в полицию.
Так хромота определила всю жизнь. В том числе личную. Как ни странно, ее цветению она всячески способствовала: девочки немедленно проникались сочувствием к сумрачному прихрамываюшему парню, пытались помочь на ступеньках и гололеде, замедляли шаг и воспринимали отсутствие объяснений даже с большим восторгом, чем любую пургу, которую Руслан после первых проб даже не пытался нести. Говорить про тренировку ему давно надоело, про бандитскую пулю или нелепую случайность было глупо и стыдно. Девочки самостоятельно складывали угрюмый облик, хромоту и статус сперва бывшего спортсмена, потом недавно вернувшегося из горячей, судя по всему, точки расследователя, потом сотрудника уголовного розыска, – и ничто не могло удержать их от страшно романтических и совершенно фантастических выводов.
Сперва это подбешивало, а потом Руслану хватило ума расслабиться и получать удовольствие. Будем считать это компенсацией мироздания за неудачи и боль, решил он. Да и на боль-то он привык не обращать внимания, и даже хромал, лишь когда она обострялась: в основном в холодные дни, в связи с переменой погоды или когда в очередной раз повреждал колено нагрузкой или неудачным ускорением.
Какое-то время Руслан ходил к физиотерапевту, пытался регулярно массировать, отпаривать и разминать колено сам, покупал магнитные диски и припарки, даже думал восстановить мениск и связки. Но всё было некогда, да и морока с этим жуткая, говорят, поэтому Руслан откладывал операцию, а потом и процедуры на месяц, на следующий год, на потом.
Бывает же, говорят, это потом, свободное и счастливое.
…Он несколько раз позвонил Андрею, потом Матвиевскому и Рыбакову. Андрей не отвечал, Матвиевский переполз от электриков к дорожникам, у которых тоже были припрятаны камеры близ нужных адресов, а Рыбаков ответил сообщением «Перезвоню» – очевидно, тряс своих барыг и наркош, выбивая хоть какую зацепку. Занятие изначально малоперспективное, но срывать с него сотрудника нельзя.
Уж перезвони, подумал Руслан, хромая к остановке. Пройтись по адресам было быстрее и правильнее, вчетвером вообще идеально, но начать можно и одному – с самого верного варианта.
Чего ж я сразу-то этого сучонка не прихватил, подумал Руслан со злобным изумлением. Рядом стоял, паспорт в руках вертел, и не екнуло ведь ничего. Ладно хоть теперь екнуло.
Задним числом Руслан сам изумился, как всё срослось. Просто зацепился глазом за фамилию «Сугалов», странную и странно знакомую. Сугалов Р.А. был прописан в квартире, упомянутой в одном из дел о мошенничестве, возбужденном в 2006 году и через полгода закрытом за отсутствием состава преступления. Почти сразу после этого Сугалова и прописали на Кузнецкой, 3. Причем владельцем был не он, а какой-то Колесниченко В.В., которому – Руслан покопался – принадлежали еще пять квартир на Реммаше, лишь одна из которых светилась в деле о незаконном проникновении, тоже закрытом за отсутствием не состава даже, а события. Но это было уже неважно.
Важно, что сам Колесниченко был прописан на Урицкого, 2, – 15 июля 2007 года. И Сугалов был прописан в тот же день. И все жильцы четырех остальных квартир были прописаны 15 июля 2007 года.
А Сугалов – это был гнидничек с именем как из кино про хоббитов, Боромир или Фарамир, точно, Радмир, – который «ждал бабу» во дворе Такмазы. Только нихера не бабу он ждал, а его, Руслана. Ждал, чтобы полюбоваться, как Руслан забирает Такмазу, исполняя его, Сугалова, волю. Причем ждал по адресу, который Руслан вычислил с огромным трудом, а Сугалов, выходит, знал с самого начала – как и знал, в какое именно время приедут менты.
«Как ты это сделал, а?» – подумал Руслан, разгоняя обалдение быстрым шагом. «Скорее всего, забрал у Дарченко список претендентов на публикацию в журнале, а там, получается, данные были актуальными. Ладно, сам расскажешь. И мне, и Андрею, чтобы тот заценил, как тупой мудак заставил выплясывать под его дудку нас, премудрых сыскарей».
Вызывать разгонную машину Руслан не стал: до Кузнецкой шла маршрутка почти от здания УВД, а нужный дом явно должен был находиться рядом с остановкой ТЦ «Мимоза». С дороги Руслан еще несколько раз набрал Андрея. Тот сперва не брал трубку, потом сбросил звонок. Руслан ругнулся себе под нос, отвернулся от нахмурившейся женщины с ребенком, сидевших по соседству, и раздраженно полез в Яндекс-карты. Они показывали участок криво, но у «Мимозы» был адрес Кузнецкая, 1. Хотя бы затруднений с розыском соседнего дома не будет.
Затруднений и не было – как и соседнего дома. Соседних домов – не существовало. Торговый центр и его пристройки с тем же адресом – д. 1 стр. 2, д. 1 стр. 3 и так далее, – занимали почти весь квартал. Жилые дома по Кузнецкой вместе с еще парой улочек, если верить Яндексу, были давно снесены именно что ради строительства «Мимозы».
Руслан на всякий случай обошел комплекс ТЦ по периметру, убедился, что ни в какой пазухе не притаился небольшой домик, избушка или хотя бы сарайчик под номером 3, и люто обматерил отдел миграции, не аннулирующий прописки в снесенных домах, а заодно себя, так и не научившегося как следует изучать карты перед выходом.
Может, и хорошо, что ни Андрей, ни Матвиевский с Рыбаковым не отозвались и не приехали. Потом годами бы эту лажу припоминали.
ТЦ исходил светом, теплом и музыкальным шумом. Руслан постоял рядом, изучая сперва листок с адресами и пояснениями, потом карту, потом опять листок, – и решительно, пока ноги сами не понесли в безмозглый нерабочий уют, двинул прочь от света, тепла и шума. В сторону Урицкого.
Длиннющая плохо освещенная улица, наполовину закрытая заборами и слепыми стенами складов, с доисторических времен считалась полумертвой окраиной Сарасовска. Строительство ТЦ, двух коттеджных поселков и попытки впихнуть в склады причудливые магазины, развлекательные центры и эвент-пространства мало что изменили. Жилье на Урицкого было непопулярным, жизнь – неспокойной, а жилконторы несчастными. На Урицкого были прописаны Колесниченко В.В. и Иванов С.Н. По данным МФЦ, обе квартиры копили долги за коммуналку с середины десятых годов, а летом прошлого года владельцы или арендаторы, будто опомнившись, разом погасили набежавшие сотни тысяч и дальше рассчитывались аккуратно. Поворот был для местных условий нетрадиционным, а с учетом обстоятельств – красноречивым.
Дом, в котором был прописан Колесниченко, стоял через дорогу от «Мимозы». Хрущевка выглядела постарее и поутомленнее той, в которой жил Руслан, окон светилось хорошо если треть. Постаревшие жильцы уже легли, вымершие лежали в другом месте, наследники и студенты предпочитали совсем иные места, ну или прибегали домой совсем в ночи. А может, и не прибегал сюда никто: район далекий, округа нехорошая. Окна, что характерно, в большинстве разболтанные деревянные, стеклопакетов на весь фасад штук пять. Естественно, ни одного кондиционера – только на глухом торце трогательным оглохшим ухом торчала спутниковая тарелка, скорее всего, утратившая смысл лет двадцать назад.
На этом фоне особенно выделялись три окна на втором этаже: они были ярко освещены, занавески отдернуты, из приоткрытой форточки доносилась восточная музыка, кажется, таджикская или узбекская, на стенах можно было разглядеть соответствующие ковры, на фоне которых сновали туда-сюда фигуры числом заметно больше одной.
Штош, подумал Руслан и захромал к квартире.
Как он и предполагал, сразу после звонка музыка резко смолкла, – надо думать, и свет погас, – но к двери никто не подходил. Время теряю, подумал Руслан, и позвонил снова, крикнув:
– Полиция, пошустрей давайте.
Дверь поспешно защелкала замками и открылась. На Руслана испуганно смотрел невысокий мужик среднеазиатской внешности. Формально он соответствовал описанию подозреваемого, но на Сугалова не походил совершенно – да и вообще всё с ним было понятно.
Руслан показал удостоверение, вошел без спросу, – мужик торопливо отступил, вцепившись в лампасы треников, – и спросил:
– Давно здесь живете?
– Да, второй год, по договору, и разрешения есть, всё есть, – протараторил без акцента мужик и принялся нашаривать паспорт на тумбе под вешалкой.
Из комнаты выглянула щекастая девочка с косичками, отмахнулась от кого-то. Пацаненок помельче с щеками побольше выскочил в прихожую, сурово глянул на Руслана и попробовал впихнуть девочку в комнату методом бульдозера. Следом в прихожую вышла тонкая женщина в хиджабе, тихо поздоровалась с Русланом, унесла детей в комнату подальше и закрыла дверь.
– Договор с кем заключали, с Колесниченко? – спросил Руслан, без интереса проглядывая паспорт Батыржона Бекбаева.
– Нет, с Верой Николаевной, вот, – сказал Бекбаев, протягивая листочки чуть подрагивающей рукой.
Что ж вы боитесь-то всего, хотел спросить Руслан, но не стал, потому что знал, чего именно они боятся, и почему правильно делают, что боятся. Изучил и сфотографировал на всякий случай реквизиты нигде до этого не мелькавшей Веры Николаевны Галушко, пожелал удачи и ушел, не объяснив цели визита. Да его, конечно, никто и не спрашивал.
До хрущобы Иванова пришлось хромать пятнадцать минут, причем холод, сумрак и общий неуют неумолимо сгущались – ну, или Руслан просто устал. Нужный дом ничем не отличался от соседних, темно-серых в светло-серой клетке швов между панелями, и так же пуст был двор: древний «москвич» и убитый «жигуленок» второй модели таили наполеоновское отчаяние под сугробом, и по дальней кромке лысоватого неосвещенного скверика бабка выгуливала мелкую псину.