Руслан, поманеврировав вокруг, убедился, что о́кна 44-й квартиры, если Руслан определил их правильно, черны (как и две трети окон в доме). Этаж был, естественно, верхним, пятым, так что колено сразу предупреждающе заныло. Зато можно было не париться из-за кодового замка: дверь подъезда оказалась не только приоткрытой, но и подпертой обломком бордюра. Андрей придумал бы лихой каламбур насчет париться: из щели несло сырым нечистым паром, – но Руслан даже пробовать не стал.
Нужные окна на двор не смотрели, но на всякий случай Руслан отошел к соседнему подъезду – о малонаселенности дома можно было судить по скрипу нетронутого снега вдоль фасада, – и закурил, чтобы передохнуть, подумать еще и набраться бодрости и размеренности. Что от усталости, что на психе можно и натворить делов, и не найти быстрого решения, случись что не так. Поэтому Руслан по возможности холодно покрутил в голове разные варианты «А если он так, то я вот так», пытаясь не отвлекаться ни на досадливые мысли об Андрее, ни стыдливые – о Наташе, которую он, теперь это очевидно, заметил перед убийством, да не узнал, а ведь мог спасти, – ни тем более на унылые: «А если там опять левые узбеки или никого вообще, куда ты свои дедукции-индукции засунешь, товарищ капитан?».
Отшвырнув окурок, он проскрипел к третьему подъезду и пошел по неосвещенной лестнице неспешно и беззвучно, вслушиваясь в слоистую тьму, пахнущую сыростью и мусоропроводом. На третьем этаже висел аромат жареной картошки, пробирающий даже так и не одолевший шаурму желудок, на четвертом из-за двери однушки бубнил сериал – Руслан прислушался, точно, «Arcane», надо будет в выходные досмотреть.
На пятом было тихо, темно и, казалось, беззапашно – но только казалось, потому что ни отсырелость, ни пережаренный картофан, который, Руслан вдруг вспомнил, абика, отцова бабушка, называла как-то прикольно, забыл слово, – не передавливали какой-то странный для лестничной клетки запах, подкладочкой растянутый в воздухе.
Руслан некоторое время стоял, прислушиваясь, потом сделал шаг в сторону, чтобы не стоять прямо перед дверью 44-й квартиры, и осмотрелся, стараясь светить вниз и не поднимать телефона с фонариком выше пояса, чтобы в глазок не засекли. Было здесь темно, тесно и чумазенько, так что название «лестничная клетка» подходило чрезвычайно. Впрочем, иногда тут, судя по разводам и выразительно заросшим углам, мыли, а перед двумя дверьми лежали половички. Один даже магазинный, хоть и истертый до основания. Другой был из тряпки, а у 44-й не было и такого. Но сюда постоянно входили и выходили: если светить над самым полом и сбоку, на замурзанном кафеле проявлялись отпечатки ребристых подошв, явно мужских.
Эта хрущевка, как и всякая виденная Русланом, осталась непроницаемым надолбом советской эпохи: унылая клетка снаружи, унылые клетки вдоль лестницы, унылые клетки квартир, уюта ради проложенные коврами, полированными стенками и люстрами. Единственное заметное и всеобщее изменение вошло через двери, да ими же и ограничилось: картонные массово уступили стальным, открывавшимся наружу. Так что вариант «выбить с ноги, ворваться, а дальше действовать по обстоятельствам», к сожалению, был заведомо нереализуемым.
Руслан прижался ухом к холодной ржавой стали и с полминуты вслушивался. Потом подошел к распределительному щитку и рассмотрел, подсвечивая, счетчик 44-й квартиры и жирный отблеск дискового ребра, ползущего неспешно, но вроде быстрее, чем положено при пассивном потреблении холодильника и телика в режиме ожидания. В квартире кто-то был – потребитель не слишком активный, но и не самый пассивный. И легкое щекотание уха Руслана было вызвано не нагреванием ржавчины, а неясными звуками за дверью.
Руслан набрал и отправил сообщение Андрею, отщелкнул оба рычажка автомата и очень аккуратно отшагнул к 45-й квартире, чтобы обитатель 44-й не разглядел его ни в звонок, ни в щель двери.
На площадке было тихо. И за дверью было совсем тихо. Кажется, тише, чем минуту назад.
Руслан, стараясь не морщиться и дышать через рот, чтобы не сопеть, снова прильнул ухом к ржавой стали. Не было ни звуков, ни щекотаний, глухая тишина, только невнятные отзвуки «Imagine Dragons» долетали снизу – кончилась очередная серия «Arcane».
Придется соседей опрашивать, а потом еще с Андреем объясняться, огорченно решил Руслан и застыл.
За дверью раздался звук – очень быстрый, короткий и негромкий, но очевидный: по плохому паркету коротко проехали ножки стула, или, скорее, колесики офисного кресла. Кто-то отодвинулся от стола.
Руслан шагнул к лестнице, привалился к стене, чтобы не пришибло распахнувшейся дверью, расстегнул кобуру и стал ждать.
Он досчитал до трехсот, когда за дверью затлели звуки, которые невозможно было разобрать, не вслушиваясь. Руслан не вслушивался, а считал, чуть шевеля ногами, чтобы не застыли. Взгляд через глазок его не захватывал, даже если в глазок можно было разглядеть хоть что-нибудь в подъездном сумраке, а камер, в том числе замаскированных, на площадке, насколько смог рассмотреть Руслан, не было.
Триста сорок пять, подумал он, дивясь осторожности обитателя 44-й и убеждая себя, что это наверняка означает выход на нужный след: нормальный человек открыл бы сразу, а ненормальный порядочный, даже струсив, не сумел бы держать таких пауз перед каждым действием. Давай-давай, успокаивай себя, триста пятьдесят, – и тут замок щелкнул.
Дверь медленно приоткрылась. Руслан ждал. Наконец из-за черной плоскости показался серый профиль, вполне разборчивый для привыкших глаз. Руслан узнал его сразу и будто мешок картошки с себя стряхнул – стало легко и радостно. Ясно стало.
Сугалов, оглядевшись и не заметив Руслана, шагнул к щитку. Руслан, не дожидаясь, пока тот включит собственный телефон, фонарик или чем он там собирался подсвечивать рубильник, сказал:
– Стоять, полиция!
Сугалов, как и ожидал Руслан, юркнул обратно в щель – спиной вперед, мгновенно, как втянутый пылесосом шнурок, даже не замерев и не оглянувшись на источник звука. И Руслан, как и ожидал, даже застонав от облегчения и наслаждения, врубил ногой в приоткрытую дверь. А когда раздавленный гнидничек охнул и, кажется, хрустнул, Руслан дополнительно ударил в дверь плечом и на миг замер, разминая взвывшее колено.
Сугалов сопротивляться не пытался, поэтому Руслан отпустил дверь, позволив телу грузно рухнуть наземь, и сказал назидательно:
– Не хочешь стоять – лежи, только не бегай больше.
Он приоткрыл дверь, включил фонарик и посветил, любуясь скорчившимся на пороге телом. Полежав, тело шевельнулось, закряхтело и принялось собираться в шаткую пирамидку. Руслан склонил голову, всматриваясь. Гнидничек, мелкий и очень коротко стриженный, сел, бережно дыша и осторожно трогая рёбра и ноги. Он был одет в темное совсем не домашнего типа, не стандартные трикошки или хотя бы мягкие брюки, а черный или темно-синий костюм униформенного типа, как у зэка – ну или у охранника либо подсобного рабочего. На нем даже кровь была бы видна не особо. Зато синяки, ссадины и гематомы на лице и кистях были заметны, а в диодном свете казались обведенными черно-синим.
Насколько мог судить Руслан, столь существенных и, главное, раскрашенных увечий удар о косяк Сугалову не причинил. Гематомам и синякам было дня три минимум. Пять. Это тебя сестра Андрея так уделала, понял Руслан с ликованием, но тут же вспомнил, как Сугалов уделал сестру Андрея, и с маху пнул так, что гнидничек, снова обрушившись на щербатый паркет, проехал по нему с полметра, к черным прямоугольникам раскрытых дверей.
Руслан потряс онемевшей ступней и воющим коленом, прикрыл дверь на случай, если Сугалов вздумает кликнуть на помощь соседей – а соседи в таких местах могли быть под стать вот этому – и щелкнул выключателем, запоздало вообразив, что общий рубильник на распределительном щитке остался неподнятым.
– Зштщ, – прошипел гнидничек, более не торопясь подниматься и лишь слабо елозя ногами в серых вязаных носках по полу, а руками – по груди, куда, кажется, пришелся удар.
«За что, да?» – чуть не заорал, подкрепив вопль очередным пинком, Руслан, – и вдруг страшно, до мороза в лопатках, испугался ошибки. Не предъяв за неправомерно жесткое задержание мимо процедурных норм, не проблем, которые могут возникнуть из-за этого с предъявлением обвинения, а того, что облажался. Вдруг гнидничек правда ни при чем, а все совпадения – именно что совпадения и не больше?
Он, положив ладонь на рукоять пистолета, шагнул мимо всё так же вяло шевелящегося Сугалова и посветил вперед. Впереди была кухонька, крохотная и голая: стол, табурет, холодильник, газовая плита и колонка водонагрева, всё отчаянно не советского даже, а именно что хрущевского вида, – кроме дешевого, но современного электрического чайника, стоявшего на столе. Больше не было на кухне ни утвари, ни посуды, ничего, даже мусорного ведра – хотя нет, оно стояло сразу за углом под раковиной, тоже древней, облупленной и пустой, никто даже подобие мойки из дээспэшных или пластиковых панелей не оформил. Пахло из кухни прелыми трубами, но сладковатая отдушка была сильнее. Руслан, поглядывая на Сугалова, переставшего ерзать, приоткрыл дверь в санузел, пробежал лучом по тоскливому убожеству – даже без коврика и зеркала, и посветил в проем двери влево. И все-таки сказал довольно:
– За что, да, сука?
Присмотрелся и спросил напористей:
– За что, да?!
Гнидничек съежился, прикрывая голову. Руслан, подышав, вернул ногу на место и повел распахнутым лучом по комнате, по аккуратно, как в казарме, заправленной койке, по современному легкому столику с раскрытым ноутбуком и несколькими телефонами под плотно зашторенным окном, по стоящим друг на друге разноцветным коробам конкурирующих служб доставки, по этажерке с разномастной обувью и по тесно висевшим вдоль стены курткам, плащам, костюмам, спецовкам, свитерам и мундирам. На полицейских и эмчээсовских погонах Руслан на миг задержался и спросил:
– Документы тоже есть? С живых брал хоть, или как привык?