Она отчаянно завыла, глядя в экранчик, на котором продолжалось неторопливое построение цветных графиков и замысловатых диаграммок, переползавших из сочно-зеленого поля через ядовито-желтое поле во всё более глубокое красное. Поля означали комфортную, спортивную и предельную нагрузку, риск для здоровья, риск для жизни и несовместимость с жизнью.
– Аня, что там? – закричал Паша.
Какие-то мужики тоже что-то кричали, но слов было не разобрать.
Аня, сглотнув вой, сипло вдохнула и сказала:
– Кислород девяносто, пульс сто сорок.
– Мы уже подъехали! – кричал Паша. – Мы успеваем!
Аня посмотрела на циферблат под графиками, на часики внизу экрана и заплакала в голос.
– Паша, – прорыдала она. – Паша, это пять минут назад было.
– Мы успели! – крикнул Паша. – Мы на месте! Вон она.
Картинка на экране дернулась, обновляясь.
Кислород восемьдесят пять. Температура тридцать шесть и два. Пульс ноль.
– Аня, всё в порядке, – крикнул Паша снова. – Она здесь!
– Она умерла, – пробормотала Аня, больше не вытирая слёз.
Смысл-то.
Андрей оглянулся на затормозившую с визгом и клубами вздыбленного снега «Гранту», из которой, хлопая дверьми, выскочили и поспешили к ним Матвиевский с Рыбаковым и еще кто-то смутно знакомый – а, Шевяков, молодцы ребята, их воспитать просили, а они его в стажеры приняли, – и снова повернулся к Зариповой. Она куталась в длинный пуховик, с которым ее поджидал бородатый бойфренд, и совершенно не желала отвечать на вопросы Андрея – а тот, злясь на всех и на себя, делал третий, что ли, заход, и всё равно не попадал в нужную тональность.
– Юлия Рашидовна, вам точно сегодня не встречался, не писал и не звонил никто подозрительный?
– Юль, ты в порядке? – спросил Шевяков, затормозив с трудом и выплесками снега, что та «Гранта» – разве что без визга.
– Вот это, например, подозрительный? – поинтересовалась Зарипова у Андрея и громким шепотом уточнила уже у Шевякова: – Нашему жеребчику заняться нечем, что аж целый угрозыск ко мне подсылает?
Андрей показал, что пока Зарипова может порезвиться, и отвлекся на сбивчивый рапорт Рыбакова, хотя краем уха улавливал и беседу гражданских идиотов: Шевяков лез с идиотскими вопросами, бородач обещал прямо сейчас поехать и ебнуть какого-то урода, а Зарипова хвалила таксиста, который позволил ей позвонить с дороги, благодарила бородача за теплую встречу и предлагала себя вместо урода в качестве основного занятия на вечер и ночь.
Железная баба все-таки, подумал Андрей рассеянно, Наташкина выучка. Он чуть не завыл от тоски, поэтому спросил слишком раздраженно:
– Какой браслет, какой пульс? Нормально объясните.
– Можно я? – сказал Шевяков. – Юлин браслет передает биометрию, пульс там и так далее. В облако, каждые пять минут.
– Три с половиной, – сказала Зарипова, подступая к ним. – Вы что, орлы, мой ноут вскрыли?
– Пульс несколько минут назад вырос, потом упал до нуля, будто человек умер.
– А что мы так гнали-то, – сказал Матвиевский, с неудовольствием рассматривая Зарипову, которая как будто оступилась. Бородач подхватил ее, обнял и явно хотел с гневом уведомить, что они удаляются, но не успел.
– Браслет данные не сразу в облако передает, а через телефон, правильно? – задумчиво уточнил Андрей. – А где уж телефон, вы говорите, товарищи офицеры?
Матвиевский и Рыбаков переглянулись и синхронно матернулись.
– Где ваш браслет, Юлия Рашидовна? – мягко спросил Андрей.
Зарипова застыла, схватив себя за запястье.
Матвиевский и Рыбаков рванули к «Гранте».
– Ебнуть урода, значит, – сказал Андрей, устало наблюдая за тем, как «Гранта» опять выбрасывает снопы снега и с визгом прыгает со двора, едва не зацепив его «Kia». – Боюсь, уже не успеете.
Глава пятая
Саня познакомился с Юлькой больше десяти лет назад. Он учился в аспирантуре, с отличием сдал кандидатский минимум и всерьез дописывал диссер, который тогда казался ему лучшим способом встроиться хоть в какой-то круг значимых людей. План был идиотским, но тут, что называется, просто повезло: юрфаковский Влад, с которым они на последних курсах время от времени пересекались в спортзале универа, рассказал, что на последних муниципальных выборах заработал на машину, пусть и древнюю праворульную. То ли еще будет на грядущих губернаторских, сказал Влад, – и деньги, и нужные знакомства, и вечная не вечная, но долгая благодарность победителя тем, кто помог победить.
Он то ли не знал, что победители истребляют память о помощниках первым делом и иногда вместе с помощниками, то ли предпочел не пугать Саню, которого зачем-то истово захотел заманить в свою команду.
Что ж, заманил. Команда быстро стала Саниной. Влад по итогам кампании заработал волчий билет и соскочил с выборной темы навсегда – потому что так и не понял, что наш кандидат должен не победить, а оттянуть голоса соперников претендента номер один. А Саня понял – и не только предложил, но и сделал несколько ходов, которые позволили его кандидату перевыполнить программу спойлера и взять третье место так, чтобы не случилось второго тура. Кандидат возглавил администрацию губернатора, а Саню сделал главным по выборам и спецпроектам – сперва внештатным, хоть и оплачиваемым постоянно и неплохо, потом на правах руководителя комитета в гордуме.
Один из первых послевыборных проектов относился к реформам местных вузов. Их полагалось оптом завести под крышу опорного университета, при этом обтесав во всех смыслах. Вузы, понятно, сопротивлялись, особенно Санина альма матер, поэтому пришлось действовать от противного: создать несколько комитетов и центров борьбы за сохранение Сарасовской академической самостийности, собрать туда всех, кто мог причинить объединению неприятности, а потом занимать их бесполезной работой и раскручивать на действия, компрометирующие родной вуз.
Юлька была активисткой студенческого профкома. Слово «активистка» не подходило к ней совершенно. Второкурсница факультета социологии и журналистики была тогда тиха, стеснительна и пуглива, и сказать что-либо заставляла себя натурально сквозь слёзы и физические потуги. Но заставляла ведь, и пришла ведь – сама, и ходила на демонстрации, и подписи собирала, и пару раз не только внесла дельные предложения, но и несмело попыталась оспорить Санины поручения, пагубное безумие которых не разглядел больше никто. Отклонить доводы Юльки, не привлекая общего внимания, оказалось непросто, но Саня, конечно, справился – и объединил вузы, и подмял альма матер под кого надо, предварительно оформив все-таки диссертацию – ему дописали и защитили ее почти бесплатно.
А Юльку Саня запомнил. Она тогда была не слишком броской: рослая, но не идеально сложенная и совсем не секси, к тому же без макияжа и с не очень хорошей кожей. Саня подозревал, что и звали ее не Юлькой, а Юлдуз, как поддразнивал Зарипову поначалу студенческий вождь, явно кадривший тихую девочку. Саня кадрить ее даже не думал – чего там кадрить-то.
Чего, он увидел через три года, когда Юлька пришла брать у него интервью. Она была просто обалденной: фигуристой, спортивной, свежей, совсем секси, и, что совершенно сносило, – изумительно остроумной и остро умной. Саня какое-то время даже уговаривал себя, что это не та Юля из студкома, а однофамилица или, допустим, двоюродная сестра – сходство-то налицо, пусть даже как у паспортного фото и портрета для глянцевого журнала. Саня с ходу попробовал развести Юльку на быстрые развлечения, потом вывернул рукоять обаяния до упора, потом настроился на длительную осаду и реализовывал ее рекордный для себя срок – месяца три, правда, с короткими отвлечениями на выпуск пара. Тщетно.
Тогда он впервые заинтересовался СМИ, которые вполне обоснованно считал бессмысленными реликтами ушедшей эпохи вроде проводных телефонов и бумажных книг, – заинтересовался не как заказчик и даже не как исследователь, а как потенциальный владелец. На безумный миг Сане поблазнилось, что хозяйский подкат Юлька воспримет если не благосклонно или испуганно, то хотя бы с понимающим уважением: типа перец неслабо заморочился, надо поощрить его за старание. Безумие, как всегда у Сани, прогорело с похвальной стремительностью. Очевидного смысла в СМИ он так и не увидел, Мотылев, тогдашний хозяин полиграфкомбината и прилипших к нему изданий, редакций и проектов, был силен и в целом лоялен, так что менять его на кого бы то ни было еще администрация губернатора не согласилась бы.
Всё к лучшему. Два года назад издательство со всеми полипами отошло Сане само и совершенно бесплатно – Салтыков, сменивший скоропостижно скончавшегося любимого кандидата в кресле главы администрации, обнаружил, что хозяйство Мотылева, который таки зарвался, нарвался и порвался до полного банкротства, тлеет и растаскивается, и решил передать его на ответственное хранение. А кто у нас самый ответственный? Правильно.
А с Юлькой получилось еще до этого – что приятно, само по себе, что досадно, при обстоятельствах, которые не позволили запомнить, чем там всё кончилось, и даже заставляли сомневаться в самом событии. Федеральный округ проводил слет молодых профессионалов, Саня представлял кадровый резерв управленцев, Юлька – цвет уже не журналистики, а эвент-индустрии, что бы это ни значило, остальные участники были еще хуже и уж всяко пафоснее, тупее и трусливее, причем касалось это не только сарасовских. Слет продолжался три дня, они были невыносимо тягомотны и компенсировались только вечерами в конференц-баре. Саня и Юлька ворковали там, не обращая внимания на остальных и пропитываясь замысловатыми коктейлями и восторженной симпатией друг к другу. Саня уж точно, про Юльку сказать наверняка было невозможно ни тогда, ни вообще, ни по этому поводу, ни по любому – но ведь обжималась она с ним на отвальной вечеринке, пила ведь с ним на равных, и в итоге ведь сбежала не от него, а с ним, в его номер – это Саня помнил точно. Дальнейшее он помнил смутно – и страшно об этом сожалел. Ночь вроде вышла жаркой, Юлька была даже жарче, потрясала умением и энтузиазмом, и уж точно не обманула достоинствами фигуры: ноги длинные и мускулистые, грудь большая и прохладная, живот плоский, кожа как шелк, а запах свежий везде и всегда, – но, быть может, Саня додумал это позднее, чтобы закрыть провалы в памяти. Проснулся он один – правда, голый и с чувством приятного опустошения от солнечного сплетения до голеней, но это ничего не значило.