Дом Дарченок был более приличным, а двор подозрительно расчищенным – хотя, может, в права поспешили вступить наследники. Но следов на выпавшем в последние дни снегу не было, в том числе на части крыльца, не прикрытой козырьком, а дым из трубы не шел. Андрей все-таки обошел дом по периметру, карабкался, как паук, чтобы заглянуть в окна, неловко подсвечивая фонариком телефона, а потом опросил обитателей обоих заселенных домов поселка о том, видели ли они кого. Обитатели были как из комедии: пара немедленно всполошившихся толстяков при молчаливой, похоже, очень старой собаке и троице презрительных кошек, и тощий субъект неопределенного возраста с невозмутимым лицом старательно спивающегося поэта. Никто, естественно, ничего не видел.
Андрей добрел до машины, включил печку, злобно проверил все помалкивающие мессенджеры и поехал в город. Дорога до Чуповского тракта, которым начинался Сарасовск, была пустынной, как утром 1 января, дальше начинался автомобильный ад: будто все машины города, все машины области, все машины, тихо ржавевшие во дворах и гаражах, и примерно половина машин, когда-либо доехавших до Сарасовска, одномоментно распространились по транспортной системе города, забив каждый ее квадратный метр и образовав элегантный желейный узор, который чуть сдвигался, если нажать в одном месте, и застывал снова.
За сорок минут Андрей прополз полтора километра и уже перестал дергаться и беситься, впав в тихую безнадежную мрачность, когда телефон, только что тщетно обысканный на предмет новых сообщений, зазвонил. Андрей схватил его так судорожно, что тот едва не расколотил лобовое стекло, рыбкой скакнув из потной ладони. Но звонили не со службы, а Шевяков. Он успел, оказывается, накидать беспокойных сообщений, даже одно голосовое, а через минуту не выдержал и позвонил лично, чтобы сообщить, прерываясь на кашель, что Аня не отвечает на звонки, тут что-то неладное, и он пойдет ее встречать возле дома.
– Какого дома? – уточнил Андрей.
– Ее, – несколько удивленно ответил Шевяков.
– А с чего ты решил, что она туда пойдет?
– А куда еще?.. А.
Он, видимо, понял, что Маркова прошлую ночь провела не там – и, соответственно, этой ночью подход вряд ли изменится, но быстро нашелся:
– А если этот ее там ждет? Он же не знает.
«Чего не знает?», хотел презрительно спросить Андрей, но уже прикидывал новый маршрут, выискивая глазами шанс продраться по тротуару и заснеженному газону к близкому повороту на проспект Мира, который вроде двигался чутка.
– Ты там спокойно сиди, куда тебе больному, – приказал он. – Если что будет, сообщу, не волнуйся, без материала не останешься.
– Да при чем тут… – начал Шевяков, но Андрей уже нажал отбой, бегло убедился, что сообщений от коллег так и нет, и, посигналив, выехал на тротуар.
Он дополз до места через двадцать минут – одновременно с Шевяковым, который брел, оскальзываясь, со стороны парка. Андрей не стал тратить время на ругань или увещевания, а молча пошел к подъезду. Он примерился было к домофону, но Шевяков сунулся пальцами в щель у косяка и извлек оттуда магнитный ключ.
Андрей рванул по лестнице. Шевяков пыхтел следом. На площадке четвертого этажа Андрей знаком велел Шевякову подняться на пролет и ждать там, чтобы не угодить под удар Змея, если тот не только выскочит, но и сумеет пройти сквозь Андрея.
Он некоторое время слушал у двери, пару раз прижавшись ухом к холодному дерматину. Потом вытащил пистолет, левой рукой осторожно взялся за ручку двери и нажал. Дверь не шевельнулась. Андрей отшагнул, примериваясь.
Над ухом звякнуло. Он свирепо оглянулся. Шевяков, сползший на полпролета, протягивал ему связку ключей, явно девачковую, с кучей цепочек и брелоком в виде незнакомой куколки, наверное, из компьютерной игры.
Андрей спросил всем лицом: «Спер?». Шевяков показал что-то вроде: «Как вы можете, она просто мне оставила на всякий случай». То есть у Марковой ключа нет и домой попасть она не сможет, подумал Андрей, – что ж ты, болван, мне голову морочил ужасами ее неурочного возвращения?
Но это не отменяло возможности, в рамках которой в квартире Марковой притаился Змей. Андрей принял ключи, жестом отогнал Шевякова обратно к мусоропроводу и нежно, как на втором свидании, ввел ключ в щель замка.
И повернул раз и другой.
Замок щелкнул оглушительно, но Андрей уже толкнул дверь и, чуть присев, ворвался в квартиру с пистолетом, прижатым к боку, чтобы не вылетел от удара, и чтобы стрелять в живот, самую крупную и удобную мишень.
Квартира была пуста. Это ощущалось сразу, но Андрей на всякий случай заглянул под кухонный стол, за диван, в ванную и в шкаф, встал посреди комнаты, озираясь, и крикнул:
– Входи, если хочешь!
Шевяков пошаркал ногами о половичок, вошел и тоже замер, поводя носом. Андрей, покосившись на продолговатые брикетики нечистого снега, разлетевшиеся по полу, пока он скакал туда-сюда, недовольно спросил:
– Чего вынюхиваешь?
– Запах странный, – сказал Шевяков. – Бабушкины духи какие-то.
– Так девки же.
– В прошлый раз так не пахло.
Андрей, у которого после сентябрьского ковида нюх работал диковинно, хотел предложить Шевякову поменьше пиздеть: много он может нанюхать с воспаленной носоглоткой и температурой под сорок. И тут запел телефон.
Звонил Матвиевский.
– Ну наконец-то, – сказал Андрей с облегчением. – Что там у вас?
– Голяк, – ответил Матвиевский утомленно. – До десяти ждали, никого похожего ни на объекте, ни на подходах. Секли во все глаза.
– Жалко.
Андрей медленно убрал пистолет и повторил:
– Очень жалко. Маркова как? И парень?
– Вообще монстры. Мы такие на измене все, ходим опасно, на каждый шорох кидаемся, а эти сидя-ят, милу-уются, ржу-ут. Как в рекламе банковской карты.
– Маркова – ржет? – не поверил Андрей, припоминая вечно собранное в кулачок и зареванное личико. – Она умеет?
– Еще как. А потом вообще в кафе поперлись.
– Какое, где? – всполошился Андрей.
– Да нормально, мы их там тоже попасли, а потом я лично до дому отвез. Только что вот.
– До какого дому? – спросил Андрей, подходя к окну и разглядывая двор.
– Так до этого, Такмазы. Живет удачно, в Калининском, проехали почти до дома. А парень тот еще, своего не упустит!
Он хохотнул, а Андрей сказал:
– Так.
– Всё нормально там, – заверил Матвиевский. – Рыбаков их лично до хаты довел, заглянул-проверил, всё ровно. И договорились, что мы в любой момент подъедем и на базу ее заберем, как только пробки рассосутся. Я, сцуко, встрял уже. Но, подозреваю, им не до того будет.
Он снова хохотнул.
– Хоть кому-то польза от всей этой хрени, – отметил Андрей, краем глаза поглядывая за реакцией Шевякова.
Но тот не проявлял ни ревности, ни озабоченности, а бродил, съежившись и поникнув головой, вокруг кресла, будто отыскивал в нем скрытый дефект.
– Ага, – согласился Матвиевский. – Вы-то как?
– Да как зайчик пьяный, туда-сюда. Заявителей прочесал, по дачкам смотался, сейчас у Марковой на квартире. Голяк полный.
– У Марковой-то… А, понял. Он же был у нее и знает, где… Блядь. Блядь!
– Что такое?
– Я вспомнил, где его видел.
Глава шестая
Это было удивительно и немного стыдно: весь день просидеть за столом, сплошь покрытым едой, пусть и не самой вкусной и здоровой, но более чем соответствующей запросам студента, редактора и офисного сотрудника, не съесть ничего крупнее виноградинки, чтобы ввалиться в кафе и жрать всё подряд – вкусное, правда, и горячее, но возмутительно дорогое, да еще и на глазах ужасно привлекательного мужчины. Мама бы точно в ужас пришла, а бабушка мгновенно проела бы на виртуальной голове Ани сразу несколько вечных плешей.
А плевать, подумала Аня и как нарочно громко хлюпнула сырным супом. Она страшно смутилась, а Клим хлюпнул в ответ, загремел сразу несколькими сухариками и пояснил:
– От нервяка всегда жор нападает.
– На тебя-то? – усомнилась Аня, выразительно оглядев сухую мускулатуру под свитером в облипочку, тут же страшно смутилась, поэтому поспешно спросила: – Правда нервничал?
Клим оставил ложку в миске, растопырил над нею огромную пятерню и сказал:
– Во.
Пятерня мелко затряслась.
Пальцы у Клима были, как у музыканта. Аня засмеялась и накинулась на остатки супа, надеясь не звякнуть ложкой, потому что у нее самой затряслись не только руки. Но она успела заметить, что пятерня Клима тут же перестала дрожать.
– Но ты отвлекла, спасибо, – сказал Клим очень серьезно и тоже принялся добивать суп.
– Тебе спасибо. Я-то что, беседовать с тобой привыкла, хоть это и не ты был. И потом, мне деваться некуда, а ты запросто отказаться мог.
– Ну щас, – сказал Клим. – Отказаться от главного события жизни? И потом всю жизнь жалеть? Нё-ёуп.
Аня подумала, согласилась было про себя, но тут же мотнула головой и решительно отодвинула пустую миску.
– Нафиг.
– Не хочешь, значит, приключений?
– Не хочу.
– А что хочешь?
«Скучать и прозябать», собиралась сказать Аня, но именно сейчас это было бы враньем, потому что ни скучать, ни прозябать она не хотела, поэтому, хмелея от собственной смелости, спросила тихо, но твердо:
– А что можешь?
Клим внимательно посмотрел на нее и сказал:
– Могу тебя пригласить, если позволишь. Куда только? В кино или на каток поздновато уже, а домой… Ну, тоже поздновато, да ты и не пойдешь.
– Почему же, – выговорила Аня немеющими губами и убрала руки под стол, чтобы вцепиться в пластыри.
Клим опять улыбнулся ей так, будто обнял, махнул официанту, положил ничуть не дрожащую руку на стол ладонью вверх и негромко сказал:
– Приглашаю.
– Принимаю приглашение, – сказала Аня сквозь бомканье в ушах и положила на его ладонь свою, трясущуюся и холодную.
И он осторожно свел пальцы, будто цыпленка грел.
Так, ладонь в ладони, они поднялись и стояли, дожидаясь всполошившегося официанта.