– Не успеют, – сказал Тобольков вполголоса, вставая и опять отходя к окну.
Аня повернулась к нему.
Тобольков смотрел на Змея. Тот не двигался, только слабо и размеренно шевелилась грудь. Аня не видела, конечно, лица Змея, но могла поклясться, что он улыбается. Тобольков, не отрывая взгляда от Змея, сказал:
– Так, молодежь, тащите парня на выход. Санитары пока здесь развернутся, лишние минуты потеряем.
– Нет, – решительно сказала Аня, которая всё поняла.
– Быстро, – тихо и злобно велел Тобольков, поднимая пистолет так, чтобы дуло смотрело в голову Змея.
– Нет, – повторила Аня больше себе, чем Тоболькову.
Паша, давя кашель, пролаял:
– Нет, сынок… Останутся только убийцы.
Тобольков аккуратно убрал в кобуру пистолет, выдохнул и вдохнул.
Это явно не помогло.
– Блядь! – заорал он удивительно громко и ударил кулаком в стену.
Стены качнулись, свет мигнул и затрясся, Клим опустил серые веки, и две пластины старого советского стекла, державшиеся в рамах на честном слове и привычке, синхронно упали острыми краями на шею Змея.
Глава восьмая
Паша подошел в «Привет, омлет» без двух три, но Тобольков уже ждал: сидел за угловым столиком и изучал кружение чаинок за стенкой френч-пресса. В сторону входа он вроде не смотрел, но, когда Паша приблизился, поднял и опустил плунжер, протянул, не отрывая взгляда от вихря нарубленных листочков, руку и сказал:
– С наступающим.
– Вас также, – ответил Паша. – Пусть он будет спокойным, тихим и так далее.
Тобольков отвлекся наконец от броуновской модели, поморгал на Пашу невыспавшимися веками и заверил:
– Теперь-то будет.
Тут и Аня явилась. Паша обнял ее, Тобольков, к общему, похоже, удивлению, тоже. Правда, куртку принимать и нести до вешалки не стал, пришлось Паше. Когда он вернулся, Тобольков спросил:
– Оклемались, похмелились, протрезвели?
Аня и Паша переглянулись.
– Режим не позволяет, – сказала Аня и засмеялась.
– Так в больничке и сидишь всё это время?
– Ну, не всё, – уклончиво ответила она. – А вот кто-то, кстати, мог запросто в больничку до каникул залечь. По вине вполне конкретных товарищей.
Она перевела обвиняющий взгляд с Паши на Тоболькова. Тот сперва не понял, а потом сказал с предельно доступной ему степенью извинения:
– Были неправы, готовы компенсировать.
– Договорились, – жадно сказал Паша, плюхаясь на сиденье и извлекая телефон. – Все подробности по делу, и сейчас, и потом.
– Воу-воу, – утихомирил его Тобольков, помавая руками. – Ты сперва добра молодца накорми, напои и так далее.
Паша махнул, призывая официанта. Аня, озиравшаяся с любопытством, села и осведомилась:
– А вы разве не заказывали еще?
– Как можно-с без вас-с, – сказал Тобольков. – Чай вот только, для разгона.
– Я угощаю, – объявила Аня торжественно.
– О как, – сказал Паша, а Андрей уточнил:
– Всё кафе?
– С вас начнем, потом посмотрим.
– Посмотри меню сперва, – посоветовал Паша, – тут по ценам не то чтобы столовка универовская.
– А ведь ты давно не был в универовской столовке, – сказала Аня, растирая ладошки, обвиняюще ткнула в него санитайзером и спросила: – Надо?
– Давай. Наследство получила?
– Вроде того. Потом расскажу.
Когда официант ушел, Аня, явно завершив расчеты в уме, отметила:
– В бюджет легко влезаем, а вы говорите «дорого».
– Какой бюджет? – не понял Паша.
– Потом, говорю же. Не отвлекайся.
– Ну да, – согласился Паша и, как и Аня, уставился на Тоболькова в ожидании.
– Строго у вас, – сказал Тобольков. – Короче, пока совсем сенсационных открытий нет, но мы уже на подступах. Слышь, Шрайбикус, это пока офф-ре́корд, потом решим, что можно давать.
Паша, помедлив, выключил запись и отодвинул телефон.
Тобольков, не поленившись, перегнулся через стол и рассмотрел экран. Паша фыркнул. Аня уважительно выпятила губу.
– Короче, где он отсиживался последние дни, не совсем ясно, – начал Тобольков. – Одну ночь точно провел в вашей квартире, следов почти нет, но мы заморочились с собаками, они подтверждают, что Змей был у вас, и это явно не тот раз.
– Я после того раза всё с хлоркой вымыла, – сказала Аня. – А теперь съедем с Софьей вообще.
– А смысл? Впрочем, понимаю. Про остальные лежки пока непонятно, ищем. И вещи его заодно, и технику – у него с собой только два телефона было, а должны быть десятки, плюс ноутбук и гаджеты всякие, он же больной по ним.
А по чему он не больной, подумал Паша, переглянувшись с Аней, но вслух говорить банальности не хотелось.
Официант принес заказы: стейк с диким рисом Тоболькову, острую лапшу Паше, крылышки Ане. Тобольков, дождавшись, пока все приступят, вдумчиво распробовал мясо, кивнул и продолжил, не слишком отвлекаясь от еды:
– Зато в прошлом покопались. В 2016-м его посадили в Омске по 158-й. Чистил дачи там, мелочь какую-то брал, штаны, польта, прости господи, старые, чуть ли не варенье. Три поселка обнес, пока у местных терпелка не кончилась и не заявили. Почти сразу его и взяли, дали три года: он там в паре мест технику подломил, телевизор, ноутбук, рухлядь, но оценочная стоимость на крупный размер потянула. Так бы штрафом отделался.
– Может, он сам сесть хотел, – пропыхтел Паша, утирая салфеткой пот с лица и шеи: лапша оказалась испепеляющей.
– Может, – согласился Тобольков. – Его как раз по новой искать стали, вот и свалил в регион, где не светился, и спецом пошел по ненасильственной. Или просто нравилось за казенный счет жить – у сидельцев, которые с юных лет по зонам, такое бывает. Но характерно, что он не как рецидивист сел и не по нынешним документам. А как Новиков Василий Петрович, уроженец Кургана. Ни до того, ни после того он как Новиков нигде не светился.
– Этот паспорт ему тоже Морозов сделал? – спросил Паша.
Тобольков уставился на него и спросил:
– Что значит «тоже»?
– Ладно, – сказал Паша. – Слушаем дальше.
– Что ладно-то? Тебе про Морозова кто напел?
Паша нацедил себе чаю и глотнул. Тобольков хмуро сказал:
– Ты смотри, поаккуратнее с идеями. Мы найдем, где документы брал, потянется ниточка. Хочешь, чтобы и к тому, кто инфу сливает, потянулась?
– А совсем к прошлому потянется? – вмешалась Аня, быстро дожевав очередное крылышко. – Откуда он вообще взялся, настоящее имя, почему такой вырос?
– Когда, где и почему рукопись свою навалял, – добавил Паша.
Тобольков, пожав плечами, сказал:
– А разница-то? Тут важно скорее, где и когда научился – удушениям, ножевому бою, технической разведке. В этом покопаемся.
– Думаете, не сам? – спросил Паша.
– Ты только без поспешных выводов давай, тем более публичных. Может, и сам. Но ты, Маркова, видела же: маньяк он постольку поскольку. Почерк и любимые способы налицо, но выраженного профиля, навязчивой идеи и прочей хрени у него не было. Просто нравилось убивать.
– Мало ли кому что нравится, – не сдавалась Аня. – Причина-то должна быть, хотя бы первичная.
– Маркова, любое умышленное убийство происходит по совпадению трех причин: убийца хочет убить, может убить, и ему нравится убивать. Всё. Больше ничего не надо. Чего ржешь?
– Она мне ровно это говорила, – сказал Паша. – И про войну еще.
Тобольков, глотнув чаю, будто подытожил:
– «Хочет», «может» и «нравится» совпало – получайте труп.
Паша подхватил в тон ему:
– «Война начинается потому, что кто-то хочет бомбить, может бомбить и ему это нравится». Так про что угодно сказать можно.
– А что не так? – спросил Тобольков с интересом.
Паша похмурился, пожал плечами, как сам Тобольков давеча, и закашлялся.
– Раскохался, – сказала Аня недовольно.
Паша, не в силах остановиться, огляделся, обнаружил, что несколько соседей взирают на него с явным осуждением, и поспешно натянул извлеченную из кармана потрепанную маску. Она волшебным образом пресекла кашель. Паша, вытирая слёзы, громко пробубнил в пространство сквозь отсыревшую ткань:
– Это тупо бронхит, а не «корона», я и прививался, и болел уже два раза.
– Где два, там и три, – заметил Тобольков хладнокровно.
Блин, как он на Наташу все-таки похож – не внешне, конечно, а манерами, говорит один в один иногда просто, подумал Паша тоскливо, но сказать не посмел. Аню, возможно, накрыли те же мысли. Она выжала пальчиками ресницы и сказала:
– Так вот, про бюджет, обед за мой счет и прочее. Меня же на работу взяли.
– О, – пришлось сказать Паше, потому что Тобольков валял в подливе, обляпавшей веточку розмарина, последний кусочек стейка, и следовать придуманному девушкой сценарию совершенно не собирался. – Куда же это?
– А вот угадайте.
– Деканом на примат, – предположил все-таки трололо Тобольков.
Спасибо не прибавил «Вместо выбывшего сотрудника». Но Аню, вопреки Пашиным опасениям, реплика не смутила и не расстроила.
– С приматом тоже порядок. Георгий Никитич сказал, что приказ о моем отчислении ректор еще не подписал, так что я пока студентка примата, и могу перевестись, если захочу, на любой другой факультет.
– С тем же набором ЕГЭ? – уточнил Паша.
– На лю-бой, – отчеканила Аня. – А разницу потом досдам.
– Супер, – искренне сказал Паша. – И куда ты?
Аня многозначительно повертела носом.
Тобольков сказал:
– Поздравляю, конечно, но главный вопрос тут другой: кто таков Георгий Никитич и при чем тут работа, бюджет и умение кормить всё кафе?
– Георгий Никитич Салтыков, глава администрации губернатора. Он мне вчера позвонил, машину прислал к больнице прямо, обедом накормил, обратно привез, и еще министру здравоохранения области насчет Клима позвонил, чтобы уход был получше и так далее.
– Вот это хорошо, кстати, – сказал Паша.
– О да. Там зашуршали все сразу, в отдельный люкс перетащили, мне соседний выделили, чтобы не на стуле спала, и так далее.
– Интересными у тебя последние дни выдались, я смотрю, – отметил Тобольков.