Оно закрепляется прочно, потому что, если бы волновались, Лева последним бы в эту дверь зашел. Если бы вообще зашел.
— Что вы видели? Как это со стороны выглядело?
— Как театральное представление. Мы просто смотрели, а Миша единственный понимал, что происходит, потому что…
— Потому что был в моей голове. — Я ухмыляюсь. — Значит, меня хотят о Вале расспросить?
Взгляд перевожу с потолка на Леву. Отвечать ему не надо. На лбу написано черным перманентным маркером и несколько раз жирно обведено.
— Ну, не знаю. Пусть письмо ей напишут, позвонят, эсэмэску кинут. — Его мой ответ смешит, но чувств я не разделяю. — Можешь передать, что сообщить мне нечего. Он и так все знает.
Лева не уходит, потому что, по его мнению, разговор еще не окончен.
— Какая у Жени фамилия? — Вопрос вроде простой для того, кто больше десяти лет человека знает, но напротив меня происходит мучительный мыслительный процесс. — Вариантов, что ли, много?
— Два.
— Ну?
— Глоба или Суховеева.
Хорошо, что Валя рыжая и я видел ее вживую. Пара минут уходит, чтобы долистать до нужной странички контактов.
Мне подняться приходится. Я подхожу к Леве, даю свой телефон и объясняю, как фотки листать, если им захочется на дочку с разных ракурсов посмотреть.
— Все, иди. Вот им ответ. Влево-вправо пальцем листать. Если закроют, то пусть тыкают на любую — и она снова откроется. Могут любоваться на то, что создали, сколько хотят. Хоть себе пусть оставят, пока телефон не сядет.
Лева на меня смотрит, потом на телефон и снова на меня. Резко захотелось ему в лицо заорать: «Да что опять не так?» — но я сдерживаюсь. Бессмысленно злиться на него. Вообще, все это на хрен бессмысленно. Когда уже из этого хаоса хоть как-то порядок родится и все обретет смысл?
Иисус, если ты есть…
— Что тебя так напугало? — Вопрос не загоняет в тупик, но заставляет вернуться к воспоминаниям.
— Ребенок.
— Ты боишься детей?
— Лева, ради всего святого, что осталось в стенах этого дома… Какая на хрен разница?
— Ты себя со стороны не видел в тот момент. Кир тебя еле успокоил.
— Почему тебе это важно?
— Потому что мне не насрать на тех, кто живет под крышей моего дома. — Он на меня снизу вверх смотрит и нелепо мой телефон сжимает в ладони. В его руке он кажется меньше, чем есть на самом деле.
Со мной будто тот же фокус происходит.
Телефон возвращается мне в руки, а сам я сажусь на кровать.
— Не знаю, сколько раз она тут была, но тогда Дача ей приглашение сделала. Так же, как и мне когда-то, помнишь, я рассказывал? — Лева в ответ кивает. — Я ее на руки взял, чтобы остановить. Не думал, что смогу, но хотя бы попытался, иначе не смог бы Рыжему и Жене в глаза смотреть. А потом она из моих рук выпала… — До сих ощущаю это. Так же, как и мертвую хватку Дэна, который на грудь давил будто не локтем, а всей тяжестью бытия. — Она заплакала. Римма Николаевна закричала. Потом ты сказал, чтобы меня отпустили и… это было как услышать миллион голосов одновременно. И так громко, что больно. Я ни слова понять не мог. А потом стало тихо…
Его рука на моем плече тяжелая, но я ее не скидываю.
— Откисай. Принесу тебе что-нибудь поесть.
Я усмехаюсь. Пусть его забота и приятна, но это странно.
— Я тебя не понимаю. Когда все на одной стороне, ты на другой. Если все придут спросить, как у меня дела, ты даже в комнату не зайдешь. Но стоит одному остаться, ты тут как тут…
— Разные точки зрения, помнишь?
— Значит, я все же где-то просчитался.
— Нет. Тебя не винят. Они… — Лева слова подбирает, и это меня напрягает. Он будто раздумывает, как сообщить горькую правду, но так, чтобы прошло по касательной, а не насквозь и в лоб. — В общем, помнишь, я вел себя странно и ты шутил, что меня перекрестить надо?
— Да. Ты мне потом очки принес, хотя не видел меня в них ни разу. Жутко было.
— Извини, если напугал, но теперь их пугаешь ты.
Я выпадаю.
Метафорично, буквально — без разницы как. Меня просто вышвыривает из реальности, в которой меня энное количество недель кошмарит нечто под кодовым названием «Дача». Где меня запугивают галлюцинациями, пытаются сгрызть, затоптать и где пространство и время порой не поддаются законам физики. Где со мной разговаривают умершие от проклятья и обреченные вернуться… И эти мертвые, пережившие то же, что и я сейчас, сами боятся меня.
— Это же бред просто. — Я смеяться начинаю — не то от абсурда, не то в накатывающей истерике.
— Не совсем. — Замечаю, как Лева буквально на секунду кулаки сжимает. — Я соврал. Миша тебя больше не слышит. Кирилл не чувствует твоих эмоций. В тот вечер ты успокоился сам.
— Уйди.
— Марк, мы пытаемся разобраться…
— Уйди!
Дверь спальни распахивается, с грохотом врезаясь в стену.
Я и Дача в ожидании, когда Лева переступит порог, выйдет в коридор и этот диалог заглохнет раз и навсегда.
17
Лева уходит, и находиться наедине с собой становится невозможно. Приходится метаться из угла в угол, с кровати на стул и просто стоять в разных частях замкнутого пространства. Только бы уйти от фантомного ощущения, что тебя норовят обнять против твоей воли.
У меня будто появляется назойливый фанат или фанатка, которому лишь бы прижаться покрепче да придушить посильнее.
Если еще один призрак хочет со мной познакомиться, то пусть выходит. Пусть вместе со всеми садится за стол, присоединяется к компании. Неадекватным сталкером здесь только одно существо быть может, и к рандеву с Дачей я совсем не готов. Более того, я от этого факта в ужасе. Тихом, кромешном, беспросветном.
Когда спины снова касаются, меня передергивает. Я ужом на сковородке извиваюсь, лишь бы перестать это чувствовать. Это ненормально, неправильно, в конце концов, просто нечестно. Нельзя выворачивать игру в свою пользу, не объяснив правил, или менять их на ходу.
Делаю шаг вперед, когда сзади налетают. Теперь не выкручусь, не уйду. В этих объятиях столько силы, что они ребра сдавливают. Это неприятно, больно, и спину жжет ледяным сквозняком. Он тянет затхлый запах пыли, сырости и плесени.
— Что тебе надо?
Дача с ответом не торопится. Она ослабляет хватку. Меня коробит. Кажется, что я чувствую ее, и меньше всего на свете мне хотелось бы ей понравиться. Быть на одной волне с монстром — все равно что быть монстром.
Обида еле живым червяком проползает под кожей где-то в районе груди. Эта обида не моя, и за сказанное я не буду извиняться. Не перейду на ее сторону, не стану играть по ее правилам.
Она это знает. Я это знаю.
Без четкого ответа Дача уходит. Отпускает меня и забирает с собой все сквозняки, которые есть в доме. Только ощущение чужого присутствия не отпускает. Если раньше она молча следила за каждым, подключая все спрятанные в стенах глаза и уши, то сейчас Дача остается со мной ворохом непрошеных переживаний. Фальшивым чувством нормальности, которой здесь даже и не пахнет.
Все как должно быть и идет по плану, только по какому, я все еще не понял.
Хотелось бы верить, что я шахматная фигура на доске, которая заранее знает, как и куда ей ходить. Но по факту я лишь болтик огромного механизма, который работает без моего ведома. Мысли о том, что я положил этому кошмару начало, больше нет. Не появись тут я, Дача нашла бы другого идиота. Вопрос лишь в том, протянул бы он столько же, сколько я. Получилось бы у него разжалобить окружающих, чтобы те стали ему помогать? Или, надкуси его Дача, он сразу же сломался бы?
Я либо фартовый, либо манипулятор от рождения и даже не подозревал этого.
Сам себе ухмыляюсь, будто гадость задумал, она же — величайшая шалость века. Но, по сути, в голове ни единой годной мысли, как из этого болота выкарабкаться и остаться сухим.
Заговорщические планы — не моя сильная сторона. Да и плетение интриг — последнее, в чем я смог бы преуспеть. Оставлю это более взрослым, более опытным и более мертвым, чем я.
Кстати, о мертвых взрослых…
Прислушиваюсь, надеясь уловить хоть какие-то звуки, похожие на кипящую в доме жизнь. Пусть это будут разговоры, громыхание посудой или передвигание стульев, но вокруг меня словно вакуум. Только в голове орет внутренний голос, отдаленно похожий на мой собственный.
Я будто снова у Левы в комнате, но до умиротворения далековато. Здесь пасмурно, птицы за окном молчат, а может, их пение перекрывает шум ветра и скрип деревьев.
Обстановка совсем не по кайфу, поэтому я меняю дислокацию.
Почему-то в моей голове Рыжий был закреплен за комнатой, в которой умер, а значит, чердак — его место силы. Потревожь место — вылезет и сама сила. Только на практике это не сработало. В любом случае на чердаке гораздо спокойнее. Я бы сказал, уютнее. Будто огромная слепая зона прямо под носом у вездесущего монстра.
В какой-то момент получается даже выдохнуть, расслабиться. Когда появляется Рыжий, я понимаю, что выдох занял целый день. За окном успело стемнеть, и эта мимолетная гармония от слияния с бесконечным-вечным длилась несколько часов, которых я даже не заметил.
Миша не садится рядом, а ложится на пол, как-то совсем обессиленно. Это подтверждает и то, что он ничего не говорит. Молчание — недоступная ему добродетель. Он из тех, кому всегда есть что ответить или рассказать.
Мне непривычно начинать диалог первому.
— Лева сказал, что я заставил вас понервничать. — Не намеренно, но я перефразирую его слова о том, что теперь они меня боятся. В ответ на это Рыжий фыркает. Он будто недовольный кот, чье любимое место заняли и, более того, посмели до него дотронуться.
— Понервничать… Я чуть не обделался. Твое немое шоу добавило мне не только морщин, но и седины. Не делай так больше.
Я был бы рад пообещать ему, что больше так не буду, но все мои похождения во времени зависят не от меня.
— Может, я научусь это контролировать…
— Будь аккуратен. — Рыжий садится, задевая меня плечом. — Если нужна помощь — кричи.