Но я отпускаю его руку, когда на мои, удерживающие, капают чужие слезы. И пусть под моими ногами есть пол, но в данный момент я его не чувствую. В данный момент у меня так же выбивают почву из-под ног, и перестает хватать воздуха.
Мне больно.
Я не могу дышать.
Надев обратно наушники и вытерев щеки, я ощущаю, что снизу продолжают ломиться, вижу, как холодильник на крышке люка подпрыгивает.
Его любимая песня — Disorder от Joy Division.
Она же последняя на этой стороне кассеты.
20
Я понимаю, что все заканчивается, когда по коже снова пробегают мурашки и живот скручивает. На этот раз не от тошноты, а от голода. Мне хочется есть, в туалет и спать. Желательно все сразу.
В этот раз я остаюсь на чердаке. Старенький «ЗиЛ» спокойно подпирает стенку, люк открыт.
Плеер в карман засовываю, оставаясь в наушниках, сползаю по лестнице и сразу же тащу свое тело в ванную. От греха подальше закрываюсь. Кассета полностью посвящена Joy Division — Иэн Кертис продолжает петь, даже когда я вынимаю наушники, оставляя их висеть на шее. «Стоп» нажимаю, когда выхожу из ванной комнаты. Сразу становится тихо, только едва слышно, как на первом этаже работает телевизор.
Мне поразительно спокойно. За время, проведенное в кольце одного дня, я немного отвык от положительных эмоций. Мною владели тревога, отвращение, отчаяние и даже страх… Без всего этого негатива собственное тело ощущается килограммов на двадцать легче — перенапряжение не сковывает движения. Сегодня мне не нужно вслушиваться, всматриваться и готовиться к забегу на выживание.
На сегодня точно все.
Спустившись на первый этаж, первым делом вижу Рыжего. Он сидит на лестнице и поворачивается ко мне, когда я сажусь рядом. Мое присутствие его удивляет, а меня его — радует.
На разобранном диване вперемешку дрыхнут Кир, Женя и Дэн. Они спят так, будто прилегли, обессиленные, на минутку и вот-вот подскочат на ноги. То, что их сон крепче, чем кажется, выдает чей-то тихий храп.
— Давно вернулся? — полушепотом спрашивает Миша.
— Минут пятнадцать назад. Долго меня не было?
— Три дня… Мы почти не надеялись тебя найти.
Знать, что они меня искали, приятно. Это вселяет надежду. Я снимаю наушники с шеи, достаю из кармана плеер, который еле в него влез, и возвращаю хозяину.
— Подгон тебе. Из прошлого.
Рыжий смотрит так, будто глазам своим не верит. Наверное, я бы тоже не поверил, если бы не прожил здесь такое количество времени и не общался с ними каждый день. Разумеется, это все еще может быть неправдой, а все происходящее здесь — лишь выдуманным мной мирком… Фантазия у меня отвратительная. Лучше бы по радужным лугам гулял и с единорогами дружил.
Плеер в руках Рыжего кажется мне маленьким.
— Как новый. Где ты его нашел?
— Ты сам мне его дал. — Показываю ему правую руку, на запястье которой надежно закреплены его часы. — И это тоже.
— Здорово тебя помотало… — грустно улыбаясь, заключает Миша. Я с ним согласен полностью. Путешествие выдалось славным, богатым на впечатления и эмоции. Жаль только, эмоции сплошь негативные. Лучше бы что-нибудь веселенькое показали.
Рыжий вынимает из плеера кассету, проверяет и вставляет обратно. Она будто разархивирует в его голове не самое приятное воспоминание, свидетелем которого мне еще и пришлось стать.
Слов, кроме матерных, у него не находится. У меня из приличных в запасе тоже ничего подходящего.
— Как это вообще… — Миша немного потерянным выглядит, будто вот-вот оправдываться начнет, только эти оправдания никому из нас не нужны. Мне достаточно того, что я видел.
— Я могу быть неправ, но… Они должны знать, что ты их не бросал.
— Разве?
— Да. — Рыжий не разделяет моей уверенности. — Ты не нравишься ей. Думаю, что Лева это легко подтвердит. Дача хотела сломать тебя первым, чтобы потом были силы перейти к остальным… Ты не слабое звено, Рыжий. Ты первая жертва.
Пожалуй, именно эта информация должна была стать приоритетной во всем этом длительном путешествии. Такая демонстрация большого зла. Типа смотри, что умею, как могу… Свожу людей с ума и довожу до отчаяния, бесплатно. Онлайн, без СМС и регистрации.
— Бред какой-то. — Миша упирается, будто ему понравилась роль виновника во всех бедах.
— Как же ты любишь брать все на себя. За это я тебя уважаю, но и врезать тебе хочется…
Он моим словам не верит, как и я сам. Спорить с Рыжим — значит заведомо проиграть.
Все важные решения и дальнейшие разговоры мы оставляем на утро. Нужно, как говорят, переспать с мыслью, переварить, обдумать. И уже со свежей головой рубить с плеча. Рыжий точно не станет готовить речь. Одна надежда, что у него не оборвется связь мозга с языком. То же и ко мне относится. Сколько бы я ни обдумывал, что хочу сказать, всегда в итоге приходится импровизировать. Иногда удачно и чаще всего правильно.
Услышав, как у меня живот урчит, Рыжий добродушно усмехается и тащит меня на кухню, чтобы накормить. Я не сопротивляюсь, так как есть хочется зверски. Даже если события, происходящие в доме, мистические, то я вполне себе живой и реальный. Моей физиологии никто поблажки не давал.
— Ты мало того что бледный, как стена беленая, так еще и отощал совсем, — очень в тему замечает Миша, ставя передо мной тарелку с борщом и передавая толстый кусок черного хлеба. Ювелирный срез.
— Меня девять дней там гоняло. Пусть и неполных… — Я на суп накидываюсь и некультурно продолжаю говорить с набитым ртом: — Нормально не мог поесть.
— По тебе видно.
Наверное, со стороны я выгляжу как дикарь, но от Рыжего получаю единственное замечание, что прежде чем проглотить, жевать надо чуть медленней. По его словам, после вынужденной голодовки все может полезть обратно, но стоит отметить, что такого аппетита у меня не было давно. Я бы сейчас даже миску холодца навернул без отвращения. Любую хрень мне подсунь — и я слопаю.
С тарелкой борща я справляюсь быстрее, чем Рыжий успевает отрезать второй кусок хлеба. Добавку получаю так же без вопросов, но с уговором, что начну растягивать удовольствие.
— Ты в армейке, наверное, первый из столовки вылетал…
— Нет. Я не служил.
— Отмазали?
— Справка из наркологички не пропустила.
— Точно. Прости.
Только начинаю чувствовать вкус, как вторая порция заканчивается, и приходится идти мыть за собой посуду. Рядом Миша хлеб в пакет убирает, и я прошу мне еще кусок отрезать. На этом мы расходимся.
Рыжий остается в гостиной со спящими ребятами, а я, прихватив хлеб, уползаю к себе.
Эта ночь показалась мне самой короткой. Я вроде только глаза закрыл, а уже пятка зачесалась, муха назойливо зажужжала, и свет в глаза долбит. Пробовал и под подушкой прятаться, и под одеяло с головой залезть, но муху все равно было слышно, и сразу же становилось жарко.
«Такое вот доброе утро», — думал я, пока мне не сказали, что уже два часа дня.
— Выглядишь как из жопы, — тактично подмечает Денис, пока я глаза тру, чтобы хоть как-то проснуться. — Ты хоть умывался?
— Нет. Зубы тоже не чистил. Душ утренний не принимал. Волосы не расчесывал… Что там еще люди по утрам делают? — Мой вопрос риторический.
— Ты прям так спал? — интересуется Рыжий, потому что единственный видел, в чем я вернулся.
— Да. Только прилег — и сразу заснул. Думал, щас встану… Не получилось.
И пока у всех обед по расписанию, у меня завтрак. Точнее, как завтрак — кружка горячего чая и еще один кусок хлеба. Он вкусный. Надо еще заказать…
— Ладно, — подаю я голос, выпив полкружки и дожевав свой мякиш. — Я начну. Здравствуйте, меня зовут Марк. Мне двадцать пять лет. Удаленщик. Полтора года назад у меня умерла мама. Я остерегаюсь людных мест, поэтому переехал в этот дом. — На меня все смотрят молча, внимательно слушая. — У меня нет отца, меня недолюбливают бабушка с дедом, и я не помню большую часть своего детства. Если психологу верить, то так мой мозг заблокировал травмирующие воспоминания. Отсюда вывод, что детство было паршивым…
Продолжаю в том же духе. Рассказываю о школе, в которой был занозой в заднице. О зависимостях, лишивших меня «осознанной» молодости, друзей и пары лет жизни, которых я также не помню, но уже по причине разных стадий опьянения. О материнском контроле, недоверии и проблемах. Я притягивал их как магнитом, не умел решать: не я был плохим, а все вокруг паршивые и меня не понимали. Потом была пара неудачных реабилитаций, срывы, Великая депрессия и попытка собрать в кучу то, что от меня осталось. Переезд, проклятый дом и друзья-призраки.
— Как-то так… — подвожу итог своей не особо веселой истории. — Теперь ваша очередь. Кто хочет стать следующим?
Как сказал бы любой учитель, «лес рук». Никто желанием открыться не горит, но если они сами не расскажут, то наиболее яркие моменты их биографий мне покажет Дача. Она любит подкидывать вырванные из контекста воспоминания, мол, смотри, с какими гнидами ты живешь под одной крышей. Собрался им доверять? Подумай хорошенько.
— Приятно познакомиться, Марк, — через силу отзывается Женя. Меня не удивляет то, что она оказывается смелее всех. — Меня зовут Женя. Мне двадцать девять лет. Этих идиотов я знаю со школы…
Женя была из тех, у кого есть все, если показываешь результат и оправдываешь ожидания. Она с детского садика должна была быть самой красивой, самой умной, самой талантливой и самой послушной. Идеальный ребенок идеальных родителей, которые на деле оказались разве что идеальными тиранами. Они знали, как бить побольнее, умели манипулировать. Школа — только на пятерки и с золотой медалью. На олимпиадах — только призовые места. Диплом — только красный. Женя свою юность потратила на родительские амбиции, и последним глотком свежего воздуха для нее стали они.
Пятеро пацанов (включая Саню, которого тут нет) взяли ее под крыло и таскали за собой везде, куда только можно и куда нельзя. Что такое дружба, она узнала от них. Они научили ее смеяться во весь голос и не извиняться за себя. Дали возможность быть собой, пока самые родные заставляли казаться кем-то.