Кирилл так же быстро убегает по лестнице, как до этого Миша. Я Сашу нахожу, только когда по второму кругу в комнаты заглядывать начинаю. Он за кроватью лежал, рядом с горящими шторами. Мне поднять его сил не хватает, я могу его лишь тащить. По коридору до выхода, надеясь, что вместе с дымом в его легких найдется место для кислорода.
Мне стоит только в дверях появиться, как Саню тут же перехватывают, а меня за руку берут и тащат от входа. Крыша крыльца за нашими спинами осыпается, и от грохота досок, которые хаотично складываются уродливой пирамидой, я глохну. Женя пытается до меня докричаться, но я не слышу. Мне совершенно не хочется смотреть на ее заплаканное лицо. Она с меня переключается, когда Денис кладет на траву Сашу. Он мертвее мертвого выглядит. Если ему можно помочь, то внимания в этот момент он достоин сильнее, чем я.
У меня колени подкашиваются, но я упорно продолжаю себя на ногах держать. За Дэна хватаюсь и утащить за собой пытаюсь, потому что там на втором этаже есть еще Кирилл и Миша.
— Там остальные остались. Их вытащить надо! — Дэн меня останавливает, за плечи сжимает крепко и встряхивает хорошенько.
— Нет там больше проходов. Оба завалило… Все.
Я ему не верю. Не хочу и отказываюсь.
Упрямо, как ребенок, из его рук выкручиваюсь и бегу туда, куда считаю нужным. Пока тело двигается, мне нужно сделать еще совсем немного.
Второго выхода действительно больше нет. Денис прав, его завалило. Я как коршун вокруг дома начинаю кружить, заглядываю в окна, надеясь увидеть кого-то или что-то. Мне не нужна причина продолжать, но нужен веский повод сдаться.
Останавливаюсь, когда под ногой стекло хрустит. На осколки смотрю и среди них да травы часы замечаю. В окне второго этажа, где стекол нет, огонь хозяйничает как у себя дома. Ему там внутри места мало, он охотно лезет наружу и выше по стене упрямо ползет к крыше. Там если и живой кто-то был, давно уже обуглился. От этой мысли меня передергивает.
Сломанные часы в карман убираю, а новые в руках оставляю. Возвращаюсь с ними. С ними на землю сажусь, пока рядом Женя плачет у Сани на груди. Он дышать так и не начал, и тут ни я, ни Дэн помочь уже ничем не сможем.
Если в смену Жени никто не умирал, значит, теперь ее смена окончена.
Мне не хочется думать о том, что у истории может быть такой паршивый конец. Он, бесспорно, лучше, чем предыдущий. Здесь хоть кто-то выжил, и вроде радоваться надо, но я не могу. Мне проще бы было остаться под завалами или с той стороны, чем слышать, как Женя оплакивает ушедших. Ей снова выбирать всем костюмы для похорон — если останется что предавать земле. Ей снова смотреть всем в глаза, отвечать за поминки и венки, подливать всем валерьянки, чтобы сердце не кололо. Да, рядом с ней будет Дэн, но в сухом остатке…
В сухом остатке, может, так и должно было быть изначально?
Мне себя с земли поднять сложно. Тело тяжелое, медленное и ноет без остановки. Закончилась моя адреналиновая гонка, и все последствия этого непростого приключения повылезали наружу, но мне сил нужно совсем немного. Маленький рывок, чтобы меня услышали.
Перед Женей сажусь, стараясь на Саню не смотреть.
— Я Леве рассказывал, что в моем времени у каждого из вас способности есть, которые с домом связаны. — Сначала никто из живых на мой рассказ не реагирует. — Когда двери Дачи закрывались, только Денис мог их открыть. Ты, Жень… Рядом с тобой умереть невозможно было. Кирилл всех на эмоциональном уровне уравновешивает, не давая закрыться в себе… А я могу время отматывать.
— Что за бред ты несешь? — Дэн даже не поворачивается. — Оставь нас уже в покое!
— Если ты можешь что-то поменять, то меняй, — неожиданно и совершенно спокойно говорит Женя. — Я лучше с ними умру, чем тут останусь.
— Жека, прекрати. — Он ее к себе прижимает, отрывая от Саши и будто от меня пряча.
— Не хочу я этой спокойной и нормальной жизни, как ты! — Будь у нее сил чуть больше, она бы из цепких объятий выкрутилась, а пока только брыкается. — Работа — дом — работа. Хватит с меня, наелась. Возвращаться в пустую квартиру, где тебе ни хрена не принадлежит, и знать, что уйти из нее больше некуда… я не хочу.
Дэн ее в макушку целует, щекой прижимается, продолжая крепко обнимать, пока она повторяет одно и то же. Она не хочет, и я не хочу. Оставаться тут без имени, пытаться существовать, прикидываясь другим человеком, и бежать за советом на могилу, где оградка окрашена в тошнотворно-голубой цвет… Мне в любом случае как-то возвращаться придется. Я в любом случае куда-то вернусь.
Больше всего мне не хотелось бы оказаться в настоящем, где вместо Дачи пустырь, а под травой по пояс — выжженная земля.
Было бы правильно оставить все как есть, но когда-то один человек вбил в голову моего поколения мысль о том, что Вселенная действительно бесконечна, а значит, есть куча копий нашей планеты… Может, и у меня есть куча копий тех мест, где я могу начать заново. Может, я могу любую копию превратить в оригинал и занять место того Марка, который все это дерьмо даже не начинал расхлебывать. Того, кто только переезд затеял и постоянно ищет подходящие варианты, просматривая одно объявление за другим. Или того Марка, которому анальгин все еще помогает от боли.
Мне хочется дать обещание, что я все исправлю. Хочется обнять, но вместо этого я стрелки на часах перевожу вперед. Не знаю, о чем нужно думать, чтобы попасть в определенный отрезок временной линии. Ни к часам, ни к этому подарку Дачи мне не оставили инструкцию, но, пока они тикают, а я дышу, есть шанс наломать еще парочку дров.
26
— Потанцуем? — приглашает Валя, за руку меня хватает и тащит в толпу. Я перехватываю ее запястье, тяну на себя.
Ее кожа кажется белоснежной на фоне моих пальцев, измазанных сажей и грязью. Я сжимаю ее лицо в ладонях и безумно хочу свернуть шею. Как выбить из ее головы всю дурь, что заставила начать этот последний рейв? Но это лишь самообман. Выбить ей хочется лишь мозги.
Может она мне в голову залезть или нет, но даже один мой вид вызывает у нее смех и жалость. Только сострадания в этой жалости нет. Ее смех злорадный, колючий и под кожу лезет острыми иголками. В отличие от меня, она полностью собой довольна.
— Мы так вечность продолжать можем. — Ее пальцы сжимаются на запястьях рук, которыми я держу ее лицо, и ощущение такое, будто мои кости сдавливает прессом. Я отпускаю ее рефлекторно, не в силах больше удерживать. — Видел бы ты свое лицо. Столько ненависти, столько злости…
— Понравилось?
— Да. Только они тебе не помогут. Вам вообще ничего не поможет. — Если бы меня спросили, как выглядит зло, я бы назвал ее имя. — Знаешь, что самое прекрасное в этой ночи?
— Плейлист.
Я не собираюсь ей подыгрывать. Не сейчас как минимум.
— Ты забавный. — С ее лица улыбка не сходит. — Самое прекрасное в этой ночи то, что ты сам во всем виноват, Марк. Когда-то давно ты создал монстра из маленькой девочки, оставив ее один на один с собственными демонами.
Она крутится рядом со мной, как перед зеркалом. Она излучает обожание к себе, от которого меня сейчас вывернет ей же под ноги.
— Нравится результат?
— Кто же знал…
— Дача ничего не делает просто так, Марк. Она всегда будет на стороне тех, кого признала своими хозяевами, но еще яростнее она будет защищать своего ребенка… — Валя дает время мне подумать, но я никак не реагирую, и она указывает на себя: — Меня, Марк. Включай голову. Мы так далеко не уедем.
— Куда дальше, если это последняя ночь и ты меня уже убивала?
— В этот раз я постараюсь лучше.
У меня от Вали мурашки по коже. Она пугает меня похлеще, чем Дача и ее питомцы. Все, что случилось до встречи с ней, — это детский утренник. А теперь никаких стихов на табуретке и танца снежинок. Сидите все, ради бога, дома.
Валя делает шаг вперед, я — два назад. Эти догонялки закончатся очень быстро, если Дача не вспомнит, кого выбрала себе в любимчики. Вале не нужен дом. Валя в этих стенах ради мести всем тем, кто ее на произвол судьбы бросил. Никакая волшебная сила любви не исправит настолько больную голову. Плевать она хотела на рейвы, на стены, на историю. На способ пропитания Дачи, Вале, скорее всего, тоже класть и еще сверху маслом помазать. Она сама тут ничего не оставит, да еще до кучи саму Дачу сожрет, чтобы наверняка стать самой могущественной и злобной мразью во всех существующих вселенных.
Скриньте.
Упрямо зову Дачу внутри своей головы, но сигналы до нее не доходят. Все, что мне остается, — это гонять себя вокруг кухонного стола, чтобы Валя не могла до меня дотянуться. Но только долго так продолжаться не может.
— Просто прими, что ты сам все испортил. — Валя налегает на стол руками.
— Да это не проблема в целом. — В этой ситуации принять правду — самое простое, что я могу сделать. В принципе, я ее уже принял. Сейчас как подействует! Долбанет по мне, как ничего до этого не долбило, и размажет. И вот пока не размазало, надо думать, надо изворачиваться. Такой у меня путь ниндзя.
— Время тянешь?
— Тяну? Дорогуша, я им управляю.
Строю из себя черт знает что, потому что воспринимать происходящее всерьез больше не могу. От меня почти ничего уже не осталось. Мое общее число стремится к отрицательному значению.
На помощь извне я уже не рассчитываю. Мои часики тикают, и когда крысиные бега подойдут к завершению, шансов на воскрешение может уже не остаться. Я либо сейчас убегаю, либо Валя от меня мокрого места не оставит, а мне еще остальных спасать. Рано нам всем на тот свет отправляться.
Мы стоим напротив и следим за каждым вдохом друг друга. Ее цель — поймать, а моя — сбежать как можно дальше. Стул со скрипом отодвигается от стола, и это моментально приковывает наше внимание. Я смотрю на него, потом на Валю, она тоже ко мне поворачивается. Мы как в свадебном конкурсе от тамады, бросаемся к стулу, хотя музыка до сих пор играет.
Наверное, это можно назвать чудом, а может, мне стоит благодарить свои ноги, потому что они очевидно длиннее, чем у Вали, но я успеваю первым.