И когда лопнут зеркала фальшивых голограмм,
Нам будет все равно, поскольку нас-то тут уже не будет[1].
Вдруг сверху наваливаются, хватают за плечи и притягивают к себе силой. Рыжий не знает, что такое социальная дистанция и личное пространство. Все эти новые понятия он вертел со звонким свистом, поскольку он человек давно ушедшей эпохи, и не самой приятной. Для него любой физический контакт важнее слов.
Снимаю наушники и нападаю первым.
— Ты соврал.
Претензия летит ему в лицо, озаренное широкой улыбкой. Были бы слова кулаками, возможно, я выбил бы ему зуб, если бы хватило сил. Меня радовало только то, что от ран на его лице следов почти не осталось.
— Люди иногда врут и переоценивают свои возможности.
Даже на защиту не похоже. Просто констатация неприятных фактов, от которых никуда не деться.
— Почему сразу не сказал, что я тут — никто? Чтобы полюбоваться, как она мной играть будет и на что еще способна после затяжной диеты?
Рыжий хмурится, будто пытаясь шевелить своим призрачным мозгом, оплетенным паутиной.
— Нет.
— Просто «нет»? Больше ничего не добавишь?
Рыжий убирает руку, дает мне право сесть ровно или встать, но я сижу все так же, навалившись на него.
— Скажи честно, тебе просто скучно тут одному было, да? Поэтому молчал?
— Да, — вздыхает он, будто на него теперь давлю не только я, но и правда, которую хотелось скрыть. — Не знаю, какой ерунды тебе Дача наговорила, но распоряжаться, кто здесь гость, а кто хозяин, не в моей власти…
— Лева, — говорю я поперек его слова. — Лева сказал, что у Дачи с кем-то договор. Это не он, не я…
Смотрю на Рыжего, чтобы тот уже сознался и не тянул кота за яйца. Просто знать, что все мертвые вернутся, и преданно ждать — глупо. Должен быть повод.
— Я, что ли? — Он указывает на себя пальцем. Я киваю. — Это тебе он сказал?
— Это казалось чем-то очевидным.
Такая очевидность в организме Рыжего не переваривалась. У него естественное отвращение к подобным мыслям. Он вскакивает, срывается с места и исчезает так же резко, как появился. Его ноги несутся по лестнице вниз, а мои не хотят больше никуда идти. Я даже сидеть больше не хочу, откидываюсь назад, распластываюсь по полу. Может, я и не прав, но эту мысль в мою голову подселили. Пусть разбирается с тем, у кого обычно есть ответы на все вопросы.
Неприятно, наверное, оставаться виноватым во всех бедах даже после смерти.
4
Басы перестали раскачивать дом. Дача открыла двери, и люди, смеясь, начали разбредаться кто куда — где их все еще ждали и помнили. После первой такой пятницы я думал, что стану одним из пропавших, мертвых и забытых. Но работа, которую никто не отменял, даже если тебя пыталась сожрать неведомая болотная нечисть, дала понять, что я живее всех живых.
Да и про арендную плату мне тоже напоминают регулярно.
Как бы ни хрена себе повод для существования.
Поднимаясь на ватные ноги, чувствую себя выжатым. Существую будто на автопилоте. Меня не волнуют беспорядок в гостиной, мокрые полы и грязь, которую тянут за собой отродья, тоже приглашенные Дачей в гости. У меня нет настроения на уборку.
Прохожу на кухню мимо Левы и Рыжего, чтобы поставить чайник. Они бурно выясняют, кто в их длинной и запутанной истории крайний, но я не слышу ни единого слова: наушники просто пушка. Здесь я лишь случайный наблюдатель, которому права голоса не давали. Друзья они друг другу, родня или заклятые враги — меня не касается. Я, как говорится, не море, чтобы волноваться из-за чужих отношений.
Рыжий, схватив Леву за грудки, кидает его на стол. Спасаю свою кружку чая и поражаюсь тому, насколько этот стол крепкий. Заглядываю под него: ножки даже не разъезжаются. Для меня эта немая сцена немного комична.
Я не включаюсь в диалог до того момента, пока на кухне не появляется еще один мужчина. Он оттаскивает Рыжего от Левы, тот отлетает к кухонной тумбе и оседает на пол. Лева, лежа на столе, пытается отдышаться. Картина почти библейская. Мне становится интересно. Ставлю музыку на паузу, вытаскиваю наушник из уха.
— Вы спятили оба? Что на вас нашло?
У новенького голос такой приятный, будто теплом окутывает. На нем тоже олимпийка, только голубая, с фиолетовыми вставками — настолько затертая и грязная, будто ее месяцами таскали не снимая.
Ему никто не отвечает. Рыжий и Лева смотрят удивленно, будто не ожидали увидеть его снова.
Я встаю и руку протягиваю.
— Марк, очень приятно, — говорю с усталой улыбкой. Такой… просто для галочки.
— Кирилл, — представляется новый старый гость, игнорируя мою ладонь.
Возвращаюсь на свое место, беру телефон, чтобы закрыть музыкальное приложение. Это, как и обстановка вокруг, явно приводит Кирилла в замешательство — его карие глаза расширяются и кажутся неестественно огромными.
Рыжий подумать ему не дает, налетает с объятиями. Он рад Кириллу сильнее, чем Леве, который наконец-то соскребает себя со стола и покашливает для приличия, напоминая о своем присутствии. Радость на лице Рыжего за секунду сменяется яростью. Он готов продолжить спор и рвется в драку, но Кирилл его останавливает, занимает позицию рефери, не подпуская бойцов друг к другу.
Я бы поставил на Мишу. Лева проигрывает по весовой категории. Он со своей флегматичностью Рыжему совсем не соперник. Скорее, боксерская груша.
— Стоп! — Кирилл повышает голос. — Давайте по очереди.
— Ну, если коротко, то Лева считает, будто Рыжий подписал с Дачей договор и по условиям она воскрешает всех вас, снова собирая вместе. — Руки поднимаю, сразу готовясь защищаться. — Это как я понял.
— Воскрешает? — переспрашивает Кирилл.
— Ну да. Из мертвых, — отвечаю совершенно спокойно.
Кирилл бледнеет как поганка, а я с лицом капустной кочерыжки продолжаю пить свой чай.
— Ты не помнишь, как умер? — как можно аккуратнее интересуется Рыжий, хотя аккуратность в этом вопросе, наверное, невозможна. Тон у него становится мягким, голос звучит тише.
— Я вообще не помню, чтобы кто-то умирал…
Повисает неловкое молчание. Конфликт отходит на второй план, а Кир садится за стол напротив меня. По его лицу непонятно, но, похоже, так действует шок. Он долго пытается принять факт собственной — и не только — смерти, и наше чаепитие затягивается. Иногда Кирилл задает вопросы Рыжему или Леве. Иногда даже мне. Вопросов ко мне всего два, и они самые простые: кто я такой и откуда взялся. В остальное я даже не лезу.
— А драка вам зачем нужна была? — наконец спрашивает Кир.
— Миша не умеет по-другому отстаивать свою правду, — коротко отвечает Лева, а потом добавляет: — Драка была нужна только ему.
Кирилл смотрит на Рыжего с укором, будто он в этом доме воплощение совести, а ее рыжий-бесстыжий давно потерял. Под его взглядом Миша точно нашкодивший пес, которому очень стыдно. Еще немного — хвостом вилять начнет и по команде лапу даст.
— Вспылил. Как и всегда… Ну а кому приятно будет узнать, что по нему не скучали, а просто обвинили во всех грехах и спихнули на него ответственность?
— Ты и ответственность — понятия противоположные. — Лева говорит так, как будто констатирует факт, но с этим я бы мог поспорить. — А вот то, что ты сначала стреляешь, а потом целишься, всем известно.
Рыжему есть что возразить, он рот открывает, но тут же передумывает и крепко сжимает зубы.
— Я тебя вообще не узнаю… — Кирилл обращается к Леве. — Какая разница, кто и что подписал с Дачей, если, по сути, мы все мертвы?
— Кроме него. — Рыжий указывает в мою сторону. — Он живой.
Я рукой машу нелепо, мол, да. Это я.
— Забавный факт: несмотря на свою живость… если так выразиться можно, терять мне, как и вам, нечего. Просто она меня пугает до усрачки. А так нормально.
Кир моим словам усмехается, Рыжий треплет меня по волосам, и я на секунду чувствую себя частью этой странной неблагополучной семьи, а потом снова замечаю Левино выражение лица: ничего, кроме вселенской муки. Сначала он казался мне нормальным. Почти таким же, как Рыжий, только сдержаннее и лет на десять взрослее. Теперь у меня от него мурашки бегут и волосы на руках встают дыбом. По энергетике он сходен с любимцами Дачи. Теми, кто переламывает себе ноги и руки, сворачивает шеи, но настойчиво ползет к тебе, чтобы сожрать.
Об этом я никому не говорю. Лишь закрепляю ощущения, пытаюсь отделить реальность от того, что подает на ужин дом. В меню у шеф-повара позиций столько, что можно стать первым колонизатором Марса, конкретно отлетев в моменте. Ни один астронавт не догонит.
А может, у меня просто крыша едет. В любом случае у меня было время посидеть и подумать. Одному, в тишине и в безопасности, которой здесь не существует. Просто когда настолько сильно устаешь, что даже дышать становится слишком трудной задачей, об угрозах извне забываешь. Ну, сожрут и сожрут, че бубнить-то?
Прикрываю глаза от усталости, вполуха слушаю их разговор. Когда голова соскальзывает с ладони и я лбом чуть не ударяюсь о стол, то понимаю, что давно упустил нить диалога.
Рыжий смеется, а Кирилл сидит так, что лбом бы я все равно не ударился: он почти через весь стол протянулся и подстраховал, выставив ладони над предположительным местом соприкосновения со столешницей.
— Малой, а ты слабенький, оказывается. — Рыжий на меня поглядывает через плечо, пока тарахтит посудой у тумбы.
— Отстань от ребенка.
— Никакой он не ребенок. У вас всего пять лет разницы.
— Да ладно…
Я пытаюсь заставить мозги снова работать, а глаза — открыться.
— Двадцать пять годиков, — бормочу себе под нос и понимаю, что Левы на кухне не хватает. Головой кручу, думая, что просто его не заметил.
— Он покурить вышел. Больше никто не пропал и не появлялся, — заверяет Рыжий, снова садясь рядом.
— Вы смогли договориться?
— Вроде того… — без особой уверенности отвечает Кир, поглядывая на Мишу. — Шел бы ты спать. Мы тут сами уберем.