- И разве ты не смотрел в озеро? Не видел, как мы гуляем по земле?
Соня утверждала, что в глубине водного зеркала можно видеть прошлое и будущее. Юра не наблюдал там ничего, кроме собственного отражения (иными словами, самого жалкого настоящего) и считал это такой же сказкой, как историю о непролитых слезах.
- Ничего такого я не видел, - сказал он и задорно добавил: - И не понимаю, почему ты до сих пор здесь, раз можно наверх!
Сказано это было абсолютно бездумно, хотя и безо всякого дурного умысла, конечно.
...Мальчик держит в кулачке кузнечика, за которым охотился минут пятнадцать.
- Ма-а-а, а я поймал его! Смотри!
Насекомое изо всех сил пытается высвободиться. Лапки щекочут кожу ладони и пальцев. Мальчик все крепче сжимает кулачок, чтобы драгоценная добыча не ускользнула.
- Ну-ка покажи, покажи.
Мать склоняется над Юрой. У нее такое лицо, точно она готовится увидеть англицкую стальную блоху, подкованную алмазными подковками на золотых гвоздиках.
Мальчик торжествуя разжимает кулачок.
Кузнечик мертв. Пытаясь удержать его маленький Юра нечаянно переусердствовал...
Юноше на мгновение показалось, что он перенесся на душистый луг, оставшийся в том далеком солнечном дне. Только теперь на ладони вместо неподвижного насекомого лежала раздавленная Соня. И его объял точно такой же смешанный с запоздалым раскаянием ужас, как в детстве.
- Я не пойду без тебя, - сказала девушка каким-то чужим голосом, странно растягивая слова. - Я так... привязалась к тебе... Ты же знаешь.
Он знал. Еще как знал, дурак! И как это его угораздило ляпнуть такое?!
- И сейчас не пойду... И в прошлый раз не пошла. И тоже, между прочим, из-за тебя.
Юра застыл с раскрытым ртом. С оправданиями, замершими на кончике языка. Интересно, что значит...
- Что значит “в прошлый раз”? В прошлом году, что ли?
Соня отвернулась и медленно пошла прочь. Как тогда, при первой встрече. И он позвал девушку почти как тогда:
- Эй, погоди! Куда ты?
Соня неудержимо удалялась.
- Сколько же времени я здесь?
- Больше года.
“Больше года!” - словно эхо откликнулось в груди. Больше года смерти, мрака, безрадостного и беспросветного. Кошмар...
А она?! Она! Могла давно пойти наверх, бросить его одного в гигантской черной могиле, имя которой - Бабий Яр. И не сделала этого. Осталась с ним, по самую макушку погрязшим в отчаяние.
- Соня, а... в прошлый раз... мне что, нельзя было туда? - спросил Юра как можно более непринужденно, чтобы хоть как-нибудь уклониться от неприятного оборота, который принял разговор. Девушка остановилась, обернулась и жалко улыбаясь проговорила:
- Понимаешь... Мой дедушка... Я советовалась с ним, и он сказал, что тебе... Лучше не надо. Можно, но не нужно, как говаривал один его друг. Да ты о нем слышал, это дядя Сема, который жил на Малой Васильковской рядом с синагогой. Так вот, дедушка боялся, что ты затоскуешь по земле и... покинешь нас. А так делать нельзя. Вот я и решила не говорить тебе... Тогда.
“Покинешь нас”. Как же! Во взгляде Сони читалось нечто иное: “Бросишь меня”. А губы ее лгут, все время лгут, лгут, лгут... И сейчас она лжет, и тогда врала. Не о нем заботится - о себе. И боится проболтаться. Только ведь правда все равно наружу выйдет, как ее ни прячь.
Вот почему она ни на миг не покидала его: стерегла, чтоб не сбежал! Так пес стережет любимую косточку...
Словно гигантская рука, никому кроме него невидимая, размахнулась и отвесила Юре хороший подзатыльник. Юноша зашатался и упал.
“Ты, кость мозговая! А теперь тебя зачем наверх тянут? Ты ведь тосковал на целый год больше, чем в прошлый раз, на целый год сильнее хочешь назад...”
- ...Юра, Юрочка! Да что с тобой?!
Озабоченное лицо девушки находилось прямо над его лицом, нежные алебастрово-прозрачные руки ласкали и баюкали, точно он и впрямь превратился в маленького мальчика.
- Что с тобой?
Эти губы отнюдь не лживые, нет. Они такие... такие...
Юра потянулся к девушке, сплел пальцы у нее на затылке и дрожа привлек к себе. Их губы встретились.
Поцелуй получился неуверенным и робким. Юра вообще впервые в жизни целовал так. И немедленно испугался, что Соня не поймет, оттолкнет...
Но ничего подобного не произошло. Наоборот, закрыв глаза и немного выпятив губы навстречу его губам девушка ждала, что же будет дальше. И он поцеловал Соню еще раз, потом еще, еще и еще, и с каждым разом все увереннее.
Гроздь мыльных пузырей разбухла до невероятных размеров, вылезла из груди и вмиг обволокла девушку. И оба они взмыли над озером и поплыли в черном пространстве между глиняным полом и земляным потолком. Далеко внизу, у самой кромки воды, остались две свечи. Пламя одной из них вздрагивало и трепетало.
- Соня, женись на мне... - юноша поперхнулся словами и, досадуя на глупейшую ошибку, поправил сам себя: - То есть выходи замуж. За меня, конечно.
Милое лицо девушки просто расцвело, даже нос с горбинкой, прежде казавшийся некрасивым, словно бы похорошел; но она немедленно задала простой и вполне резонный вопрос:
- А что это значит, Юрочка?
Будь они наверху, можно было бы сказать, что он спустился с небес на землю. Здесь состояние было тем же, если не считать одной маленькой подробности: никуда нельзя было спуститься; ниже было просто некуда.
Юноша слабо представлял, что же он подразумевает под женитьбойздесь. Наверху это понятно: быть на одной фамилии, жить в одной комнате, деньги иметь общие, каждый день ходить на работу, вечером приходить с работы и встречаться, вместе завтракать и ужинать, а если работать во вторую или третью смену, или подрабатывать, то приходить ночью или утром...
А здесь что, в самом деле?!
- Вот ты сейчас растерялся, это написано у тебя на лице, - сказала Соня и принялась объяснять: - Мы же не люди, Юрочка, мы чистые души, никакой внешностью не прикрытые. На земле тело создает тело, оболочка - оболочку. Рождаются дети (Юре показалось, что он краснеет). Но душа не может породить душу! Может только найти другую, родную ей и... например, вот так плавать рука об руку. И чувствовать, как это прекрасно.
- Я как раз это и имел в виду, - запоздало объяснил Юра.
- Глупенький ты мой, но это же не значит жениться! - девушка закружила его под потолком. Иногда они задевали макушками корешки трав, но те лишь странным образом прошивали их головы не оставляя никакого следа ощущений.
- Кажется, ты хотел наверх? Так летим же!
Соня резко взмыла, увлекая за собой юношу. Тот поспешно зажмурился. Исчезло все: Озеро Непролитых Слез, малюсенькие искорки их свечек и целые поля мертвых огоньков Бабьего Яра. Когда же он вновь открыл глаза, давно умолкшее сердце один-единственный раз гулко стукнуло в груди.
Под ногами проносились утопающие в зелени дворики, узенькие переулки и абсолютно безлюдные широкие улицы, купающиеся в безжизненном свете полной луны. Юра не различал запахов, но все его существо было словно переполнено ароматами цветущих вишневых и абрикосовых деревьев. Их фигуры излучали бледно-голубой, напоминающий лунное сияние свет. И когда Соня попала между ним и светилом ночи, ее почти прозрачное платье вспыхивало так, что она казалась окутанной роем крошечных светлячков.
- И как ты находишь землю после годичного отсутствия? - поинтересовалась девушка, ласково глядя ему в глаза. Вместо ответа Юра крепко пожал ей обе руки сразу. А лунный свет все кружил их высоко над землей и увлекал вперед. И Соне не понадобилось долго гадать, куда же они летят.
- Юра, Ю-ур, может, не надо? - попыталась урезонить его девушка. Но было слишком поздно. Вот знакомый дворик с врытыми в землю покосившимися лавочками, неухоженными дикими клумбами и натянутыми между деревьями бельевыми веревками. Вот соседний дом со знаменитым чердаком, столь обожаемым рисковыми подростками обоих полов за то, что происходит после игры в “бутылочку”. А вот и особенный дом, и во всем этом доме особенное - вон то окно со старенькой занавеской, сдвинутой в сторону, где несмотря на глубокую ночь горит свет...
Не внимая никаким увещеваниям Сони юноша устремился к яркому прямоугольнику. Как глупая ночная бабочка...
Ах, глупая! Глупая...
На столе тускло горела старая лампа под латаным зеленым абажуром. На стуле спиной к окну сидела женщина. Казалось, ее словно бы согнутая невидимым грузом спина, сутулые от вечной усталости плечи - вся ее фигура напрасно молила о помощи. В кое-как схваченных узлом на затылке пепельных волосах белела незнакомая седая прядка.
- Юра, прошу тебя в последний раз: опомнись!
Оттолкнув руку девушки, пытавшейся удержать его, он рванулся к безмолвной одинокой женщине, шепча на лету:
- Мама, мама. Ма-ма-а...
И тут же неожиданно для себя... просочился в комнату прямо сквозь стекло, деревянную раму, кирпичную стену, подоконник и остановился, нелепо погрузившись по пояс в пол. Оказывается, вещи не были для него преградой, как при жизни! Они стали проницаемыми и на миг представились Юре состоящими из внешне твердого дыма, который под действием неведомой силы принял строгие формы. Юноша испугался, что и его мать сделалась таким же обманчивым дымом. Только не это...
- Ма-а-а-ма-а-а-а-а!!! - в ужасе завопил Юра. Женщина не шевельнулась, а он, так недавно стремившийся к ней, наполнился странным отчуждением и начал медленно всплывать к потолку.
На стене напротив окна висело треснувшее с краю зеркало, и вот, в левом нижнем углу появилось прозрачное голубое лицо, плечи, руки, грудь. Юра просвечивался как сосулька и сквозь свое отражение