Как же так?
Ещё вчера мы были так близки, а сейчас между нами стоит непробиваемая, холодная стена. Мне безумно хочется его обнять, зацеловать каждый ушиб, каждую царапину, пострадавшее плечо, лицо, губы, по которым я слишком сильно соскучилась, но вместо этого я стою как вкопанная и пялюсь на дверь.
— Яна, — бархатный голос, коснувшись спины, вынуждает вздрогнуть.
Каждый раз реагирую на него, как в первый. Пробирает до мурашек. Сердце превращается в напуганную в клетке птицу, трепещет, разгоняя по телу волнующие вибрации.
Оборачиваюсь, устремляю взгляд на любимого мужчину, но по-прежнему молчу.
Женя, оценивая меня тёплым взглядом, тянется к букету.
Замираю, не веря своим глазам. Хочется разреветься от радости и броситься ему на шею, но я вовремя сдерживаю сердечный порыв, опасаясь всё испортить.
— Эти цветы для тебя, — поднимается с кресла, прикладывая максимум усилий.
— Не нужно вставать, сиди! — бросаюсь к нему, чтобы поддержать, но Женя выравнивается до того момента, как мои руки смыкаются на его обнажённой пояснице. Пиджак, наброшенный на плечи, сползает к ногам.
Родной запах моментально ударяет в нос, кружит голову, окутывая волной жара. Прикосновение к горячему телу поражает разрядом тока, напоминает взрыв фейерверка в душе. Ещё чуть-чуть и я сама потеряю равновесие, захлебнувшись глотком эйфории…
Только бы не отталкивал.
Господи, пусть рычит, но не отталкивает...
— Держись за меня, — шепчу, поднимая на Захарова робкий взгляд.
— Я не в форме, Яна, прости. Как-нибудь справлюсь сам, — убирает руку с моей шеи, которой только что обнимал, чтобы удержать равновесие. Лишает меня такой долгожданной близости. — Ты слишком хрупкая, чтобы удержать на себе такого неповоротливого тюленя, как я. Возьми пионы. Они для тебя, — преподносит мне букет.
Стою и туплю несколько секунд.
Чтобы взять в руки цветы, мне придётся его отпустить, а я не хочу. Не в силах оторваться, провожу ладонями по его телу, пока не касаюсь кончиками пальцев бандажа, зафиксировавшего его плечо. Под влиянием щекотки Женя с трудом сглатывает. Замечаю, как тяжело вздымается его грудь. У обоих не получается набрать полные лёгкие.
— Хочу извиниться за своё поведение в больнице, — приглушённое звучание голоса выдаёт его напряжение.
Я сама едва держусь на дрожащих ногах.
— Спасибо, — неохотно разжимаю объятия, пока ещё не всё успела испортить. — Кто тебе сказал, что я люблю пионы?
— Никто. Выбрал интуитивно. Нужно с чего-то начинать. Я решил начать с цветов.
— Что начинать? — сердце вдруг замирает в моей груди. Я, как наивная девочка, смотрю с надеждой в его глаза и ликую в душе.
А вдруг что-то изменилось?
Вдруг он что-нибудь ко мне почувствовал?
Хоть что-то вспомнил…
Вдыхаю душистый аромат цветов, пока Женя, хромая, отходит к краю стола, чтобы взять костыль. Пристроив его под мышку, вскидывает на меня совершенно иной взгляд. В нём нет ничего общего с тем, которым смотрел на меня несколько секунд назад, когда я обнимала его, сгорая от желания сблизиться с ним.
— Знакомство, Яна… — вот так просто отрезвляет меня, разбивая вдребезги последнюю отчаянную надежду.
Теперь собрать осколки не удастся, чтобы не порезать руки о битые стёкла розовых очков.
— Почему не отношения? — мой голос сипнет. Сама не понимаю, каким образом открытый вопрос слетает с моих дрожащих губ. Пришлось выпалить то, о чём всё время думала. — Ты должен был с ней порвать, развестись в конце концов. Вернее, ты сказал мне по телефону, что она подписала бумаги на развод. Ты спешил к нам домой, отпраздновать нашу помолвку. Почему супруга оказалась в твоей машине? Вы решили отложить всё в последний момент? Что вы там праздновали, черт возьми?!
Ответом на мой внезапный срыв становится долгий непроницаемый взгляд, едва ли не потемневших до цвета кофейной гущи глаз. Отчуждённый вид моего мужчины пугает до дрожи. Сжимаю пальцы на стеблях букета, едва не плача. Тело сковывает невыносимым напряжением. Волнение окутывает с головы до пальчиков ног...
— Я ни хрена не помню из нашего прошлого, Яна! — раздраженно прорычав, подходит ко мне впритык, касаясь плечом моего плеча. — Я не могу сейчас быть прежним. Не могу дать ответы на твои вопросы. Моя жизнь остановилась в точке, где тебя не было никогда. Ты это можешь понять?
— Я есть, Женя! — не выдержав его заявления, оспариваю. Какая-то сила внутри меня позволяет повысить на него голос. Не знаю, как это работает, но я чувствую прилив энергии. Моим детям нужен отец, и я буду бороться за него до конца, даже если мне придётся разбить голову в кровь, сорвать голос на хрип и выплакать тонну слёз. Он всё равно будет моим и больше ничьим!
— Я никуда не исчезала из этой чертовой точки! — выразительным тоном напоминаю ему о настоящем.
Хочется врезать ему букетом по плечу, но вовремя вспоминаю о том, что оно и так болит. — И я прекрасно тебя понимаю. Даже лучше, чем ты можешь себе представить. Только и ты меня пойми. Вчера мы с тобой целовались так, что дух захватывало, были самыми близкими людьми, радовались тому, что вместе, что нам удалось многое пережить и выстоять до победного, а сейчас я будто заноза в твоей заднице!
— Чушь! — рычит, опаляя лицо дыханием.
— Что чушь? Ты даже спать со мной не отправишься в общую спальню, потому что не помнишь меня, потому что думаешь всё время о жене! — сжав сердце в кулак, бросаю букет на стол и рвусь к выходу, чтобы одумался.
— Ну так помоги мне вспомнить! — под грохот падающего костыля, хватает меня за запястье и тут же шипит от пронзающей плечо боли, потому что по инерции я разворачиваюсь и под давлением приложенной силы врезаюсь в него обратно.
— Как? — мои глаза, наполненные слезами, хаотично изучают его страдальческое лицо.
— Не знаю. Придумай что-нибудь, — отчаявшись, цедит сквозь стиснутые зубы.
Кажется, мы оба снова врезались о стену непонимания. Но даже учитывая его текущее состояние здоровья, больше я унижаться не хочу.
— Знаешь что! — нервно выдёргиваю руку из его ладони. — Помогай себе сам! Мне есть чем заняться. Я достаточно насиделась в четырёх стенах!
— Яна! — в спину доносится его резкий тон. — Черррт!
Нет уж, любимый, я дам тебе шанс вспомнить обо всём самому. Нужно подумать, как подстегнуть твоё подсознание помочь тебе сделать первый шаг…
Глава 19. Нервы струны
Евгений
Смотрю на захлопнувшуюся за Яной дверь и киплю.
Я же извинился. Купил цветы. Пытался быть сдержанным в выражениях. Но стоило ей отшвырнуть моё внимание, и вся моя и без того натянутая до предела выдержка лопнула как струна.
— Твою ж мать! — рычу, ударяя кулаком по столу. Склонившись над ним, тяжело дышу. Пытаюсь удержать в памяти каждый прожитый с ней момент. — Хрен вас разберёшь, женщин…
Мышка ушла, а меня трясёт так, словно я подключён к электричеству.
То же самое испытывал, когда она касалась меня, будто кожу оплетала оголенными проводами, дыханием управляла, сжимая сердце в невидимом кулаке, заставляла мои мысли хаотично метаться от одного события к другому.
Сколько бы не напрягал мозг, а вспомнить так и не смог.
— Стоп! Почему «Мышка»? — вдруг задаю себе вопрос, устремляя задумчивый взгляд на только что вошедшего Германа.
Это ласковое прозвище ей очень идёт. Я бы даже сказал… Оно слишком интимное, что ли…
Вспышкой в голову ударило и отпечаталось в сознании.
Сцепив зубы, сосредотачиваюсь на охране.
Не о том я сейчас думаю. Совсем не о том. Мне ещё столько дерьма разгрести нужно, а у меня в голове кроме Яны и неразберихи относительно наших отношений словно и не было ничего.
Сделав глубокий вдох, пытаюсь остыть, направить мысли в нужное русло. Но хрен там!
— Насколько сильно я её любил? — интересуюсь у человека, который обязан знать всю подноготную моей семьи.
— Достаточно сильно, чтобы подставиться под пулю. Шрам на левом плече тому подтверждение.
Он указывает пальцем, а я автоматически опускаю глаза туда, где облегает меня бандаж.
— Надо бы снять все эти приспособления и помыться. Терпеть не могу больничный запах.
Начальник охраны поднимает с пола костыль и подаёт его мне.
— Медсестра приедет завтра утром, к восьми часам.
— Отлично. Я в ванную. Герман, позови отца. Мне понадобится его помощь.
— Вам помочь дойти до комнаты?
— Я сам, — отрезаю, направляясь в отведённую для меня спальню.
Яна была права, когда говорила о том, что спать нам придётся по разным углам.
Возможно, это и к лучшему.
Мне нужно время, чтобы привести хаос в голове хоть к какому-то порядку.
Захожу в ванную. Принимаюсь расстёгивать бандаж. Из-за скрежета липучек не сразу улавливаю шорохи за спиной.
— Отец, бритву захвати с собой, — говорю, стягивая с себя фиксирующую повязку. Приступаю расстёгивать ремень, за ним брюки…
В ответ звучит тишина, которую прерывает разочарованный вздох.
Мышка…
Между лопатками проскакивает обжигающая искра.
Я застываю с приспущенными до середины бёдер брюками, молча прислушиваясь к её движениям.
— Отец отказался тебя мыть, — ровным тоном заявляет она. — Сказал: «Не мужское это дело».
— Твою мать… — от волнения зажимает горло. Облизываю пересохшие губы и продолжаю дальше тушеваться.
Если она способна разогнать кровь в венах только своим присутствием, что будет, когда Яна начнёт меня мыть?
— Извини. Я тоже не в восторге от такой перспективы.
— Можешь выйти и позвать кого-нибудь из охраны, — киваю в сторону двери, намекая на выход. — Я не настаиваю, — говорю без обиняков, затем оборачиваюсь к ней лицом, чтобы оценить степень её решительности.
Оставив чистую одежду на тумбе с раковиной, Яна подходит и, делая вид, что ничего не произошло, садится передо мной на корточки, поднимает брючину до колена и принимается молча расстёгивать ремешки на лангете.