Крутанувшись в кресле, Женя разворачивается ко мне лицом. Первое, что бросается в глаза — начатая бутылка виски в одной руке, роза с длинным стеблем в другой. Он делает глоток из горла и с отвращением оценивает мой вид.
Что, черт возьми, происходит?
— Тебе нельзя пить, — говорю осипшим от волнения голосом, глядя на то, как он морщится от очередного приступа боли. — У тебя что-то случилось?
С презрительной ухмылкой Женя опускает бутылку на стол. Ставит так, что от стука в ушах звенит.
— Отвечаешь вопросом на вопрос, Яна.
Чувствую, как в его ледяном тоне кипит злость и требует выхода, но он пытается сдерживать себя. Встаёт на ноги и почти твёрдой походкой подходит ко мне впритык, вынуждая лечь спиной на дверь.
— Ты не удосужился взять трубку. Почему? Я набирала тебя весь вечер. Хотела…
— Заткнись! — рявкает, от чего моё сердце подпрыгивает к горлу. Перестаю дышать, наблюдая, как крепко зажмуриваются его глаза, стискивается челюсть до проступающих желваков.
Не пойму, что случилось. Из-за чего он кардинально изменился. Стал совершенно чужим. Замкнутым. Невыносимым.
Несколько секунд стоит, подавляя ярость. Весь напряжен. Глазные яблоки начинают двигаться под закрытыми веками, как в фильмах, когда человеку под гипнозом вливают в голову поток информации. Пальцы, сжавшие до предела колючий стебель, ломают его пополам. И эта чертова картина возвращает меня в тот день, когда я впервые морально опустела, можно сказать умерла…
— Ваша свадьба не состоялась, но ты всё-равно уехала с ним, — распахивает веки, пугая меня долгим непроницаемым взглядом чёрных глаз. — Всё, что ты оставила мне напоследок — свою свадебную подвязку… Кроме любви, конечно же, в которой я тогда нуждался, как в воздухе… Почему ты вернулась со мной из Польши? Ради чего мы с тобой сошлись?
— Женя? — сглатываю подступивший к горлу ком, осознавая, как я дрожу. Прикрываю на мгновение глаза, чувствую, как по щекам стекают предательские слезы. — Ты вспомнил? — делаю резкий вдох, потому что кислород в лёгких сгорает за считанные секунды.
— Не всё. Я видел короткие вспышки. Чувства настолько сумбурные, что так и не смог вычленить правду среди лжи. Зачем ты согласилась вернуться, Яна?
— «Либо мы все вместе, либо я остаюсь одна». Я выбрала тебя. Потому что люблю. Потому что нашему ребёнку нужен ты…
Женя иронично хмыкает и добавляет:
— Хотел подарить тебе оставшуюся сотню роз, но... Черррт… — нависает надо мной, ставит руки по обе стороны моего тела. Настолько давит энергетикой, что хочется слиться с дверью.
— Это был ты? — вспоминаю сегодняшний букет и меня обливает ледяной водой. Тело, словно иголками прошивает. Он всё видел… Он приезжал ко мне? Господи… — Я всё объясню…
— Не нужно ничего объяснять, — прислонившись лбом к моей переносице, делает мучительную паузу, позволяя расслышать собственные удары сердца в груди.
Они разгоняются быстрее… Ещё быстрее… Настолько оглушающе, что я перестаю улавливать собственные мысли.
— Собирай чемодан, Мышка, — сдавленный голос ошарашивает. — Герман отвезёт, куда скажешь. Ребёнку я буду всячески помогать. С тобой больше никаких отношений иметь не хочу. Дважды в одну реку нельзя войти. Всему есть предел…
— Женя… — о чем он говорит?
Руки начинают дрожать так сильно, что я даже не могу ими обнять. Они соскальзывают с его тела. Опускаются по швам, как у тряпичной куклы.
Под ногами начинает рушиться земля. Кажется, что стены и потолки в этом доме переворачиваются вверх дном. В глазах плывёт и темнеет.
— Уходи… — его тихий тон, словно лезвие бритвы, скользит по сердцу.
Больно! Как же больно сейчас.
Вдыхаю его родной запах, смешанный с алкоголем, и не могу надышаться. Как перед смертью.
Лучше бы кричал, бил кулаками в стену, но не безразличием душил…
Так нельзя! Нельзя, Женечка! Нельзя!
— Прошу тебя, выслушай… — из горла вырывается сиплое шипение.
— Убирайся, Яна, — заколачивает последний гвоздь в наши и без того болезненные отношения, разбивая душу на мелкие осколки. Как её теперь собрать? Кааак? — Уходи туда, где ты будешь счастлива. Я всё сказал.
Глава 33. По разным берегам
Яна
— У тебя нет повода мне не доверять, — шепчу зажатым горлом. Так тяжко в груди становится, такое мучительное томление растекается…
— Серьёзно? — звучит с насмешкой.
— Женя, мы не переходили черту. Я бы её никогда не перешла. Ты единственный любимый мужчина в моей жизни. Рус не сдержался. Мне больше нечего сказать.
Говорю правду, но Захаров решает иначе:
— Тима оставь и уезжай. Прощай, Яна.
— Ты не можешь мне запретить забрать его, прижимаю крепче к груди спящего ребёнка, как тогда, в день покушения. Когда босиком по снегу убегала с ним от смерти. — Я его тётя!
— Он мой сын. И будет жить со мной. В этом доме, — непоколебимость голоса Евгения шокирует.
— Женя, ему нужна мать, — пытаюсь достучаться до его сердца.
— Такая как ты?
— А чем я плохая мать?
— Ты хорошая мать, Яна. Но ты всего лишь тётка. Сын останется со мной.
— Евгений Дмитриевич, дайте ей неделю, — вмешивается Герман, почуяв неладное. Когда я спускалась с Тимом по лестнице, он окинул меня сожалеющим взглядом и даже не попытался отобрать племянника. — Для ребёнка так будет лучше. Поверьте моим словам.
— Женя, сынок, что же ты творишь? — присоединяется ко всему этому несчастью и плачущая Анна Николаевна, а мне отчего-то становится так стыдно и горько, что места себе не нахожу.
— Не лезь, мама! — рявкает он. — Не вмешивайся, пожалуйста. Это наши с Яной разборки.
— Женечка, я без Тима умру. Не отнимай его у меня. Не отнимай! — вскрикиваю и словно выныриваю из сна. Дышу часто, рассматривая белый потолок. Вокруг меня витает запах лекарств и сладкий аромат макушки Тима.
— Ян, ты циво? — доносится детский голосок.
Мои губы тут же трогает улыбка. Не сразу осознаю, что он приник к моей груди. После завтрака мы вместе уснули.
— Ты вся моклая.
— Тим? — смыкаю на нём объятия. Всё ещё не верю, что он со мной. — Тимочка. Родной мой. Тимошечка. Солнышко моё. Радость моя. Ты здесь. Со мной, — разрыдавшись, покрываю поцелуями шелковистые волосы на макушке.
Эти сонные кошмары продолжаются вот уже целую неделю. После отъезда из дома Евгения в ту же ночь загремела на сохранение с тянущими болями внизу живота. Руслан подсуетился, сразу же договорился с нужными людьми, и меня определили в самую лучшую комнату в том же санатории, где проходит реабилитацию мама.
— Ян, а де папа госик? Пациму он к нам не плиходит? Ты есё долго будис болеть? Када нас отпустят дамой?
— А бабушка где? — отрываю голову от подушки, замечая пустой диван.
— Навелное к дяде доктолу посла.
Обессилено падаю на постель. У Тима снова много вопросов, на которые мне сложно находить ответы. Всё, что касается его отца — для меня слишком болезненная тема.
Всё как в тумане. Ни о чём не хочу думать. Ничего не хочу объяснять. Не хочу вспоминать о причине моих бед. Сейчас я должна заботиться о своём малыше, которого ношу под сердцем. Раз уж от него отказался родной отец, не выслушав меня, значит он будет только моим и больше ни чьим.
Хочу ли я, чтобы он пришёл навестить меня здесь?
Господи, конечно хочу. Настолько сильно, что не могу сдержать слёз. Потому что не способна его забыть, не могу перестать думать о нём ни единой секунды. Ненавидеть тоже не могу…
Все мои мысли заняты им.
Это какая-то нездоровая болезнь. Отрава, которая не выводится из моей крови. Наваждение. Проклятие. Настолько сильные чувства к нему, что пугают меня до чертиков. Он — моё дыхание. Моя жизнь. Он всё для меня. Весь мир и вся моя боль…
— Ян, пациму ты плацис? Тебе бойно? Де боит? Паказись? — Тим встаёт на коленки рядом со мной и волнительно рассматривает меня, особенно мой живот. Он знает, что там растёт малыш. Уже знает…
— Вот здесь, родной, — беру его ручонку и прикладываю ладошкой к солнечному сплетению. — Здесь находится наша душа. Она болит.
— Пациму? Скуцяись по папе?
— Скучаю, милый. Очень сильно скучаю, — начинаю рыдать, закусывая зубами скомканный верх от пижамы.
— Када он плиедет, Ян? Я този скуцяю. У меня този здесь боит, — касается пальчиком того же места, где у меня находится его ладонь. Мой маленький повторюха.
— Как только дядя доктор вылечит его голову, — ляпнув первую пришедшую мысль, обнимаю Тима и крепко прижимаю к себе. — Только ты не переживай. Он всё равно нас очень любит.
— Осень-плиосень?
— Очень-приочень. Справится со своими проблемами и скоро вернётся.
Говорят, если во что-то сильно верить, оно обязательно сбудется. Беременным Бог не отказывает. Я верю, что он соскучиться по нам и вспомнит, как сильно нас любил…
Евгений
В спальне неделю как пусто.
Сегодня впервые смог подняться на второй этаж после аварии. Нога всё ещё болит, но я отчаянно пытаюсь вспомнить хоть что-то ещё. Ищу любые зацепки, детали, которые смогут спровоцировать хоть какой-то очередной проблеск в памяти. Чувствую себя полуинвалидом. С этим, конечно, можно жить, но как смириться с тем, что ты потерял какую-то часть себя? Важную часть. Всё остальное, что помню, не приносит облегчения. Я опустел. Настолько морально опустел, что у меня уже закончились нервы, эмоции, слова. Мне просто стало плевать. На всё и на всех, кроме сына, родных и этой маленькой дряни, которую не могу вырвать из головы.
Блять! Как же мне её не хватает...
Она просто взяла и ушла. Унесла с собой сына. А я не смог ей противиться. Не смог. Потому что с родной тёткой ему будет лучше, чем с гувернанткой. А у меня на носу несколько командировок в Европу. Снова.
Устал…
Подхожу к кровати, притягиваю подушку к лицу. Насквозь пропитана её запахом.
Я скоро начну ненавидеть персики. Вдыхаю этот сладкий дурман и схожу с ума. С глухим рычанием швыряю подушку подальше от себя. Следом срываю с матраса постельное бельё.