— Что случилось, Тим? — ощутив укол в сердце, спускаю ноги на пол и тянусь за брюками, чтобы снять с тремпеля и одеться.
— Янка скучает по тебе, — от этих слов сердце останавливается на секунду, обрывается куда-то глубоко в пропасть, затем взмывает к горлу и трепещет, затапливает меня щемящим чувством восторга и желанием защищать и беречь.
— Сильно? — всё ещё не могу поверить в то, что она не возненавидела меня окончательно.
— Осень-плиосень.
— Я скоро прилечу к вам, сынок. Дай трубку Яне.
— Она у доктола. Животик смотлит. Пап, а сто такое выкидыс?
— Ты о чём? — ледяная волна страха ударяет в затылок резким толчком.
— Они всё влемя говолят о каком-то выкидысе.
— Стас! Стас, твою мать!!! — отставив телефон от уха, ору, запрыгивая в штаны. — Тим? — в ответ короткие гудки.
Набираю снова. Занято.
— Блять!!!
— Что-то случилось, Евгений Дмитриевич? — охранник врывается в спальню и столбенеет.
— Прикажи капитану развернуть самолёт! Мне срочно нужно в Москву! Живо!!!
Яна
— Я всё равно люблю его, мам. Даже, если он больше не захочет меня видеть, буду его любить... — мама прислоняет мою голову к своему плечу, успокаивая, а я не могу сдерживать слёзы. Жалость ещё сильнее бьёт по нервам, вытаскивает наружу боль и тоску, с которыми я без толку пытаюсь бороться каждый божий день.
— Глупышка моя, маленькая, — гладит меня по голове дрожащей ладонью. Чувствую её душевную боль за нас с Тимом, за дочь, которую уже не вернуть, за годы, что прожила с ненавистью к нашему отцу.
Господи, как мне её не хватало всё это время.
Липну к ней всем своим содрогающимся от всхлипов телом и крепко вжимаюсь в неё.
Мам… Мамочка… Родная моя, как же хорошо, что ты рядом…
— Яночка, хватит убиваться. Забудь на время о мужчинах. О малыше думай. Хорошо, что всё обошлось, а если бы выкидыш случился? Как бы ты это пережила? Первая беременность от любимого человека — такое не забывается. Это боль на всю жизнь. И если уж судьба так распорядилась, значит не твой он мужчина. Вика настрадалась из-за него, теперь ты. Как же вас угораздило влюбиться в одного и того же человека, не понимаю.
Обхватив ладонями моё зарёванное лицо, заставляет взглянуть ей в глаза. Какая же в них плещется боль. Словно отражение моей.
За эти месяцы, что прошли в клиниках, мама заметно постарела. Прибавилось больше седых волос. Хорошо, что врачи поставили её на ноги. Я бы не пережила её утрату в одиночестве.
— Знаешь… — прикрываю глаза и вижу Женю. Его образ никогда не исчезает из моей головы. Словно он поселился в ней, там и живёт. — В него невозможно не влюбиться. Ты его не знаешь, мам. Я сама виновата, в том, что случилось. Я позволила Руслану быть ближе, чем следовало бы. Искала поддержку, в итоге потеряла всё. Женя не простит… И нам всё равно придётся с ним видеться. Тима он не отдал насовсем. Он его сын, теперь и по закону. Мам! — жалобно взвыв, зарываюсь носом в её висок и плачу. — Что мне делать? Что? Я без него умру…
— Бабуска, Оль, я хочу гулять! — голосок Тима вместе с ним врывается в нашу комнату.
Наскоро вытираю лицо от влаги, глотаю накопившиеся в горле слёзы, выдавливаю робкую улыбку. Малыш и так много видел, слышал и запомнил то, чего не следовало запоминать.
— Принимаете обратно красавчика в женский батальон? — спрашивает соседка по палате. Наде тридцать. Лечит обострение гастрита. У самой дома два сорванца чуть старше племянника. С Тимом сдружилась из-за тоски по детям.
— А как же! Тимошик, иди-ка сюда! — восклицает мама, расставляя руки для объятий.
Внук ныряет прямо в них, забирается на колени. Вручает мне разряженный до нуля мобильный. Мультики — наше всё. Ну и бог с ним, позже подключу к сети. Прячу девайс в ящик тумбочки, иду умываться.
— Ян, — в спину доносится просьба, — я хацю к плуду. Падем, пагуляем? Мальциски лягусек ловят, а мне не дают поплобовать. Не лазлишают. Сказали — есё маинький.
— Ну какой же ты у нас маленький? — высушив лицо полотенцем, возвращаюсь к нему. — Что там надо для ловли лягушек?
— Клапива.
— Серьёзно? Она жалится и жжёт.
— И сто? Я взлослый узе. И есё нитка на палке нузна. Падём узе, Ян!
— Ладно, сейчас организуем тебе рыбалку. Ты есть хочешь?
— Неа. Меня Надя колбаской наколмила. Не хацю.
— Мам, мы прогуляемся перед ужином по акватории водохранилища. Рядом с мостиком. Хочешь с нами?
— Идите, дочка, я немного полежу. Понервничала, что-то сердце щемит.
— Может доктора вызвать?
— Не стоит, доченька. Таблетку приму. Всё будет хорошо. Не волнуйся за меня. Рубашечку Тиму прихвати, чтобы комары не кусали.
Евгений
— Всё в порядке. Дали воздушный коридор и разрешение на посадку. Лететь около пятнадцати минут. Сядьте на места и пристегните ремни безопасности. Евгений Дмитриевич, вы слышите меня?
— Да. Конечно, Олеся, — отвлекаюсь от мыслей на просьбу стюардессы. Сажусь в кресло, а душа по-прежнему не на месте, мечется как рыба в сетке. Набираю Терентьева в пятый раз, не сразу попадая дрожащим пальцем на нужную кнопку.
Блять!!!
— Слушаю.
— Герман? Через пятнадцать минут будем в аэропорту. Как Яна? — в груди всё ещё властвует ураган. Мощный и обжигающий кислотой. Сердце в горле бешено колотится. Мысли встряхивает. Не могу себя простить за то, что поддался приступу ревности. Лучше бы я расшиб свою голову в тот вечер и промолчал. Плата оказалась слишком высока.
Мышка… Мышка моя, что же ты со мной делаешь???
— Жек, ты спрашиваешь в пятый раз. Угомонись уже. Узнавал лично у её нынешнего гинеколога, угрозы выкидыша нет. С ней всё нормально, не учитывая подавленного настроения, а вот у Стеллы Маратовны случился нервный срыв.
— Мне похуй Стелла как и вся её ушлая семейка. Новости есть? — перевожу взгляд от хмурого Стаса к иллюминатору. Устремляю на приближающиеся белые облака, скрывающие землю. Едва не подпрыгиваю на месте, как черт на раскалённой сковороде.
Жека! Черт бы тебя побрал! Каких-то минут тридцать-сорок и будешь на месте.
— Зорина и его подельника взяли под стражу. Завели дело о покушении. Теперь не отвертятся. Ну и самая главная новость дня. Вас развели. Минут шесть назад. Марьяна Петровна поблагодарила за весомый «аргумент-подарок» и врезала печатью в свидетельство о расторжении брака. Теперь ты холостой. Свободный, как вольный ветер. Надолго? — по-доброму подъёбывает знаток душ.
— Если Яна не пошлёт гулять лесом, дам ей пару дней свыкнуться с мыслью, а затем и спрашивать не стану. Окольцую и больше ни на шаг не отпущу от себя.
— Ты сумасшедший, — хохот Германа разливается в трубке, частично снимая напряжение в теле.
— Если не она, больше никто не нужен...
Глава 36. Мои родные
Яна
Как же здесь всё-таки красиво. Зелёные лужайки, усыпанные желтыми одуванчиками, душистые кусты сирени, задумчивые ивы, опустившие свои длинные кисти с пушистыми котиками в воду. Шумящие лапы сосен и елей, залитые оранжевыми лучами вечернего солнца.
Здесь отчётливо слышно пение птиц, порхающих с ветки на ветку. Лёгкий ветерок распространяет в воздухе аромат весенних цветов, смешанный с терпким запахом хвои. Так легко дышится рядом с прохладой водоёма.
Гуляя по набережной, находим кустик крапивы и сразу же принимаемся с Тимом за дело. Не зря это занятие ему понравилось. Были времена, когда и я терялась с ребятами до позднего вечера где-то между прудами и заброшенным колхозным садом. Тогда, в детстве мы жили беззаботной жизнью, не то, что сейчас. Правда, были чуть постарше. Из леса тащили ароматную землянику и грибы, с рыбалки пойманную рыбёшку, из сада приносили сорванные с деревьев спелые фрукты. В основном яблоки и груши. Веселье лилось рекой.
— Делзы, — племянник протягивает мне конец нитки.
— Ай, Тимош, жалится твоя крапива, — облизав обожженный палец, завязываю последний узелок на скрученном в маленькую трубочку листочке. — Готово. Принимай свою удочку.
— Ян, здесь нет лягусик, — смотрит на берег, усыпанный камнями. — Идём на мостик. Лебята ловили там, — указывает рукой в сторону построенного над водой длинного деревянного пирса.
— Тимош, там глубоко.
— Я аккулатно. Ну позалуста, Ян. Ты зе пойдес со мной.
— Ладно. Только не гонять и не прыгать на мостике! Договорились?
— Ага! Идём узе.
Племянник нетерпеливо тянет за руку. Приходится ускорить шаг.
— А я с папой сегодня лазговаливал, — словно ледяной водой окатывает. Резко торможу, хватаясь за кольнувшее сердце. Перед глазами начинает расплываться пейзаж.
Решил вернуться за сыном? А как же я?
Задыхаясь от нахлынувших эмоций, пытаюсь взять себя в руки.
— Он звонил? — переспрашиваю, не в силах поверить ребёнку. Но Тимка никогда не врал мне, даже если делал какую-то детскую шалость.
— Ага, — подтверждает кивком головы. — Я ему ответил. Ласказал, как ты скуцаис. А папа госик сказал, что сколо плилетит к нам. Плосил пеледать тебе мабийник, но ты зе была у доктола.
— А что он ещё говорил? — присаживаюсь перед ним на корточки, застывая нетерпеливым и внимательным взглядом на его лице.
Боже мой, неужели заберёт его у меня? Хладнокровно отнимет ребёнка?
— Бойсе нисего. Лугал гломко Стаса некласивыми словами, а потом баталейка лазлядилась.
— И ты молчал? — горло сдавливает отчаянием. Слёзы не заставляют себя долго ждать. Скатываются по щекам. В груди разворачивается такая буря из тоски и обиды, что не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть.
— Ты сийна ластлоилась? — заглядывает в глаза, виновато хлопая ресничками. — Ян, ну пласти. Я бойсе не буду мутики сматлеть так долго.
— Ничего страшного, малыш, — притягиваю его к груди. Обнимаю. Глажу ладонями спинку и затылок, словно прощаясь. Тискаю, целую розовые щечки. — Всё хорошо, родной. Я очень тебя люблю. Всегда помни об этом. Хорошо? — говорю, а самой хочется волком выть.
Ну почему всё так? Почему мы должны причинять друг другу боль? Зачем? Неужели эта чертова амнезия никогда не закончится?