Захарий Степанович поднялся было, чтобы идти к Григорию и расспросить его о чем-то очень важном, но потом сдержался, не поверив, не захотев поверить, что Григорий знает, зачем он прожил жизнь среди бесконечных лугов, зачем безответно любил Серафиму и зачем жили и живут отдельно от него сами луга и речка…
Он смотрел на Сновь-речку, и такими странными казались ему знакомые со студенческих дней слова: «А Иордан-река течет быстро, берега же имеет — по ту сторону крутые, а по эту — пологие; вода же очень мутная и сладкая для питья, и нельзя насытиться, когда пьешь эту воду святую…»
Бревенчатый дом
На самой околице Старых Борович окнами на восход и небольшую речушку Сновь сколько помнят старожилы стоит этот дом в окружении верб и вишневого сада. Строился он по-крестьянски, с расчетом на долгое время. Стены были выведены из толстых тесанных под рубанок бревен, теперь уже потемневших от дождей и зимних стуж, но все еще крепких, исключая разве нижних два-три венца, немного подгнивших и требующих замены. С годами дом осел, отчего сплошь заросшее плющом резное крыльцо взметнулось немного вверх, как будто хотело оторваться от дома и существовать само по себе.
Внутри дом был самым обыкновенным. Слева четверть его занимала русская печь с небольшой лежанкой и поликом, а справа в углу под тремя иконами стоял накрытый льняной скатертью стол и самодельный, на две доски, диван. На стенах там и сям висели фотографии, когда-то еще при жизни хозяйки Аксиньи Горбачевой всегда украшенные домоткаными рушниками и вышивками.
Умерла Аксинья лет десять тому назад жарким августовским утром, хлопоча возле печи. Ее легкой, хотя и ранней, смерти до сих пор завидуют одногодки и особенно сосед, вертлявый беспокойный дедок Иван Мардарьевич, прозванный в селе за маленький рост Иванькой.
Единственный сын Аксиньи, капитан дальнего плавания Александр Петрович, после похорон матери прожил в доме дня три, потом забил окна досками и отдал ключ Иваньке. С тех пор он в селе не появляется, должно быть, не позволяют ему занятость на службе и частые плавания в заграничные страны.
Иванька наказ Александра Петровича приглядывать изредка за домом выполняет исправно. Раза два в год он открывает замок, завернутый от дождя в клеенку, смазывает его солидолом или машинным маслом, проверяет также крышу и окна, хотя наперед знает, что ничего с ними случиться не может, потому как возле дома Иванька бывает ежедневно. Любит он посидеть на крылечке, поиграть в домино с немым бондарем Митей и ребятишками, прибегающими искупаться в Снови.
Играет Иванька обычно в паре с конопатым директорским сыном Юркой, который всегда «идет на офицерского козла», отчего они и проигрывают, потому как Юрка до последнего держит у себя дупель «пусто-пусто». Иванька злится, отбрасывает домино в сторону и заводит с Митькой на пальцах разговор о доме:
— Продал бы его Александр Петрович, что ли. А то разрушается.
— Ничего, — отвечает Митя. — Он нас с тобой еще переживет.
— Эт точно, — соглашается Иванька, — только впустую переживет.
Митя ничего на это не отвечает, молча перемешивает костяшки. Иваньке становится стыдно за свои слова. Вдруг Митя подумает, что он как-нибудь метит на этот дом. А Иваньке просто жалко его…
Случается, что Иванька заглядывает к дому и ночью. Он сторожит магазин, библиотеку и детские ясли, расположенные невдалеке. На дежурстве Иваньку иногда застает дождь, и тогда он прячется на крыльце дома, подолгу стоит там, слушает, кутаясь в плащ, как дождь шуршит по листьям плюща и доскам, которыми забиты окна. Дом ему кажется совсем одиноким и совершенно никому не нужным в эту дождливую ночь и темень. Снова Иванька начинает размышлять о том, что дом надо бы продать, если не боровичанам, то на другую сторону реки в Заречье или Гвоздиковку. Но все это, конечно, не в его власти.
Воскресным июльским днем Иванька по своему обыкновению сидел на крыльце, дожидаясь партнеров. Но никого не было. Митя повез на базар бочки, а ребятишки, должно быть, ушли в лес за уже начавшей созревать черникой. От нечего делать Иванька играл в домино сам с собой, разделив костяшки на две кучки. Проку от такой игры было мало, и Иванька часто выходил на берег речки поглядеть, не идет ли кто. Раза два он видел дачников с удочками в руках, но они, не доходя до Иваньки, сворачивали на Колодное, где даже в жаркое время хорошо клюет окунь и красноперка. В досаде Иванька возвращался назад, запрокинув голову, смотрел на едва видимый в небе самолетик, кружившийся все время над речкой и лугом. В войну Иванька служил в хозвзводе при летной части и считал себя большим знатоком этого дела. Глядя на самолетик, он с похвалой и одобрением отозвался о его поведении:
— Ишь ты, прямо Покрышкин!
В ответ самолетик кувыркнулся несколько раз через крыло и скрылся за лесом, маячившим на горизонте.
Иванька поскучнел и снова вышел к речке. На тропинке, ведущей через луг к районному центру, увидел размашисто шагавшего человека с чемоданом в руках. Вначале Иванька даже не обратил на него внимания, приняв за вновь приехавшего дачника. И лишь немного погодя, приглядевшись попристальней, вдруг различил широкую морскую фуражку и шитые золотом якоря. С минуту Иванька еще сомневался, а потом, цепляясь за траву и реденькие кусты лозы, кинулся навстречу идущему, еще издалека окликая его:
— Петрович, огородами давайте! Межою! Так поближе!
Александр Петрович остановился, поставил на землю чемодан и обнял подбежавшего Иваньку:
— Здравствуй, Иван Мардарьевич!
— Здравствуйте, — совсем разволновался Иванька. — А я все думаю, кто бы это такой.
Он ловко подхватил чемодан Александра Петровича и стал пробираться огородами к дому.
— Как вы тут? — интересовался капитан.
— Так мы ничего, живем потихоньку. А вы — в отпуск или как?
— В отпуск.
— И надолго?
— Считай, на полгода.
— И правильно, — одобрил Иванька. — А то все по Аргентинам да Америкам. Надоело, должно быть?
— Надоело, — признался Александр Петрович.
— Что ж без семьи?
— Да так… — уклончиво ответил капитан. — Они в другое место поехали.
Спрашивать дальше Иванька не решился. Он замолчал, обдумывая капитановы слова, пытаясь понять, что кроется за таким ответом. Но, так ничего и не поняв, заключил:
— Оно, может, и к лучшему. С семьей какой отдых?
Путаясь в подсолнухах и картофельной ботве, они вышли к дому. Александр Петрович оглядел его с какой-то особой теплотой и вниманием.
— Стоит еще?
— Стоит. Чего ему сделается! — Иванька не решился сразу заводить разговор о ремонте.
Он передал чемодан Александру Петровичу, а сам заторопился домой:
— Я за ключом сбегаю.
— Давай, — отпустил его капитан, присаживаясь на крылечке.
Иванька, еще не успевший пережить все случившееся, засеменил по тропинке, все время оглядываясь назад, как будто боялся, что Александр Петрович вдруг куда-нибудь исчезнет. Обернулся он минутою. Вместе с ключом принес еще топор и железную лапу.
— Может, того, и окна сразу?
— Да, наверное, — согласился Александр Петрович.
Иванька положил инструменты на крыльцо, проворно размотал клеенку и открыл замок.
В коридоре было темно и прохладно. Откуда-то с чердака веяло знакомым Александру Петровичу с самого детства запахом соломы и сухого клевера. Даже за десять лет этот запах не смог выветриться. Капитан вдохнул его полной грудью и на несколько мгновений задержал в легких, ощущая от этого мальчишечью радость и веселье. Ему захотелось прямо сейчас же забраться на чердак и уснуть там, положив под голову морскую фуражку. Но неугомонный Иванька уже приглашал капитана в хату, сметая картузом пыль с дивана.
— Садитесь, а я окна сейчас…
— Давай уж вместе, — предложил Александр Петрович. — А то как-то глухо.
Они снова вышли на улицу. Иванька лапою, а капитан топором стали отрывать доски.
Дом сразу ожил, глянул окнами на луг и речку, удивляясь ясному июльскому дню, еще до конца не веря своему возрождению. Все вокруг ему было с давних пор знакомо, и он вначале даже не нашел никаких перемен. Но, приглядевшись повнимательней, на пустыре за колхозным садом увидел новые длинные строения под черепицей и шифером, на крышах домов то там, то здесь заметил гнутые на разный манер телевизионные антенны и позавидовал этим домам, которые жили теперь новой, непонятной еще для него жизнью.
Обнаружились и другие перемены.
Возле самой воды не было старой раскидистой вербы, под которой раньше всегда собиралась по вечерам молодежь; куда-то исчезли невысокие деревянные качели и приспособленный под лавочку мореный дуб; совсем в другом месте находилась теперь привязь для лодок. Дом пожалел и качели, и вербу, и даже старую, несуществующую ныне привязь, вспоминая разные случаи из своей и их долгой жизни. Но вскоре за радостями возвращения и знакомства с новыми вещами он неприметно для себя забыл о старых товарищах.
Иванька и Александр Петрович тем временем уже наводили кое-какой порядок внутри дома. Капитан открыл форточку, потом вынес из кладовки две завалявшиеся там табуретки, поставил рядом со столом и даже присел на одну, чему-то улыбаясь. А Иванька все суетился, хватаясь то за одно, то за другое: подмел полы, смахнул со стен сизоватую паутину. Наконец сняв растоптанные сандалии, полез в угол к иконам, протер их по очереди рукавом, приговаривая:
— Заскучали небось? То-то!
Николай-угодник с поднятыми для благословения пальцами строго, по-божественному пригрозил Иваньке, на что тот так же строго заметил:
— Какой серьезный!
Капитан улыбнулся этому смешному разговору, но ничего не сказал, думая о чем-то своем. Иванька с озабоченным видом покрутился еще немного по хате, наконец предложил:
— С дороги, может, перекусить хотите? Так у меня перемет тут недалеко стоит. Рыбешки поджарим.
— За встречу надо, конечно, — отозвался Александр Петрович. — Только я искупаюсь вначале.