Дверь конференц-зала резко распахнулась. Начальник Джисони стоял в проходе, держась за дверную ручку. Он выглядел настолько же удивленным, как и мы.
– О боже. Я просто увидел, что тут горит свет, и решил выключить его…
Мы смутились, но в унисон поздоровались с ним:
– Здравствуйте.
– Вы еще здесь? Что вы тут делаете втроем? Работаете сверхурочно?
– Да.
Начальник бухгалтерии недоуменно склонил голову:
– Так вы трое… близки?
Когда мы дружно кивнули, он все так же неуверенно спросил:
– Даже с Дахэ? Неожиданно… Как так вышло?
– Мы втроем устроились на работу в один день.
Он все еще медленно оглядывал нас, будто подозревая в чем-то:
– Устроились в один день… Что ж, понятно… В любом случае, вы молодцы. Не перетруждайтесь.
– Хорошо.
Тут руководитель вытянул указательный палец и показал на что-то:
– А это что?
Мы сразу догадались, что он показывает на почти пустую пэт-бутылку из-под эля. У меня на лбу выступил пот.
– Ах, это? – Джисони, будто произнося тост, подняла стакан со стальной соломинкой и, глядя прямо в глаза начальника, невозмутимо сказала: – Это яблочный сок.
Мы с Ынсан переглянулись, не знаю, кто повернулся первым. Как только наши взгляды пересеклись, наш смех прорывался через плотно сомкнутые губы. Я заметила, как слегка подрагивают ноздри Ынсан, и резко отвела взгляд, прикусив язык.
– А, вот как. Здорово, что вы так дружите. Удачи! – добродушно улыбнувшись, начальник показал нам кулачки и закрыл дверь. Мы секунд на десять затаили дыхание, а потом разразились громким хохотом. Вскоре мы уже валялись на столе, содрогаясь от смеха. Легкое опьянение только распалило нас. Едва мы затихали, кто-нибудь снова начинал смеяться, и остальные сразу подхватывали. Мы не прекращали хохотать, пока Ынсан не замахала руками, пытаясь остановить нас. Она внезапно приложила палец к губам и цыкнула. Нам показалось, что за дверью звучат приближающиеся шаги. Неужели… В этот момент дверь распахнулась вновь. Мы рефлекторно повернулись в ее сторону.
– Девчонки, знаете…
Это снова был начальник бухгалтерии.
– Обязательно выключите свет, когда будете уходить, – сказал он, указывая на выцветшую красную наклейку возле выключателя. – Энергосбережение, помните?
Джисони бодро ответила:
– Разумеется. Хорошей вам дороги.
Когда дверь захлопнулась и шаги, постепенно отдаляясь, затихли, мы снова рассмеялись. Джисони, закашлявшись, потянулась за пивом, цветом похожим на яблочный сок, и начала потягивать его через соломинку, Ынсан откинулась на стуле на 45 градусов и, глядя в потолок, вытирала слезы мизинцем. Эта сцена была такой нелепой и смешной, и я подумала, что хотела бы запечатлеть ее, словно фотографию, а потом поняла, что уже сделала это. Так странно. Ощущение, будто я сейчас сверху вниз смотрю на себя из прошлого. Когда-нибудь, когда я больше не буду работать здесь, если я соскучусь по этому месту, я вспомню именно этот момент. Я находилась в нем, стараясь запечатлеть в памяти.
Последнее объявление о посадке
29 августа 2017 г.
Я приехала в аэропорт Кимпхо до назначенного нами времени. Думала, что буду первой, но Ынсан приехала еще раньше. На ней были сандалии с пряжками на плоской подошве, белые шорты и свободная футболка – необычно было видеть ее в такой одежде, – она присела на край своего чемодана рядом с небольшим киоском. В огромных солнцезащитных очках-авиаторах, уставившись в телефон, она даже не заметила, как я подошла. Только когда я громко позвала ее, Ынсан подняла очки и посмотрела в мою сторону. Она ярко, как солнце в ясный день, улыбнулась, найдя меня взглядом. Эта улыбка была очень многозначительной: в офисе мы привыкли видеть друг друга в строгой униформе, а теперь, встретившись в аэропорту в одежде, которая отражала все наше предвкушение, мы чувствовали себя неловко, но в то же время были очень рады. Ынсан встала, придерживая за ручку свой чемодан. Гладкая, поблескивающая серебристая поверхность, прочные на вид закругленные края… Похоже, это был оригинальный чемодан от Rimowa. Я думала, что мне только показалось, но теперь, вблизи, я поняла, что это действительно так. Даже не вглядываясь, можно было ощутить, что от него исходила особая «аура». Он излучал тихую, ненавязчивую элегантность, свойственную люксовым брендам. Я старалась не смотреть на него слишком пристально, но взгляд снова и снова возвращался к чемодану, и наконец я заметила на швах фирменный логотип Rimowa. Мой серебристый чемодан был похож на него, но лишь подражал стилю. Большинство серебристых чемоданов, которые я видела до этого, были только подражанием этому бренду, поэтому я невольно прониклась уважением, увидев оригинал. Разница между ними была заметна невооруженным взглядом. Я подумала: «Неужели Ынсан и правда так хорошо зарабатывает?» Несмотря на некоторые сложности, мы благодаря смелому предложению Ынсан все же решили поехать на Чеджу. В тот день, когда мы все вместе допоздна задержались на работе, по пути домой она предложила:
– Дахэ, давай ты купишь билеты на самолет, а я оплачу проживание и все остальные расходы.
Джисони широко распахнула глаза и спросила:
– А как же я?
Ынсан обняла ее рукой за плечи и сказала:
– Просто приезжай, это будет нашим извинением.
– Правда?
– Разумеется.
Джисони не смогла скрыть довольную улыбку, но тут же поджала губы, пытаясь подавить ее:
– И все-таки… Неудобно будет поехать просто так. Я тоже хотела бы внести свой вклад.
– Все в порядке. Главное – хорошо провести время вместе. Мы ведь никогда не выбирались куда-нибудь втроем. Видимся только в офисе.
Ынсан схватилась за бейджик, который висел у нее на шее, и начала дергать его с таким видом, будто собиралась оторвать. Потом, разозлившись на что-то, она воскликнула: «Почему он все еще на мне?» – и через голову сняла удостоверение. Она принялась аккуратно наматывать грязный, посеревший шнур вокруг прямоугольного бейджа. Фотография на удостоверении была сделана в тот день, когда она устроилась на работу, и использовалась во внутренней системе и корпоративном мессенджере. У нас в компании никогда не меняли фотографии. Если ты не уволишься, а затем не устроишься вновь, эта фотография будет вечно преследовать тебя. Именно поэтому, общаясь с сотрудниками других отделов через мессенджер, ты не мог узнать их при личной встрече, так сильно они менялись. Большинство, словно сговорившись, набирало вес, и тогда разрыв между реальностью и фотографией становился еще более существенным. Однако существовало и нечто, связанное не только с изменением веса и очертаниями лица. Как бы это сказать? Это какая-то опустошенность, которая ясно прослеживалась на наших лицах. Она не обошла ни меня, которая немного поправилась, ни менеджера Юн, который значительно набрал вес, ни нашего начальника, который просто постарел, ни даже руководителя бухгалтерии. Лица людей, живущих от зарплаты до зарплаты.
Какой Кан Ынсан представляла себя через пять лет? Каждый раз, когда она поворачивала запястье, наматывая шнурок вокруг бейджа, ее молодое лицо, на котором играла смущенная улыбка, постепенно скрывалось из виду. Как мумия с открытыми глазами, которая не знала своего будущего. Шея, подбородок, губы, губной желобок, нос, глаза, постепенно скрывались за ним, и, наконец, шнур дважды перекрыл лоб. Ынсан спрятала его кончик в тугой моток и бросила удостоверение в наплечную сумку. Затем, покосившись на меня, она, будто по секрету, сказала Джисони:
– Не переживай о расходах на поездку. Мы с Дахэ не говорили об этом, но… Мы вроде как заработали много денег? Слегка так разбогатели.
Разбогатела? Я? Я на мгновение опешила от этого чужеродного слова. Однако потом я подумала, что это не совсем правда. Общие активы на моем виртуальном кошельке сейчас составляют почти 40 миллионов вон. До того, как я попала в мир криптовалют, у меня никогда не было таких денег. Могу ли я сказать, что они есть у меня сейчас? Разве это и правда мои деньги? Эти мысли на мгновенье промелькнули в голове. Конечно же это мои деньги! Чьи же еще? Что за странные мысли… Погодите-ка… Если у меня есть 40 миллионов, то сколько тогда у Ынсан? У меня под рукой не было калькулятора, и я попыталась прикинуть в голове. Если мои расчеты верны, то в ее виртуальном кошельке должно быть около 400 миллионов вон. Боже мой. Я не уверена, но, похоже, наш генерал Кан Ынсан и правда разбогатела.
До покупки билетов до Чеджу я еще никогда не переводила в наличные деньги с виртуального кошелька. Я не держала их в руках. При этом моя зарплата оставалась прежней, и я жила исключительно в ее пределах. Фактически доступные мне ресурсы не увеличились. Тем не менее я чувствовала, что стала жить более богато. Сам факт того, что эти деньги были, что число в несколько миллионов отображалось на экране моего телефона, действительно заставило меня, как сказала Ынсан, ощущать себя «слегка разбогатевшей». Пусть это и был виртуальный кошелек, я воспринимала его как свой банковский счет. В том, чтобы думать, что у меня на вкладе есть 4 миллиона и 40 миллионов, была принципиальная разница. Она влияла на всю мою жизнь. Я все еще жила в однушке, но теперь могла позволить себе отдельную спальню. Залог за новую квартиру был на 20 миллионов больше, чем за прошлую, а арендная плата – на 150 тысяч вон выше. Если бы три месяца назад, во время подписания нового договора на аренду, я не узнала об эфириуме, если бы скорость увеличения моего баланса была такой же, как и в последние пять лет, я бы не осмелилась на такой шаг. Я без раздумий могу купить сладкую дыню в фруктовом отделе супермаркета, выбрать моющее средство премиум-класса, а не обычное. Глядя на ценник, я больше не смотрю на последние цифры. Я начала покупать молоко с органической фермы. Раньше я покупала самое дешевое молоко, которое могла найти. Иногда я покупала продукцию компаний с сомнительной этикой, о чем я, как работник пищевой промышленности, знала лучше других. Это был мой главный принцип в потреблении: выбирать самое дешевое, будто меня запрограммировали ориентироваться на низкую стоимость. Но теперь все поменялось. Впервые попробовав молоко с органической фермы, я не только оценила его вкус, но и ощутила себя ответственным гражданином. Я спокойно складывала в корзину молоко с неброским, но элегантным логотипом, а в моих фантазиях владелец недобросовестной компании уже был отстранен от дел и прикован наручниками к узкой решетке. А над ним, не в клетках, на открытом поле, свободно разгуливали коровы, и добрый фермер в соломенной шляпе улыбался, сверкая потным лбом. Это было куда приятнее, чем я