Подойдя к камере Миреллы, он просунул тарелку через ящик, стоявший перед дверью. На ней было что-то розовое. Ковит кормил ее креветками? Как-то неприлично роскошно. Хотя, скорее всего, они пытались сохранить розовую пигментацию кожи Миреллы с целью продажи. Мать Ниты поступала бы так же.
Затем Ковит подошел к камере Ниты, поставил поднос в ящик и закрыл дверцу, активируя рычаг. Дверь на ее стороне открылась. Процессом управлял хитрый маленький механизм, поэтому открыть обе двери одновременно было невозможно.
Нита потянула поднос на себя. Однако почти сразу поняла, что никакой это не поднос, а большой кусок хлеба, просто такой твердый, что его можно было бы использовать как поднос. На хлеб положили несколько ложек фасоли, пару кусочков курицы и рис. Ни тарелки, ни столовых приборов.
Вытащив «поднос» из ящика, Нита подтянула его к себе.
– Спасибо, – непроизвольно вырвалось у нее.
Ковит моргнул – как будто удивился, что она что-то сказала.
Нита прокашлялась и продолжила:
– Хотела спросить – здесь есть душ. Как мне его включить?
Она пожалела о своих словах почти сразу. Взгляд Ковита был странным, а выражение его лица говорило, что он услышал одновременно забавный и грустный вопрос. Ей это не понравилось, но душ очень хотелось принять.
Судорожно дернув рукой, как будто отмахиваясь от ее вопроса, Ковит наконец ответил:
– Ты не сможешь.
– О, – выдавила Нита.
Нахохлившись, словно птенец, он не сводил с нее взгляда. Лицо его было совершенно бесстрастным.
– Но я смогу.
Нита склонила голову набок.
– Скоро вернусь, – сказал Ковит.
Затем повернулся и ушел. Она смотрела ему вслед.
Секундой позже Мирелла, все еще завернутая в одеяло, наклонилась вперед и прошептала:
– Ты говорила с ним!
– Да. А ты нет?
– Конечно, нет. – Мирелла сглотнула и, зажмурившись, прошептала: – Он монстр.
Нита не собиралась возражать.
– Я хочу принять душ. И не смогу сделать это, если буду молчать.
Мирелла принялась за еду.
– Ты сумасшедшая, – жуя, сказала она.
– Возможно.
Ковит вернулся через десять минут. В руках он держал полотенце, сложенные спортивные штаны и футболку большого размера. Удивившись, но не говоря ни слова, Нита села на кровати. Бросив одежду в ящик для еды, Ковит протолкнул его к Ните.
– Я включу его через две минуты и выключу через десять.
Ковит уже повернулся, чтобы уйти, и Нита крикнула:
– Спасибо.
Перед тем как завернуть за угол, он остановился, посмотрел на нее своими темными, слегка безумными глазами и улыбнулся.
Улыбка была не очень приятной.
Думая о занни на секционном столе, Нита ответила ему своей улыбкой. Она представляла, как скальпель разрезает его плоть. Поначалу чувствуется небольшое сопротивление, затем инструмент входит легко – как нож в масло.
Ковит засмеялся. Смех прозвучал более искренне и менее резко, чем ожидала Нита. Он одарил ее еще одной кривой, но вроде бы не угрожающей улыбкой и неожиданно сказал:
– Пожалуйста.
Глава 11
Нита хотела принимать душ долго и неторопливо, однако ледяная вода и кондиционеры делали процесс невыносимым. Несколько раз она становилась под струю и сразу же отскакивала в сторону, но потом смирилась – душ придется принимать холодным.
Дрожа, она вытерлась и надела новую одежду. Холод, однако, никуда не исчез, поэтому она обернула волосы полотенцем и завернулась в одеяла. Ей очень хотелось, чтобы кондиционер выключили.
Нита уже и забыла о ране, которую нанес Ковит, когда из нее на койку закапала кровь. Девушка осмотрела порез: около трех дюймов в длину и двух в ширину, но совсем не глубокий. По сути, от кожи просто отрезали небольшой лоскут. Нита почти восхищалась умелостью, с какой был сделан порез. Для того чтобы нанести такую рану двигающемуся и сопротивляющемуся человеку, требовалось большое мастерство. Должно быть, Ковит много практиковался.
Хватит.
Вздрогнув, Нита осторожно опустила раненую руку. У обычного человека она заживала бы несколько месяцев. Останется шрам или нет – зависит от организма. Нита подумала, что, наверное, это станет ясно через день или около того. Она удостоверится, что шрама не будет.
Нита умостилась на кровати так, чтобы не тревожить сломанные пальцы, кровоточащую руку и поврежденное запястье, и пока не чувствовала боли, но это могло случиться во сне, когда она будет переворачиваться. У нее промелькнула мысль, а не включить ли снова болевые рецепторы, но она отбросила ее еще до того, как та полностью сформировалась.
Во-первых, ей сразу станет очень больно. Нита отключала болевые рецепторы всего один раз в жизни, когда попала в автомобильную аварию. Тогда ей разрезало руку, и включение рецепторов было самым неприятным ощущением, которое она когда-либо испытывала. Казалось, ее тело заново открыло для себя боль и хотело убедиться, что она проникает во все места.
Нита не чувствовала такой боли ни до, ни после этого и не хотела повторять.
Размышления привели ее ко второй причине. В здании есть занни. Пока Ковит здесь, Ните лучше не включать все болевые функции. Если они будут отключены, есть надежда, что у парня будет меньше соблазна подвергнуть ее пыткам.
Нита вдруг вспомнила выражение беспокойства на его лице, когда ее болевые рецепторы отключились. Почему беспокойство? Нита могла бы понять гнев или разочарование, но беспокойство? Ей казалось, она что-то упустила.
Сейчас ей вряд ли удастся понять, что именно. Она подавлена, ранена и измучена мыслями.
Плотнее завернувшись в одеяло и полотенце, Нита закрыла глаза и уснула.
Спустя некоторое время она проснулась. Ее ждала еда – хлеб, фасоль и курица, как в прошлый раз. Нита начала есть. Мирелла, лежавшая в камере напротив, дремала.
Вздохнув, Нита откинулась назад и наблюдала за девушкой, радуясь, что та спит. Мирелла ее нервировала – в ней как будто собрались все раздражающие ее в людях черты: дерзость, плаксивость и беспомощность. Почему из всех людей в мире, с которыми Нита могла оказаться в камере, с ней посадили эту противную шестнадцатилетнюю девчонку?
Нита прислонилась головой к стеклу и сосредоточилась на исцелении своего тела. Сначала сращивала кости пальцев. Сами по себе они не сращивались, и если бы она не провела необходимые манипуляции, то процесс исцеления занял бы три недели вместо восьми часов. С сухожилиями на запястье было сложнее, но, когда Нита закончила, они почти зажили. Напоследок она заставила организм начать выращивать новую кожу на месте пореза.
Проведя самоисцеление, Нита встала с кровати. Теперь, когда она позаботилась о своем теле, выспалась и поела, можно начинать придумывать реальный план, как выбраться отсюда.
Теперь она не будет пытаться пройти через стеклянные стены – урок был усвоен. Возможно, ей бы и удалось выбраться с помощью наращивания силы, но у нее просто не было опыта. Нита толком не знала, как правильно применять эту силу.
Дверца для подачи еды была слишком маленькой. В нее не пролезть, даже если удастся открыть с другой стороны. Стены камеры доходили до потолка, высота которого составляла около восьми футов.
Значит, единственный выход – это дверь, которая открывается снаружи.
Если кто-то снова откроет эту дверь, есть ли у нее предмет, с которым Нита сможет на него напасть? Она огляделась. Койка. Полотенце. Одеяло. Может, ей удастся задушить тюремщика полотенцем?
Нита фыркнула. Скорее всего, нет. Как она набросит полотенце на шею?
Она беспокойно заметалась по камере и напряглась. Она знала – чувствовала, – что в ближайшее время что-то должно произойти. Но пока это не произошло, ей придется просто ждать. А Нита ненавидела ждать.
В голову пришла мысль, что можно поговорить с Миреллой. Тьфу. Как будто по заказу, та пошевелилась и проснулась.
– Доброе утро.
– Сейчас утро?
– Не знаю.
Нита вздохнула. Разве от Миреллы можно добиться чего-нибудь полезного?
– Сколько ты уже здесь? – немного подумав, спросила Нита.
– Думаю, около двух недель, – тихо ответила Мирелла.
– А другие заключенные были?
Мирелла напряглась.
– Да.
Нита ждала подробностей. Когда их не последовало, она подсказала:
– Что с ними случилось?
Мирелла отвернулась.
– Может, сменим тему?
Ните не понравился этот ответ. Совсем не понравился.
– Ты когда-нибудь была в Икитосе? – спросила Мирелла, опередив Ниту, которая хотела уже вспылить.
– Нет. Где это?
– Вверх по реке. В северном Перу. – На ее лице появилась легкая улыбка. – Это мой дом. Самый красивый город в мире. Мой брат считает иначе и хочет уехать оттуда, но я бы ни на что его не променяла.
Нита моргнула.
– Брат? Он такой… как ты?
– Нет, я одна такая, – указала она на себя. – Мама говорит, что мой прадед тоже был таким, но его уже давно нет на свете. Моя кузина тоже была такой, как я, но она исчезла, когда я была маленькой.
– А-а, – протянула Нита. Она даже не задумывалась о том, что у Миреллы есть семья. Это казалось очевидным, но почему-то Нита была удивлена.
Мирелла обвила колени руками.
– Я скучаю по своей семье, по родителям, по двоюродным братьям и сестрам, по бабушке с дедушкой, особенно по бабушке. Гены дельфинов пошли из ее семьи, она родом из бразильской части Амазонии. Она всегда хотела, чтобы мы приехали погостить в ее родном городе, но у нас так и… – Она несколько раз моргнула и мягко улыбнулась. – Я скучаю даже по своему глупому старшему брату. Он всегда показывал мне фотографии других городов, в которые хочет переехать. Думаю, теперь он может узнать любой город в Южной Америке, хотя никогда не выезжал из Икитоса.
Она закрыла лицо руками. Нита скривилась. Она была рада, что между ними стеклянный барьер, иначе Мирелла могла бы рассчитывать, что Нита обнимет ее или сделает что-то столь же неприятное.
Нита вздохнула и задумалась, каково это – иметь такую семью, как у Миреллы? По правде говоря, Ниту это не привлекало – она пересмотрела достаточно мыльных опер и ситкомов, и это давало ей повод радоваться, что у нее нет большой семьи. Но все же иногда она интересовалась историей своих родителей.