Более того – если Ковит считал, что может угрожать ей включением болевых рецепторов, что помешает ему сделать это снова? Она не позволит ему шантажировать ее подобным образом.
Ковит долго смотрел на нее. Нита встретилась с ним глазами, пытаясь набраться смелости и сделать выбор.
Он вздохнул и положил нож в карман.
– На твоем месте я бы тоже не стал этого делать.
Он вышел из камеры и запер за собой дверь. Не веря своим ушам, Нита уставилась на него.
– Ты не…
– Нет.
Он смотрел, как Нита падает на пол и начинает судорожно всхлипывать и дрожать. Нита знала: она должна что-то сделать или сказать, но была очень напугана. Теперь, когда Рейес ушла, а Ковит вышел из камеры, она могла только плакать от ужаса.
Ковит ушел, а в ушах Ниты звучали отдаленные крики Миреллы, которую тащили куда-то в глубь здания…
Глава 13
Через какое-то время Ковит принес ей еду и бутылку воды, но Нита к ним даже не прикоснулась. Она боялась, что он передумал и отрежет ей пальцы, как того хотела Рейес. Она дрожала, и, казалось, эта дрожь никогда не прекратится. Она все пыталась успокоить мышцы и активизировать гормоны радости, но ничего не выходило.
Казалось, ее разум просто не мог остановиться в отчаянной попытке проанализировать события. То, что уже случилось. Должно было случиться. Одно дело – сидеть в запертой камере. Нита же была знакома с черным рынком и знала, какие тут порядки. В некотором смысле ситуация выглядела знакомой, пусть даже роли поменялись. Это выбивало из колеи. Такое чувство возникает, например, когда смотришь на картинку и видишь: что-то в ней не так, но ты не можешь точно определить, что именно.
С внезапной болезненной ясностью Нита поняла: сейчас она на самом настоящем черном рынке. Мать каким-то образом защищала ее и ограждала от неприятной, «живой» действительности этого места. Нита видела только последствия – тела. А их было легко разрезать на части и забыть.
Она подумала о Фабрисио. Свернувшись клубком и не имея возможности вытянуться в полный рост, он кричал и отбивался, пока ее мать отрезала его ухо. Сколько людей, которые оказались на секционном столе Ниты, пережили такое? У скольких мать пытками выбивала информацию, чтобы найти больше потенциальных жертв? Отец знал и участвовал в этом? Спокойно отрезал пальцы тем, кто сопротивлялся?
Нита уткнулась лицом в спортивные штаны, позволяя ткани впитывать слезы, хотя их высушивал воздух из кондиционера.
Всю свою жизнь она помогала поддерживать эту индустрию. Расчленяла тела и упаковывала их части для последующей отправки, и ей это нравилось.
Она зашевелила пальцами, потянувшись к скальпелю, которого здесь не было. Если бы в этот момент кто-нибудь положил перед ней тело и попросил его расчленить, она все равно получила бы удовольствие. Теперь это занятие – ее неотъемлемая часть, ей нравилось резать людей, и она не хотела прекращать.
Но когда – если – ей удастся выбраться отсюда, она больше никогда не сможет работать на черном рынке. Медленное, грустное осознание. Воспоминания об улыбках родителей, расчленениях под диснеевские песни и потных волосах, которые Нита отбрасывала с лица после маркировки последней за день банки, приобрели темный оттенок. Они больше не казались радостными – их омрачало знание о тех событиях, что им предшествовали.
В конце концов, обессилев от слез, она уснула.
Сон начинался хорошо. Нита в своем белом лабораторном халате стоит перед секционным столом, на нем лежит тело. Вздохнув от привычного удовольствия, она берет скальпель и делает первый надрез. Некоторое время работает, отрезая части тела, взвешивая их и маркируя. После чего собирается вырезать глаза.
У лежащего на столе тела лицо Ковита.
Его глаза закрыты, но она без колебаний открывает их. Сон размытый, она думает только о том, как расчленяет занни, и чувствует себя прекрасно. Но, вырезав его глаза, приглядывается и обнаруживает: они светло-карие. Это ее собственные глаза.
Лицо на столе – это лицо Ниты, и она внезапно видит комнату глазами, свисающими с ее руки. Только это уже не ее рука, а рука пожилой женщины. Она поднимает глаза и видит улыбающуюся Рейес…
Нита проснулась от собственного крика.
Она металась по кровати, ногами сбила одеяло и вцепилась пальцами в волосы, как будто хотела вытащить сон прямо из своего черепа.
Когда ее крики переросли в рыдания, в помещение вбежал Ковит, одетый в черные спортивные штаны, не сочетающиеся с пижамной рубашкой на пуговицах. Волосы его были растрепаны после сна, но широко открытые глаза нервно озирались по сторонам, пытаясь найти то, что напугало Ниту.
– Кошмарный сон? – немного помедлив, спросил он.
Не доверяя своему голосу, Нита кивнула.
Ковит смотрел на нее, но Нита отвернулась, представляя себе то, что он делал с Миреллой до того, как она сама попала сюда. Может быть, поэтому Мирелла так его и боялась.
Не говоря больше ни слова, он просто ушел и снова оставил Ниту наедине с собой.
Это хорошо. Ей нравится быть одной.
Или нравилось. Камера напротив нее, где раньше сидела Мирелла, сейчас была пуста. Девушка все еще не вернулась.
Нита была удивлена, когда через несколько минут Ковит снова появился. Он выглядел еще более уставшим, если такое было возможно. Кожа вокруг его рта сморщилась, под глазами виднелись тяжелые мешки. Но тут он одарил Ниту своей характерной полуулыбкой, и в груди Ниты опять шевельнулся страх.
Хотя, возможно, она уже начала привыкать к Ковиту, потому что на этот раз не чувствовала себя сильно напуганной. А может, страх был как слезы: если проплакать несколько часов, то больше не выдавишь ни слезинки. Так и со страхом – сначала он тебя гложет, а потом все становится безразличным.
Ковит сел на пол и скрестил ноги перед тюремным ящиком. Он вынул из кармана пачку бумажных листочков, перевязанную резинкой, и, сняв резинку, перетасовал их.
– Какие карточные игры тебе нравятся? Покер? Китайский покер? Война? Пасьянс?
Нита уставилась на маленькие кусочки бумаги в его руке.
– Ты сам их сделал?
Ковит засмеялся и показал ей карту. Она представляла собой неаккуратно вырезанный прямоугольник из листа бумаги для принтера с нарисованными ручкой сердцем и цифрой три.
– Это не заняло много времени. – Он все еще тасовал карты. – Давай сыграем в покер.
Нита кивнула, все еще не доверяя своему голосу. В горле стоял тугой и колючий комок. Ковит передал ей карты через тюремный ящик. Нита подняла их слегка дрожащими руками, положила на колени и опустила глаза.
– Зачем ты это делаешь?
– Мне скучно, – бесцветным голосом сказал он. – Здесь нет ни интернета, ни книг. Рейес дала мне телефон из эпохи динозавров, в котором есть только ее номер, а гулять по этому долбаному рынку мне не хочется.
Нита не ответила.
Ковит вздохнул.
– Я подумал, может, тебе тоже скучно. Мне уйти?
– Нет, – прошептала Нита, впервые в жизни нуждавшаяся в компании, пусть даже в лице психопата. – Давай сыграем.
Она проигнорировала его победную улыбку – такую жуткую, голодную, что Нита просто не могла на нее смотреть.
Они сыграли несколько партий в тишине. Большинство из них осталось за Ковитом. Нита не очень часто играла в покер, но с каждой партией у нее получалось все лучше и лучше. После длительного молчания она наконец почувствовала, что может говорить.
– Так… – начала она, пытаясь придумать тему для разговора. Раз Ковит сейчас здесь, из него нужно выудить какую-то информацию. Но хоть убей, Нита не могла придумать, с чего начать.
Он поднял брови и ухмыльнулся.
– Да?
– Ты не отрезал мне пальцы.
– Нет.
– А собираешься?
Он молчал долго. Нита подняла глаза и, увидев, что он смотрит на нее, беспокойно заерзала на месте.
– Нет, – наконец сказал он, глядя на свои карты.
И снова замолчал. Нита занервничала. Часть ее разума говорила ей бросить это – она не хотела на него давить.
А если он передумает? Но остальная часть ее была недостаточно умна, чтобы послушаться, поэтому Нита спросила:
– Почему?
Он пожал плечами.
– Похоже, это бесполезно. Никто не может извлечь из боли и страдания пользу.
Нита уставилась на него.
– Ты не сделал это, потому что не мог впитать мою боль?
– Конечно. – Он отвел взгляд.
Нита облизнула губы.
– Вранье.
Он засмеялся.
– Может быть. Я действительно лгу.
– Все лгут. Это ни о чем не говорит.
– Именно так.
Нита положила проигрышные карты в ящик.
– Ну, какой бы ни была причина, спасибо. – Она убрала волосы с лица. – От занни я такого не ожидала.
Ковит нахмурился.
– Я ненавижу это слово.
– Ты уже говорил. – Нита сложила руки на коленях и наблюдала за ним. – Почему?
– Это одно из тех английских слов, которые меня очень раздражают.
– Да? Разве вас не так называют?
Ковит перетасовал карты и покачал головой.
– Оно появилось в XIX веке, когда европейские страны захватывали земли в Азии. Англичане завладели территориями современной Малайзии и Сингапура, а французы захватили Вьетнам и Камбоджу. Таиланд, который тогда называли Сиамом, изо всех сил старался остаться независимым как в политическом, так и в военном отношении. Короче говоря, появилась «занни», которая… э-э… наслаждалась конфликтом. Никто не знал, была она нанята сиамским правительством или нет. Я и сам не знаю, но думаю, в любом случае все прошло хорошо.
Он натянуто улыбнулся.
– Как бы то ни было, французы прозвали ее Санг, что означает «кровь». – Он пожал плечами. – Кто-то неправильно связал это прозвище с английским произношением, и оно стало звучать как «занни».
– Я этого не знала. – Нита поменяла позу. – Так как же занни называются на самом деле?
Он заколебался.
– Это спорный вопрос. Я имею в виду, в наши дни, поскольку их так называют в МПДСС, и слово «занни» стало устоявшимся определением. Но некоторые люди говорят, что на самом деле мы красу.