На экране телевизора репортер брал интервью на тему генетики сверхъестественных существ у какого-то ученого.
– Единороги – это еще один вид сверхъестественных существ, для которых рецессивные гены играют важную роль. Это значит, они способны размножаться с людьми, а набор их генов при этом может пребывать в бездействии несколько поколений, пока обстоятельства не сложатся так, чтобы они проявились. В таком случае двое совершенно нормальных родителей производят на свет монстра. Такая наследственность присуща не только единорогам, – говорил ученый, – но и другим существам: занни, каппа, упырям, даже в какой-то степени вампирам.
Нита подумала о занни, чьи органы сейчас лежали в их с мамой квартире. Интересно, сколько людей он замучил, чтобы утолить жажду боли. Ей нравилось об этом думать, она не чувствовала вины за то, что расчленила такого монстра, и даже восхищалась своей матерью, которая его убила.
– Не могли бы вы описать предложение, которое представили на рассмотрение МПДСС, доктор Роден?
– Генетические манипуляции. Тщательно подобранный набор генов уникален для каждого вида, поэтому, когда он отображается полностью, существ, обладающих им, легко отследить и уничтожить. Если мы будем отслеживать такой набор до рождения этих созданий, мы сможем искоренить всех опасных сверхъестественных, которые рождаются от человека.
Улыбающийся кассир передал Ните воду, и она, чуть не вырвав бутыль у него из руки, вихрем вылетела из магазина, не в силах больше выслушивать эту ахинею.
Она ненавидела людей.
Хотя Нита и была согласна, что озвученный ученым способ уменьшения количества чудовищ может быть эффективным и даже гуманным, но она понимала: люди слишком далеко зашли. Люди всегда заходили слишком далеко. Как скоро они начнут изолировать гены безвредных сверхъестественных существ и так же их уничтожать? Ауров, вокруг которых проявляется простое биолюминесцентное свечение? Или русалок? Или таких, как Фабрисио?
Или даже Ниту и ее мать?
Глава 4
На следующее утро Нита проснулась от чужого крика.
Сдернув с себя одеяло, она потянулась за скальпелем, который лежал на тумбочке, запуталась в простынях и, соскользнув с кровати, с глухим стуком упала на колени.
Крик становился громче, переходя в затяжной, ужасный вопль.
Часто дыша, Нита освободилась от простыней, поднялась на ноги и, держа скальпель перед собой, осторожно пошла на звук. Крики прерывались скрежетом металла о металл, скрипом какого-то тяжелого предмета, который передвигают по линолеуму, и злобной руганью матери. Сердце Ниты забилось быстрее.
Мать не испытывала ее, когда говорила, что отрежет Фабрисио ухо. Она действительно это делала. Прямо сейчас.
Нита открыла дверь в секционный зал и увидела кровь. Кровью были забрызганы некогда чистые белые стены и пол. Небольшие ее капли покрывали разъяренное лицо матери, а щеки Фабрисио украшали полоски красных слез. Он, насколько это было возможно, прятал голову и упирался ногами в переднюю часть клетки, раскачивая ее из стороны в сторону и уворачиваясь от матери Ниты. Замок валялся на полу, но дверь в клетку была захлопнута, и Фабрисио отчаянно цеплялся за нее оставшимися пальцами ног и тянул на себя.
Мать держала шприц, в котором, вероятно, было какое-то успокоительное. Парень выбил его из ее рук плечом. Шприц упал на дно клетки, и парень разбил его локтем. На пол пролилась жидкость.
Когда Нита вошла в комнату, оба повернулись к ней. Увидев лицо Фабрисио, она вздрогнула. Наверное, мать пыталась отрезать парню ухо, пока тот спал, но он проснулся во время этого действа. Ухо было наполовину оторвано, а мамин нож, видимо, соскользнул, оставив глубокую красную линию на щеке.
Нита непроизвольно шагнула вперед, чтобы остановить все это. Она уже хотела выразить протест, но тут же закрыла рот.
«Ты не можешь это остановить, Нита. Ты не можешь спасти его. Если ты проявишь сочувствие, твоя мать заставит тебя об этом пожалеть.
«Она не сделает мне больно», – возразила своему внутреннему голосу Нита.
Но может придумать что-то похуже. Нита вдруг вспомнила о маленьких скрюченных трупах дактов, лежащих на простынях, но тут же прогнала эту картинку.
Опустив руки, она прекратила внутренний диалог с собой и отвернулась. Кровь и жестокость были знакомы Ните не понаслышке, но сейчас ей претил этот проблеск надежды в глазах Фабрисио. Она не хотела бы видеть, как эта надежда сменится разочарованием.
– Нита. – Мать поднялась на ноги и стряхнула с пальцев капли крови. – Доброе утро.
– Доброе утро. – Нита сделала паузу. – Ты пытаешься отрезать ухо?
– Да. Он сопротивляется. – Мать поманила ее к себе. – Дай мне руку.
Нита колебалась всего долю секунды, прежде чем приблизиться.
– Чем я могу помочь?
Надежда в глазах Фабрисио погасла, сменившись ужасом и гневом. Нита старалась не смотреть на него.
Мать достала еще один шприц, по-видимому, тоже наполненный успокоительным.
– Я попробую удержать его. И хочу, чтобы ты его усыпила.
Нита дрожащими пальцами взяла шприц, все еще не позволяя себе смотреть на Фабрисио. Так ведь будет лучше, да? Так он не почувствует боли. Ните не придется слушать, как он кричит.
– Почему ты не усыпила его, прежде чем начать? – спросила она, пряча от матери дрожащую руку.
Мать небрежно пожала плечами.
– Думала, что смогу отрезать быстро.
«Нет, – подумала Нита, глядя на подрагивающую полуулыбку на лице матери. – Ты так не думала. Ты хотела, чтобы это произошло. Ты хотела разбудить меня и заставить помогать».
Мать ее проверяла. Нита не знала, какими могли бы быть последствия отказа, но понимала, что не очень хорошими.
«Тебе не следовало разговаривать с Фабрисио, а потом врать ей, что ты этого не делала».
Нита поступила глупо. Нужно было подумать, прежде чем болтать с ним.
Стиснув зубы, она опустила шприц.
– Я не понимаю: разве не легче просто дорезать ухо? Не усыпляя? – Нита показала свой скальпель. – Осталось чуть-чуть. Чтобы закончить, много времени не потребуется.
Лицо матери расплылось в широкой улыбке.
– Если ты так думаешь, я с удовольствием попробую.
– Нита, – впервые с момента ее появления заговорил Фабрисио. – Нита, por favor[6].
Мама расхохоталась.
– О, он понял, как тебя зовут.
Крепко сжимая скальпель в потной ладони, Нита сосредоточилась на ухе, игнорируя плач Фабрисио и то, как шепотом он повторял ее имя, словно молитву.
«Просто покончи с этим», – думала она.
Если отказаться, произойдет что-то плохое. Она не хотела, чтобы ситуация с дактами повторилась – не было никакого желания видеть части тела Фабрисио в своей постели.
Стараясь не смотреть на его лицо и не слушать всхлипы и крики, Нита проталкивала скальпель между прутьями клетки. Ее рука дрожала, а ладонь была такой потной, что, когда Фабрисио снова начал трясти клетку, скальпель выпал из ее пальцев, оставив на ладони глубокую кровоточащую рану.
Нита отдернула руку и выругалась. По ее запястью стекала кровь.
Мать устало посмотрела на нее.
– Ну давай залечи ее, и попробуем снова.
Нита отвернулась, чтобы мать не увидела ее искаженное гневом лицо, а затем выдохнула и сосредоточилась на своем теле. Ускоряя процесс образования корочки, она усилила фактор свертывания крови в поврежденной области. Она не хотела залечивать рану, пока не обработает ее каким-то дезинфицирующим средством. Хоть она и умела активизировать естественную защиту организма от микробов, промыть рану мылом было гораздо проще.
Нита не могла сказать, сколько ей было лет, когда она обнаружила, что другие люди не умеют контролировать свои тела так, как она. Ее мать делала это все время – наращивала свои мышцы, чтобы бегать резвее и бить сильнее, и быстро заживляла раны.
Чем больше Нита познавала свое тело, тем уверенней могла его контролировать. Но это было опасно – когда избавляешься от отека, не зная основной причины его появления, могут возникнуть проблемы. Нита испытала это на своей шкуре, когда ей исполнилось семь лет. Отцу пришлось везти ее в больницу. Когда она заживляла синяк после падения с велосипеда, ее парализовало. Только после рентгена и МРТ, а также после подробного объяснения доктора Ните удалось избавиться от оцепенения.
После того случая она очень осторожно относилась к изменениям своего тела.
– Готово? – холодно спросила мать.
Нита кивнула и повернулась к ней.
– Да, но не совсем. Потребуется время, чтобы заживить рану полностью. Я повредила сухожилие и, похоже, не смогу держать скальпель еще примерно день.
Мать нахмурилась, явно недовольная услышанным. Нита молчала и пыталась сохранять бесстрастное выражение лица. Матери не стоит видеть, какое облегчение принесла дочери эта рана. Она не должна понять, что Нита тянет время и может, если захочет, закончить заживление раны гораздо раньше. Теперь у Ниты есть один день, и ей не придется заниматься расчленением. Немного, но хоть что-то.
– Хорошо, – сказала мать.
Подобрав окровавленный скальпель, она быстро вымыла его в раковине и внезапно, прежде чем Нита или Фабрисио успели отреагировать, сделала разворот с почти сверхчеловеческой скоростью. Скальпель просвистел в воздухе и аккуратно отсек последний кусочек хряща, соединяющего ухо с головой. Увидев, как оно упало на пол, Фабрисио закричал и попытался зажать рану руками, но они все еще были прикованы цепью ко дну клетки. Не в силах дотянуться до нее, он плакал, а по щеке его стекала кровь.
Мать взяла скальпель и, наколов на него ухо, словно кусок стейка на вилку, с усмешкой показала его Ните.
– Знаешь, я думаю, я могла прицелиться и получше.
Нита еле сдержала рвотный позыв.
Глава 5
Еще не все части тела занни были упакованы, но Ните претила сама мысль о том, что нужно работать под всхлипы Фабрисио, который обращает внимание на каждое е