До мозга костей — страница 19 из 53

чивается на завязывании узлов первого стежка. Когда он поднимает взгляд с того места, где стоит передо мной на коленях, что-то темнеет в его взгляде. Он смотрит через стол и кивает в сторону моей бутылки с водой.

— Пей, — приказывает Джек, и хотя выражение моего лица немного мрачнеет, в этот момент я понимаю, как сильно хочу пить на самом деле, и делаю, как он говорит. Он ждет, пока я сделаю большой глоток, прежде чем проколоть мою кожу для второго стежка, его интерес переключается с иглы на мою реакцию. Когда в ответ он получает лишь вызывающее молчание, его лоб хмурится, и я не могу понять, испытывает ли он облегчение или раздражение.

— Где ты научился этому? Зашивание ран не входит в практические занятия для судебно-медицинских антропологов, — спрашиваю я, пока Джек протягивает нитку через необработанный край пореза и прокалывает другую сторону изогнутой иглой. Он мог бы быть грубым или неаккуратным. Но это не так. Он точен, быстр, но так, чтобы уменьшить боль, а не усугубить её.

— Нет, я не учился этому на лабораторных занятиях, — отвечает Джек, не отрывая взгляда от моей руки. — Скажем так, у меня не было такого детства, как у тебя. По пути я приобрел некоторые необходимые навыки.

О, мне известно всё о его детстве. Или, по крайней мере, известно достаточно, чтобы понять, как он стал тем убийцей, которым является сейчас. Я думаю об этом в тишине, пока он завязывает узлы шва, обматывает черную нить вокруг иглы и плотно закрывает рассеченную кожу. После берет чистую салфетку и нежными движениями вытирает кровь.

— Сны? — спрашивает Джек, когда молчание кажется слишком долгим даже для него. Его голос глубокий и тихий. Он похож на тени в сосновом лесу, где можно спрятаться под ветвями. Я наклоняю голову, наблюдая за ним, хотя уже знаю, что он не встретит мой взгляд. — Кошмары? — добавляет он, когда я не отвечаю.

Джек начинает накладывать третий шов на поврежденный участок моей раны. Боль подкатывает к моему горлу, пока я сглатываю удивление от его неожиданного интереса ко мне. Я пытаюсь удержать в памяти всё то, что он сделал за последние три года, чтобы заставить меня чувствовать себя неполноценной. Нежеланной. Но когда он держит мою липкую, испачканную руку в своей прохладной, надежной ладони и зашивает меня, мне трудно вспомнить все плохие моменты с ним. И я осознаю, что не хочу этого.

— Разбитое стекло, — говорю я, мой голос чуть громче шепота. Джек ничего не говорит, просто продолжает протягивать нить через крошечное отверстие, которое он проделал в моей коже. — Красные мигающие огни. Запах больницы. Молотки. Я их просто ненавижу. Ковер кремового цвета. Конкретно он, самый неудобный триггер. Хотя и может показаться, что это просто пустяк. Всё это такие обычные вещи, что ты мог бы подумать, что я должна была уже стать нечувствительной к ним, но для меня это самое худшее, что может быть...

Рука Джека замирает, и он встречает мой взгляд. Кажется, что весь мир может рухнуть, а мы всё ещё будем сплетены невидимой нитью, сотканной из общих секретов, из уязвимости, из страха. И я знаю, что Джек может взять мои секреты и выковать из них самый смертоносный клинок, чтобы разрубить меня пополам. Но по тому, как он слегка откинулся назад, как его взгляд скользит по моему лицу со складкой между бровями, я знаю, что он этого не сделает.

— Те жизни, которые ты забрала, они когда-нибудь беспокоили тебя? — наконец спрашивает он, его глаза останавливаются на моих.

— Ты имеешь в виду, таким образом? Когда прошлое проникает в настоящее? — Джек кивает, а я качаю головой. — Никогда. Наверное, потому что вся власть в моих руках. Контроль — мой. И то, что случилось со мной, может быть, я смогу уберечь кого-то от такого же. Я чувствую… Я чувствую многое по поводу тех жизней, которые забираю. Но никогда не сожаление. Ты?

— Нет, — говорит он, и проходит долгий момент, прежде чем он возвращает своё внимание к моей ране. — Я не могу чувствовать сожаление, Кири.

Мы больше ничего не говорим друг другу, в то время как Джек заканчивает накладывать швы, всего их двенадцать, смачивает порез ещё одной каплей йода, а затем перевязывает мою руку. Закончив, он отодвигается назад, его внимание переключается на мою рубашку. Я смотрю вниз и впервые замечаю пятно крови на шелке цвета шампанского прямо над тем местом, где скрыты мои шрамы.

— Похоже, её место в мусорке, — говорю я со вздохом, рассматривая брызги, длинные полосы крови и следы высыхающего пота. Когда я поднимаю глаза, Джек смотрит на окно моего кабинета, выходящее в сторону лабораторий. У него дергается челюсть, когда он хмурится, глядя на рабочее место Брэда. Мы оба знаем, что Брэд хранит там сменную одежду для тех дней, когда ездит на работу на велосипеде.

— Подожди здесь, — говорит Джек, и я смотрю, как он уходит.

Но в лаборатории Брэда свет не включается. Нигде свет не включается. Видны только тусклые аварийные знаки в коридоре, отбрасывающие темные тени за моей дверью. И через несколько тихих минут Джек появляется из их глубин, в одной руке пакет со льдом, а в другой — сложенная черная рубашка. Одна из его рубашек.

— Постарайся не разорвать её к клочья, ладно? Она мне нравится, — говорит Джек, кивая на рубашку, которую он кладет на мой стол. Он снова опускается передо мной на колени, проверяет повязку в последний раз, прежде чем приложить лед к моей руке.

— Я не буду её кромсать. Но не обещаю, что не похороню в ней кого-нибудь. Если ты хочешь оставить свою визитную карточку в переднем кармане, сейчас самое время.

Я слабо улыбаюсь Джеку, на что он отвечает мрачным взглядом, но ему не удается быстро скрыть ухмылку, в то время как он бросает взгляд в сторону двери. Когда его глаза, наконец, встречаются с моими, веселье на наших лицах исчезает, и мы просто смотрим друг на друга.

Джек тянется вперед. Его большой палец проводит по моей щеке, лаская её. Эти грифельно-серые глаза следят за движением его руки, пока она движется к моим губам, а затем отдаляется.

И время снова так жестоко, потому что прикосновение Джека исчезает прежде, чем я успеваю запечатлеть его в памяти, прежде, чем я успеваю убедиться, что оно вообще было реальным.

Я наблюдаю за тем, как Джек уходит. Но окликаю его, прежде чем он достигает двери.

— Джек.

Он останавливается, склоняя голову на звук моего голоса, но не оборачивается.

— Спасибо.

Он кивает один раз, но не двигается, как будто раздумывает, куда ему идти. Одна из его рук складывается в кулак и сжимается. Кажется, что он сжимает моё сердце. И я знаю, что есть одна вещь, которую я могу дать ему взамен, чем могу отплатить. Та, которую, уверена, он захочет.

— Купол Грома. Это ничего не меняет. Как только ты покинешь мой кабинет, он снова заработает.

Напряжение покидает кулак Джека. Я почти вижу, как оно сходит с его плеч, улетучиваясь, как газ.

Джек кивает ещё раз, а затем уходит.

Я даю ему достаточно времени, чтобы исчезнуть из здания, а затем убираю за собой стекло и кровь, прежде чем пойти домой.

Когда прихожу в кабинет в понедельник утром, на моем столе стоит замена сломанной награде Брентвуда.

Нет ни карточки, ни записки.

Но она сделана из латуни.

10. ХОЛОДНЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Джек

Если бы я знал, как хорошо будет в отделе без Брэда, я бы давно от него избавился.

В четверг утром сплетни витают в воздухе, мельница слухов всё ещё вращается от новостей об арестованном коллеге. Брэд может быть причастен не только к нескольким исчезновениям в окрестностях колледжа, но и к убийству. К его обвинениям может добавиться и поджог, поскольку следственные органы предполагают, что Брэд поджег свой дом, чтобы уничтожить улики в виде останков тел.

Он нанял дорогого адвоката и был освобожден под залог, учитывая его безупречную репутацию, но университет решил, что будет лучше, если он возьмет длительный отпуск, пока всё не уладится и он не будет оправдан.

Я засучиваю рукава и разбираюсь с грудой нудной бумажной работы, чувствуя себя более непринужденно после того, как удовлетворил свои желания. Не полностью... но недавнего убийства было достаточно, чтобы подавить мои более животные желания, которые недавно всплыли на поверхность.

Единственное, что нарушает мой внутренний покой в эту минуту, — это агент ФБР, всё ещё слоняющийся поблизости. Эрик Хейс должен быть сосредоточен на Брэде и куче улик, которые я оставил в его доме. И все же он здесь, бродит по коридорам, похоже, больше интересуясь Кири, чем Брэдом.

Как будто мои мысли призывают её, Кири проходит мимо двери моего кабинета. Она не останавливается, чтобы заглянуть внутрь и позлить меня, как обычно. Она также больше не оставляла мне подарков в обедах. Что вызывает несколько тревожных сигналов.

После той ночи, когда она сломала награду, а я зашивал ей рану, я изо всех сил старался сохранить тот же уровень презрения к женщине, которая вторглась на мою территорию и угрожает моему тщательно охраняемому миру. Но, будь то дымка свежего убийства или удовлетворение из-за Брэда, я вспоминаю мягкое ощущение её ладони в моей, то, как её напряженные, влажные голубые глаза смотрели на меня, с полным доверием, пока я прокалывал её плоть иглой.

Она ни разу не вздрогнула.

Я отталкиваюсь от стола, засучиваю рукава повыше, и иду за ней.

Преследую её, пока она не доходит до холодильной камеры, затем хватаю её за локоть и втаскиваю внутрь, закрывая за нами дверь.

В течение трех секунд она молчт, просто смотрит на меня, разинув рот. Затем говорит: — Твоя привязанность к холодильным камерам по-настоящему тревожит.

Я скрещиваю руки. В основном, чтобы не прикасаться к ней.

— Игры закончены. Здесь происходит что-то ещё, — говорю я. — Что-то серьезное, и это связано с тобой.

Одна её бровь приподнимается в недоумении.

— Я не просила тебя поджигать дом Брэда. Разве ты не думал, что это привлечет слишком много внимания?

Под её сарказмом скрывается страх. Она убирает за ухо выбившуюся прядь волос, затем оглядывает комнату.